Сказка о духе Лунного озера

      Бруно сидит на теплой траве под лучами полуденного солнца и героически терпит: племянницы Изабелла и Долорес учатся плести косы. Добавьте в кудрявые волосы кудрявый вьюнок, так любезно взращённый Изой, и колтунов не оберешься. Такова участь одинокого дяди — развлекать sobrinas, пока их мамы с мужьями воркуют чуть поодаль; Мадригали решили устроить пикник, отдохнув от бесконечной работы.       Джульетта оборачивается на детей и сдержанно смеется, прикрывая рот ладошкой — видок у ее брата тот еще. Пепа тоже смеется, и над головой у нее мерцают солнечные лучи. Сестры машут руками — Бруно машет в ответ, едва заметно вздыхая. Долорес пищит и лопочет: — Ты не хочешь играть с нами, tío? — ее пухлые губки поджимаются. — Нет-нет, что ты, хочу. Мне нравится.       Долорес снова пищит и возвращается к работе. Мужчина не соврал — счастливые лица девочек для него дороже запутанных волос.       Подходит Альма и хвалит за такие роскошные косы, сдерживая смех. Она говорит: — Вот бы и ты женился, Брунитто, — она осторожно присаживается рядом и заправляет вьюн за ухо. — Так же бы и твоя девочка сейчас веселилась… или мальчик, м?       Бруно ничего не ответил и потупил взгляд. Не впервой ему слышать это. Едва только сестры его обзавелись кавалерами, со всех сторон семья задавалась единственным вопросом: а ты когда, Бруно? Пора!       Он слышал, но не слушал. Как-то не задавалось с девушками всю дорогу: первая любовь в двенадцать лет в слезах ушла после того, как Бруно предсказал ей, что через три дня ее кошка подавится и умрет, следующая в пятнадцать обещала на фестивале танцевать с ним и только с ним, но напилась вина и слова не сдержала, после исчезнув из жизни провидца, а потом еще несколько девушек как-то загадочно пропадали, надолго не задерживаясь. Бруно и без этого слыл застенчивым молодым человеком, едва-едва связывающим пару слов в присутствии прекрасных дам, так к двадцати он вообще бросил затею с активным поиском любимой, нарекая себя полным неудачником в отношениях.       Сердце его таяло и екало, когда он видел, как сестры купаются в любви еще пока ухажеров, но без пяти минут женихов. И его поражало, какой разнообразной бывает любовь между ранее незнакомыми людьми: страстная и зажигательная, как нескончаемая сальса, у Пепы и Феликса, или скромная и тихая, как медленный фокстрот, у Джульетты и Агустина. Он внимательно наблюдал за тем, как будущие зяти ухаживают за сестрами, и даже пытался просить совета. Само собой, советы эти в корне разнились: Феликс утверждал, что мужчина должен воззвать к древнему мужскому началу в себе, распушить перья, аки павлин, и отогнать всех потенциальных партнеров, чтобы желанная красавица осознала, что именно он — мужчина ее мечты, самый павлинистый павлин; Агустин же утверждал, что всё дело в деталях — женщины любят, когда мужчина подмечает то, что прочим незаметно. И оба они были правы в той или иной степени, но Бруно не мог найти золотую середину в их истинах и продолжал топтаться на месте.       А после родились с небольшой разницей первые племянницы, и Бруно окончательно понял, что ему не хватает этого — женской любви. Но не той, что исполнена лишь физической близостью, отнюдь — Бруно нуждался в платонической, самой возвышенной ее форме, где без единения тел можно питать к друг другу нежнейшее чувство. И вообще, когда он думал о физической составляющей, то до самых ушей наливался краской, особенно когда в мысли эти вплеталось осознание, что его сестрицы уже познали эрос — Изабелла и Долорес в люльках тому подтверждение.       Бруно вернулся из коридора воспоминаний и спустя несколько минут ответил: — Да, madre. Когда-нибудь… — вздыхает он. — Да уж четвертый десяток пошел. Девчонки уж скорее женихов себе отыщут, правда же? — обращается к ним Альма, но те слишком увлечены густыми волосами любимого дяди.       В тот же вечер Бруно утопал в город, чтобы развеяться: выпить бокал-другой любимого вина, понаблюдать за танцующими на площади, и, может, встретить любимую, кто знает? Однако последнего не произошло, и неплохо выпивший, мужчина бродил по колоритным улочкам, то отказывая продажным девкам, то желающим узреть будущее. В конце концов он забрел в какое-то заведение при винодельне и осел там: просторное, но душноватое помещение вмещало до пятнадцати округлых столиков, у стены на импровизированной сцене незамысловато играли музыканты-любители, а воздух был исполнен запахом сыров, фруктов и виноградного алкоголя. Вино там подавала бойкая девчонка лет шестнадцати, как оказалось из вежливых обращений к ней — дочка хозяев-виноделов. Бруно это несколько изумило и улыбнуло, а когда она в третий раз пробегала мимо его столика, то не сдержалась и приглушенно сказала: — Вы же провидец из Мадригалей, верно? — на лице ее засияла восторженная улыбка. — А погадаете мне? — Я пьян, сеньорита. Не сегодня, — скомкано выговорил он, смачивая горло. — Вино у вас превосходное. — Благодарю, — хихикнула она. — Тогда в другой раз, договорились? За бутылочку! — Я за даром этим занимаюсь, — отмахнулся он. — Да будет вам, за даром! — девчонка заливисто захохотала, и все нетрезвые столики подхватили ее заразительный смех.       Девочка, кажется, забыла, что ей нужно обслужить других господ, и присела рядом с Бруно. Будь он трезвый, он умудрился бы засмущаться той, что младше его в два раза, однако сейчас он испытующе глядел на нее. Она заговорчески поманила его пальцем — он склонился и услышал: — Я, вообще-то, тоже умею предсказывать будущее! Да-да-да, — покивала головой она.       Бруно не выдержал и добродушно посмеялся. Девочка нахохлилась: — Я правду говорю, сеньор. Карты мне помогают! — гордо выдала она. — Тогда завтра вы предскажете мне что-нибудь, — снисходительно ответил он.       К столику подошел мужчина с недовольным выражением лица, и девочка криво улыбнулась и ускакала прочь от отцовского гнева. Последний протяжно выдохнул и обратился к провидцу: — Вы ее извините. Ветер в голове у нашей Чарли, отвлекается постоянно… и посетителей заговаривает, — он любезно подлил ему вина.       Необычное имя для колумбийской сеньориты, подумал про себя Бруно, а вслух сказал: — Все в порядке, не переживайте. — Тогда не смею вам мешать, — он пожал руку и направился дальше по своим делам.       Странности на этом не кончились. Бруно давно уже ненароком подслушивал разговор соседнего столика: мужчины были изрядно пьяны, басисто смеялись и заплетенными языками рассказывали друг другу какие-то истории, одна из которых очень заинтересовала провидца: — Завтра Кровавая Луна, сын мой снова к Лунному озеру в лесу побежит, духа выискивать, — гоготнул он. — Его и пугаешь страшилками о la Tunda и la Llorona, и по-хорошему просишь — все одно, приключений ищет на пятую точку. — А что, нынче духов ловят в Кровавую Луну и только? — уточнил его товарищ. — Да прям. И в новолуние, и в полнолуние, и в сто других «луние». Вычитал, что при Кровавой шанс больше, вот и сидит, как на иголках — дождаться не может. — Ни к чему хорошему это не приведет, — гулко присоединился еще один голос. — Нельзя баловаться с потусторонними и магическими штуками. Вот помню, брат у моего деда был, с рассказов самого деда — им тогда лет по пятнадцать было, прям как сыну твоему. А, твоему девятнадцать? Ну не суть. И, значит, потерялся он в лесах колумбийских — такой же любознательный с шилом в жопе был. Уж отпевать хотели, а он через неделю вернулся грязный, как черт, глаза дикие, ошалелые. Еле вытянули из него, что повстречал он женщину, да такой красоты неземной, что и сравнить не с чем. А потом обернулась она тварью адской, с пальму ростом, когтища, лапища, ножища… и еже с ними. Короче говоря, так и помер он там, в лесах этих… — Ты что, совсем перепил, idiota?! — хохотали мужики. — Как ж он помер, раз сам все пересказывал? — Да уж не помню я, — обиженно пробурчал рассказчик. — Одно важно — нечего со всем необъяснимым играться. — И то верно, — раздался звон бокалов. — Мне как-то сестрица рассказывала, что видела нечто такое тут, в Энканто. С подружками бегала в лес «тест на храбрость» проходить. И заметила как-то, что между деревьями шныряет что-то мохнатое — и с визгами умчалась оттуда. Может, пьяница неухоженный, подобно нам, нужду справлял, а может, дух какой, кто б знал… — А сын-то у меня все выискивает ту, что ответы на все вопросы дать может, — наконец вставил свое слово самый первый мужчина. — Мол, спросишь у нее, а она тут же ответ даст — и верный. А ежели понравишься ей, то и поцеловать позволит, или переспать даже… — Ну теперь ясно, чего сын твой в леса стремится!       Раздался оглушительный гогот и тему сменили. Бруно впитал каждое слово из пьяных речей местных фольклоров: о чем-то слышал впервые, а что-то давным-давно ему рассказывала мать и книги в Касите. А заинтересовал его больше всего озерный дух.       Если бы Бруно мог, он бы заглянул в собственное будущее и дело с концом, однако ж магия свечи решила, что провидец будет служить лишь на благо обществу. Бесчисленные попытки узреть, что ждет его самого, успехом не увенчались, и потому ничего лучше пьяный Бруно не придумал, как пойти завтра ночью в лес и выискать всезнающего духа из какой-то сказки.       В вечер этот он напился так, что наутро о грандиозном плане даже не задумался. Икры жутко тянуло, и он припомнил, что танцевал с кем-то в том самом заведении. Больше ничего; голова дичайше гудела, рот пропитался похмельным вкусом, и мужчина поспешил принять душ и почистить зубы. На завтрак он опоздал, извиняясь, и тут же Пепа умудрилась его подколоть: — Ох, каким же ты вчера вломился в дом! — она захохотала. — Долорес забегает к нам и говорит: «Мама, там tío Бруно вернулся и по лестнице подняться не может! Спать не могу!», мы с Феликсом выходим, а ты правда так напился, что даже Касита не могла тебя удержать в статичном положении. Ой, не могу! — Пепа, — с упреком сказала Джульетта, — ну что ты как дите? С кем не бывает… — Да я и не виню! Просто не припомню, чтобы братец так напивался когда-то.       Долорес и Изабелла силились понять, о чем речь, но тактично молчали, а Альма вопросительно и несколько смешливо смотрела на сына. Бруно вздохнул и опять извинился, особенно перед чуткой Долорес за то, что посмел нарушить сон этой крошки. Еда Джульетты излечила его ужасное похмелье, но память вернуть не смогла.       И только когда в комнату его вошла дочка виноделов, первая бусина воспоминаний прошедшей ночи наконец была нанизана на леску. Он предложил девушке чай с ароматными булочками, но она вежливо отказалась, вертя головой в разные стороны. — Комната у вас ну просто прелесть! Шорох песка убаюкивающий, я бы тут всю жизнь проспала, — смеется она. — А вы неплохо выглядите после вчерашнего.       Бруно встрепенулся и едва не просыпал травы. — Я… боюсь спросить, что вчера было…       Чарли похлопала ресницами и простосердечно разулыбалась: — Вы — превосходный танцор! Не осталось женщины вчера, с кем бы вам не доводилось станцевать хотя бы раз.       Бруно хотелось провалиться сквозь пески. Девушка заметила его конфуз и поспешила утешить: — Ну что вы так! Давненько в нашей винодельне так долго не лилась музыка и столько людей не отплясывало, родители в восторге были, и я тоже! Вы что, в самом деле ничего не помните?! — Очень смутно, — он уже заканчивал песочный круг. — Какая жалость! Ба-а, — всплеснула руками она, — как вы меня кружили, я едва поспевала за вами, но так хохотала от удовольствия, что живот чуть не лопнул, представляете?! Простите-простите, я всю жизнь такая — пустосмешка! О, кстати, вот вино, как обещала — двадцатилетней выдержки, выпросила у родителей!       Она достала из корзинки бутылку и протянула провидцу. Как же сильно Бруно хотелось отказаться от нее — его воротило от одного вида алкоголя, но Чарли оказалась чрезвычайно настойчивой сеньоритой — пришлось уступить. Бруно заверил, что все готово, и пригласил внутрь круга, спрашивая, что девушка желает знать. За словом в карман она не полезла и выпалила: — Любовь, конечно же любовь! Если можете, скажите, во сколько и за кого я выйду замуж, уж не терпится!       Бруно улыбнулся ей и попросил разрешение взяться за руки. Глазам Чарли открылась магия предвидения: подчиняющийся воле провидца купол из песка, изумрудное свечение всевидящих глаз и жар его ладоней. Девушка силилась не восторгаться охами и ахами, чтобы не помешать мужчине. Меньше минуты, и она узнала, что хотела: — Через два года ты повстречаешь сына виноделов. Я разглядел какие-то междоусобицы, но в конце концов любовь ваша только окрепнет и помирит обе семьи, — Бруно протянул ей переливающуюся плиту с радостными родственниками и парой в церкви.       Чарли довольно пропищала и еле сдержала слезы, рассыпаясь в тысяче благодарностей. Она уж было собралась уходить, как вдруг стукнула себя по лбу и проголосила: — Так я ж и вам обещала гадание! Вот дырявая голова.       Бруно в душе не понимал, о чем она. Заметив его негодование, Чарли внесла ясность, ловко перемешивая узорчатые переливающиеся карточки. — Таро? — уточнил мужчина. — Ага. Еще ни разу не подводили, представляете? Ну, я правду говорю! Если вы мне не доверитесь, ничего не получится.       Бруно скептически относился к данному виду гадания. Конечно, когда в венах течет настоящая магия, то все остальное воспринимается как детские игры. Но из уважения к Чарли, Бруно постарался на эти минуты уверовать в магию карт.       Девушка что-то намешала, набормотала себе под нос, попросила задать мысленно интересующий мужчину вопрос. Он вытянул несколько карт, и Чарли сказала: — То, что способно отражать, поможет вам взглянуть на мир другими глазами. Карты говорят, что вам стоит идти по узкой тропинке и не сворачивать с намеченного пути — дорогу осилит идущий. О, а еще тут что-то про тянущееся ожидание и мифическое существо… вы простите, что так все неточно — я пока только учусь, — она виновато почесала щеку.       Бруно как водой окатило — вот она, последняя бусина! Он вспомнил разговор компании мужчин и то, что сегодня Кровавая Луна. Озерный дух, ну конечно!       Мужчина радостно ответил: — Нет, напротив, все отлично! Спасибо вам, сеньорита!       Чарли вся засветилась и даже похлопала в ладоши. Она взяла обещание с Бруно, что он обязательно придет к ним еще и устроит такой же праздник, как вчера, и только после этого покинула башенную комнату.

***

      Едва солнце укатилось за острые верхушки гор, Бруно поспешил в столовую, чтобы собрать подношения. Он вычитал, что всякая паранормальщина не прочь полакомиться любыми предложенными угощениями, потому он наспех укладывал в плетенную корзину остатки ареп, брусочек сыра, и не забыл положить вино, что подарила Чарли. Он чувствовал себя каким-то вором — невыносимо неловко. Касита всячески пыталась успокоить суетливого мужчину: то чуть приподнимет пол, то скрипнет створками, а Бруно этого даже не замечал, пока она обиженно не пристукнула его по бедру дверцей шкафчика.       Уже по пути он почувствовал себя полным идиотом. Сначала таро, теперь погоня за сказочными существами — он будто забыл, что у него в жилах течет волшебство, и слепо верил в несуществующее. Однако нутро зудело, подсказывало — ответы будут найдены. Как говорила дочка виноделов — нужно лишь поверить!       Дорога к Лунному озеру, что располагалось всего в одной миле, была ужаснейшей: ветвистая, едва видная в ночи под свечой, вся в ямках и торчавших кочках. Несколько раз Бруно чуть не поцеловал землю, запинаясь о невидимые препятствия, постоянно отмахивался от голодной мошкары, которую он сам и разбудил фонарем-подсвечником. В моменте он подумал, что заплутал, когда в очередной раз сходил с дорожки к озеру: и тогда, словно чувствуя его замешательство, лес ожил. То треснет сук где-то близко, то что-то пробежит, пересекая путь, то ветер так умело сыграет на шуршащей листве, что мозг воспримет это как неразборчивый шепот. Однако эффекта пугалки эти не возымели, ведь Бруно знал — чуть что, он даст деру и без проблем преодолеет эту несчастную милю назад. Если, конечно, найдет дорогу.       Когда густая часть леса кончилась, на небе наконец стало заметно наливающуюся кровью луну — хорошо все же, что он доверился пьяным речам.       Предплечье отсыхало под тяжестью корзинки, он то и дело менял ее с фонарем местами, и едва не стонал вслух, что надоело шагать по неровной дороге, как вдруг навостренные уши его разобрали человеческую речь. Бруно резко потушил свечку и буквально вслепую пытался выйти на проблески света, что отражались от озера совсем близко, и чем ближе подкрадывался он, тем отчетливее слышал отдельные мужские голоса. Он сюда не за знакомствами пришел, а потому присел за кустами и с ними же слился в ночи.       Луна тем временем всё набирала силу, нависая над озером, как зенитное солнце. Бруно даже показалось, будто она гораздо больше, чем обычно.       Молодых людей оказалось трое: они проходили в каких-то пятидесяти футах с импровизированным факелом, то и дело кидая камушки в озеро, заставляя его рябить. — Черт бы тебя побрал, Мико, и твоих долбанных духов, — ругнулся кто-то. — Битый час уже ходим, меня всего мошкара сожрала! — Поуважительней, cretino! Иначе явится la Patasola, и тебя первого сожрет. — Да ты сам-то в это веришь? Вместо того, чтобы хотеть переспать с девчонкой-духом, можно переспать с настоящей девчонкой.       Бруно неслышно терпеливо выдохнул и заметил движение в камышах. Сердце его ушло в пятки — камыши стремительно качались, все ближе и ближе подбираясь к троице. Парни тоже это заметили, кто-то даже взвизгнул. На лунный свет выпрыгнула загулявшаяся жаба, весьма упитанная, что даже Бруно смог разглядеть этот толстый комок сквозь слабо густые кусты. На лице его заиграла нервная улыбка, а самый нетерпимый из товарищей не выдержал: — Твою мать! — его слова эхом разлетелись по всему лесу. — Всё, Мико, меня твои страшилки уже задрали. Еще и жаба эта сранная. Я сваливаю! — Куда?! Факел-то у тебя! — Вот именно поэтому я ухожу, придурок!       Ругаясь, несостоявшиеся искатели приключений быстро покинули озеро. Когда гул их окончательно поглотил черный лес, Бруно позволил себе выпрямиться и начать приближаться к воде. Он устало почесал затекшую шею, раскачивая ее из стороны в сторону, и неспешно шагал по небольшому склону. — Ну наконец-то они ушли. Я уж думала, до утра ошиваться тут будут.       К собственному удивлению, провидец не сразу отреагировал на возникший без каких-либо предпосылок девичий голос у себя за спиной. Он встал, как гвоздями прибитый, и почувствовал леденящий холод, бегущий током по позвоночнику, не смея обернуться.       Голос сам взглянул на него, и Бруно забыл, как дышать.       Девушка могла соревноваться в красоте с самой Афродитой: юная, не дать ей больше двадцати, круглолицая, с густыми темными кудрями и гладкой кожей, она была совершенно обнаженная. На сочных губах у нее играла лукавая улыбка, а широкие пытливые глаза светились космическими золотыми переливами. Она позволила Бруно внимательно ее рассмотреть: взгляд его впивался в тело, что издавало розоватый оттенок свечения под Кровавой Луной, и оно было так идеально слажено, что за возможность воспроизвести его на холсте или вылепить из глины дрались бы все причастные к искусству, и никто не сумел бы передать божественную пропорцию ни во век. Мужчина скользил глазами сверху вниз, разглядывая небольшие и нежные груди с темными ореолами сосков, тонкую талию и то, как круто она переходит в мощные бедра, черные вьющиеся волосы на лобке и тонкие-тонкие щиколотки.       И виды эти, кроме преклонения ее благолепию, никак больше не отозвались в его сердце и голове — плоть оставалась спокойна, чего не упустила мерцающая незнакомка. — Вы ведь к озеру направлялись, так чего застыли? — озорливо выдала она, чуть склоняя туловище. — Я… вы… — промямлил он, не в силах оторвать взгляда. — Что ж, я пойду, а вы тут оставайтесь, — пожала плечами она и пошагала к водной глади.       Наконец мужчина вышел из оцепенения и неуклюже потопал за ней. Мысли все перемешались, а сердце долбило, казалось, в каждом органе. Он потянул руку к ее спине, но тут же себя одернул — не достойны его грубые ладони касаться такого божественного изящества.       Девушка пошлепала по озеру, как сам Иисус. Бруно с негодованием отметил, что она не отражается от водной глади. Она замерла в пяти футах, непонятливо глядя на Бруно: — Пойдемте же, ну, скорей! — нетерпеливо прикрикнула она.       Бруно замешкал, но все же коснулся шлепанцем воды: и каков был его шок, когда нога не погрузилась в прохладное дно, а уверенно встала поверх! Он осторожно, неторопливо, с несчастной корзинкой и фонарем наперевес ступал за ней след в след, боясь сделать лишний шаг в сторону. Оказавшись в центре озера, она резко развернулась, любопытно поглядывая на прикрытую корзинку: — А что у вас там такое спрятано? Пахнет чудно!       Бруно вспомнил о существовании подношений и торопливо откинул ткань. — Э-это вам. Подарок.       Ему хотелось провалиться сквозь волшебные воды от стыда — ну что это такое, двух слов связать не в состоянии! Незнакомка сдержанно похихикала и с прищуром отметила: — Задобрить меня хотели, верно? Ладно, получилось это у вас. Давайте сюда!       Он протянул ей арепу, и тут же она исчезла в широком рту — она проглотила ее целиком. Глазки ее заискрились, и она запищала от удовольствия: — Ничего вкуснее не ела! Дайте еще, еще!       Всё припасенное девушка поглотила за пару минут, в том числе — целую бутылку вина. Бруно все это время молча наблюдал, пытаясь воззвать к голосу разума: что она такое? Не похожа на злобных демонов из ада или мрачных хозяев леса, или, быть может, притворяется, и после небольшого аперитива решит закусить главным блюдом — глупым мужчиной, что имел наглости пялиться на нее и вторгнуться во владения? Внимание его отвлекло теперь само озеро: преспокойная вода совсем не рябила, и вся приобрела кровавый оттенок, отражая зловещий лунный свет. Теперь-то Бруно осознал, что со спутником Земли явно что-то произошло за эти минуты — луна огромным шаром повисла над ними, раз в десять размером больше ему привычной. Он даже отчетливо видел глубокие кратеры, оставшиеся после притянутых метеоритов. — Прелесть! — восторженный возглас вернул Бруно с луны на Землю. — Рад, что понравилось, — неловко улыбнулся он. — Вы… м-м… как вас зовут? — Мирабель, — смакуя собственное имя, ответила она. — Что ж… хорошо. Мое имя Бруно. А вы?.. — Бруно пытался подобрать слова. — А что я? Я питаюсь мужчинами, что приходят на мое озеро, пытаясь выцепить кусочек моих знаний. Вот сейчас вас сожру, а после тех троих заманю назад — на десерт.       Она разразилась в звонком смехе, наблюдая за вселенским негодованием на его лице. С дрожью тела ее подрагивало и розоватое свечение, и Бруно пристыженно понял, что она всего лишь глумится над ним. Нахохотавшись вдоволь до мерцающих слезинок, она прижалась к нему всем телом и заискивающе поглядела в глаза: — Я чувствую в вас нечто волшебное, но отличное от моего. Ваши глаза — они предсказывают будущее.       Бруно глядел в бездонное золото чужих глаз и едва удержался от желания приобнять ее мягкое тело. Она поняла, что он толком ничего ей на это не ответит, и снисходительно заявила: — Я отвечу на любой ваш вопрос, — она разок прокружилась вокруг его неподвижной фигуры. — Только хорошенько подумайте. — Прям любой можно? — вырвалось у него. — Да. Вот и все, исчерпали лимит.       И опять тоска на его лице заставила ее рассмеяться. Бруно сравнил смех с переливом флейт, и тут же печаль за неверно заданный вопрос вылетела из его сердца. Все, чего ему хотелось — вновь услышать, как она хохочет. И черт с ними, с вопросами. — Я — озерный дух, лимнада, — наконец внесла ясность она. — Вы уж простите, дорогой Бруно, что я так — это не со зла. Вы мне просто понравились.       Мужчина зарделся, как влюбленный мальчишка, и поспешил потупить взгляд куда-то вниз, но лимнада по-свойски вцепилась холодными ладонями в его щеки и заставила смотреть на себя: — Почему вечно отворачиваетесь? Мужчины жаждут моего лона, моего поцелуя, да взгляда моего, в конце концов — а вы, напротив, избегаете. Разве я не мила?       Бруно энергично запротестовал, перехватывая ее тонкие запястья: — Что вы, нет! Вы — самое великолепное, что мои глаза видели и в настоящем, и в будущем! Просто я, — он заметил, что держит ее чересчур цепко, и отшатнулся, как от огня. — Нельзя же вот так, без разрешения, хвататься за вас и глазеть…       Если бы Бруно осмелился взглянуть на нее, то увидел бы пунцовые щеки и вдохновленный блеск в ее глазах. Она тихо ответила: — Странный вы какой-то, Бруно.       Повисло колючее молчание. Дух просто ждала, когда провидец соберется с мыслями и что-то скажет. Бруно, видимо, ждал чуда. А когда понял, что чудо-то стоит перед ним, то набрал побольше воздуха и попросил: — И все же, я бы хотел кое-что узнать у вас. И больше вам не придется терпеть меня. — А я и не терплю, мне ваше общество очень даже непротивно. Спрашивайте уже. — Встречу ли я свою любовь когда-нибудь? Мне не важны точные сроки, важен лишь сам факт.       Она негодующе заморгала, как если бы ей попала в глаз соринка. «Ничего он обо мне не знает», подумалось ей, а вслух она ответила: — Конечно. И очень скоро.       Бруно посмотрел на нее так, как будто она была не лимнадой, а самим Господом. В изумрудных глазах его заблестели огоньки надежды и слезинки собрались у уголков. Он наспех утер их краем руаны и прошептал: — Спасибо вам… огромное спасибо, Мирабель. Если ли что-то, чем я могу отблагодарить вас?       Дух совсем растерялась. Никогда раньше не находилось мужчин, что желали отдавать что-то взамен на ее знания. И всегда жалела, что она не порождение зла, которое в самом деле способно пожрать неблагодарных, а всего лишь олицетворение небольшого озерца. Но Бруно — он был другим, и непричастность его заключалась не только в даре, на который лимнаде, по большому счету, было все равно, но еще и в чистом и святом сердце, что так редко можно было сыскать среди мужского пола. — Еда у вас вкусная была, — вдруг проговорила она. — Принесите мне еще. — К-конечно! Сколько пожелаете.       Духу нравилось, что Бруно был человеком морали, и что хотя бы крохотного отголоска похоти не разглядела она в его манящих глазах. Ее нагота не взывала к древним инстинктам, а наоборот — будила таящееся чувство прекрасного внутри него. Никто и никогда не смотрел на нее с таким целомудренным восхищением, в какой ипостаси она бы не являла себя случайным путникам. — Что, пойдете назад? Корзинку и фонарь не забудьте — заплутаете еще. — Да, только… странная просьба, но можно ли коснуться вашей ладони?       Без слов она элегантно вскинула руку. Ее ладошка оказалась такой маленькой по сравнению с ним. Он осторожно взял ее пальцы, и кожа на них была мягкая, словно шелк, но холодная, как глубокие озерные воды. Она наблюдала, как медленно водит он большим шершавым пальцем по ее костяшкам; приятное чувство. — Вы будете завтра здесь? — Буду, куда ж мне деваться? — Не знаю, вдруг вас реально увидеть только в Кровавую Луну? — Глупости какие. Я реальна тогда, когда захочу.       Он сдержанно посмеялся в тыл руки ее девичей упертости. Скребя сердцем, Бруно все же решил оставить ее одну и неторопливо поплелся в Каситу, постоянно оборачиваясь назад, пока красное озеро совсем не пропало из виду, а вместе с ним и розовый силуэт в самом центре водной глади.

***

      Бруно приходил почти каждую ночь и наблюдал, как эта Мирабель, сидя на коленках, поедает арепы и запивает их вином. И раз за разом он открывает всё новые особенности в ней: у нее есть едва заметные веснушки, густые брови чуть срастаются между собой, а под левой ключицей располагается малюсенькая родинка. Она вся такая невинная, очаровательная, а танцы ее — загляденье! Ему довелось лицезреть, как танцует дух озера, и навсегда опечаталось в его воспоминаниях это мгновение: Мирабель плавно вскидывает руки, и за ней тянется вереница четырехконечных звезд, что оседают на воде и пускают круги, бедра ее покачиваются туда-сюда, а пальчики ног едва-едва соприкасаются с водой. Лимнада выглядит невесомой пушинкой, что всё никак не может осесть на отражающей поверхности, и вид ее отточенных движений гипнотизирует.       Дух покорно лежит у него на коленях, протягивая ладонь к щеке — ей нравится шероховатость щетины Бруно. А он со временем позволяет пальцам путаться в кудряшках, заставляя ее вжимать шею от необычных, ранее неведомых ощущений.       Однажды, пока лимнада вплетает свое мерцание в его волос, она говорит: — Почему ты ни разу не возжелал меня?       Бруно не тушуется — он совсем привык к ее обществу, и честно отвечает: — Не знаю. Сам раздумывал. Мне гораздо ближе и приятнее просто видеть тебя. Слушать твой смех и иногда касаться нежной кожи. Этого достаточно, и желать больше я не смею.       Лимнада огибает его и садится напротив, чуть подаваясь вперед. Бруно чуть хмурится и опасливо зыркает, а она все сокращает и сокращает расстояния их лиц, пока мужчине не приходится упереться в ладони.       Он по-прежнему нежно и чуть потерянно глядит ей в глаза — и только туда, и не интересно ему знать, каково на вкус лоно или насколько упруга ее грудь. Лимнада не понимает и дивится, в который раз думая, что мужчина этот, пусть и премилый, но какой-то поломанный. — Ты чего? — Ничего. Запомни — когда дух хочет подарить тебе поцелуй, то его нужно принять.       Прежде чем Бруно успевает что-то предпринять, она стремительно целует его прямо в глазное яблоко! Мужчина рефлекторно моргает, хотя поцелуй этот был нисколько не болезнен, и чувствует — что-то переменилось. Он прикрывает глаз ладошкой и недоуменно смотрит на нее. Она щурится и поясняет: — Это подарок. Когда будешь пользоваться даром, все тайны человеческой жизни будут, как на ладони. И никогда тебе не потеряться в песках чужого времени.       Он убирает руку и замечает, как ладонь отражает тусклый изумрудный свет от его левого глаза. Бруно сложил брови в немой благодарности и склонил голову.       Лимнада понимает — время уже пришло. И ей почти слезно, что нужно отпускать этого особенного человека.       Знай Бруно, что когда он по обыкновению явится на озеро, Мирабель там не окажется, он бы лоб себе расшиб в слове «спасибо» во всевозможных вариациях. Но встречи их оборвались так же резко и негаданно, как начались. Бруно стоит у края спокойной воды и шлепает носком по воде — не может встать. Он тихо, почти под нос зовет лимнаду по имени — кваканье жаб и шорох камышей ему ответом. Бруно знает, что никогда больше он не увидит ее озорное личико, пленительных танцев — ни в новолуние, ни в полнолуние, ни в сто других «луние». Не почувствует холод пальцев, пока она будет плести ему остроконечные звезды в кудри, не услышит писк удовольствия, пока она будет вкушать вино и арепы, будто божественные нектар и амброзию.       Ему не грустно и не скорбно, напротив, как-то блаженно и окрылённо. Он мягко улыбается и оставляет корзинку с подношениями, полностью уверенный, что едва он скроется за темным лесом, подношения будут приняты.       Недели не проходит, как Бруно замечает Мирабель в городе. Он полюбил винодельню и зачастил посещать ее еще до расставания с духом. Чарли всегда была рада провидцу и в любую свободную минутку трещала без остановки, бессовестно подливая вина, чтобы Бруно зажег колумбийский огонь в сердцах бесцельно сидящих за столами жителей. И вот в один из таких дней он только пришел и искал отдаленный столик на веранде, как вдруг мимо него проплыла до боли знакомая девушка. Бруно после непродолжительного ступора обернулся через плечо, впиваясь глазами в знакомую, и когда она поворачивается боком, являя вызубренный наизусть профиль лица, мужчина думает, что ему мерещится. Бегло вспоминает, что он абсолютно трезв — в нем ни грамма вина. Глядит еще внимательнее — в самом деле Мирабель.       Девушка уходит все дальше и дальше, а Бруно срывается с места, не обращая внимания на косящие взгляды. Он теснится между горожанами, бросая извинения, ловко перепрыгивает через орнаментный заборчик, и кричит: — Мирабель!       Она оборачивается и вскидывает брови. Бруно нагоняет ее, восстанавливает дыхание и повторяет: — Мирабель. — Да? — как-то отстраненно улыбается она. — Мы знакомы, сеньор?       Он ушам своим не верит. Эта девушка выглядит точь-в-точь, как лимнада: веснушки, родинка под ключицей, непослушные кудри, имя, в конце концов! Разве что, она одета в расписную бирюзовую юбку и на носу у нее круглые очки. И кожа не светится. А брови Мирабель тем временем все выше и выше ползут на лоб, и улыбка уже несколько сочувствующая. Она ждет его ответ.       Бруно в растерянности. Кто она? А кто озерный дух? Он видит в ее глазах зарождающееся недоверие, шлет к черту свои извечные сомнения и твердо говорит: — Нет, не знакомы, сеньорита. Но я никого очаровательнее вас не встречал и, пользуясь случаем, хочу пригласить вас выпить вина.       Мирабель внимательно вгляделась в него и непонятное ощущение посетило нутро — дежавю. Словно она уже знала его, видела раньше, хотя была уверена в обратном. В другом мире, в другой вселенной и при других обстоятельствах, они так же глядели друг на друга и души их трепетали, как крылья колибри. А Бруно тем временем ждал ее ответа и уже начинал нервничать от затянувшегося молчания.       Мирабель моргает и мешкает, пока не замечает несущуюся фигуру позади Бруно. Чарли блажит: — Ми-ира! Забыла сумку, растяпа! — она равняется с ними и протягивает вещь владелице. — О, сеньор Бруно, и вы тут, какое совпадение. Вы к нам же, а? Скажите, что да. Ой, вы знакомы? А я вас познакомить хотела с Мирабель, представляете? Я тут на картах гадала, и они мне выдали…       Пока Чарли махала руками и как из пулемета тараторила, Мирабель и Бруно молчаливо переглядывались. Ее легкая, чуть стеснительная улыбка дала мужчине зеленый свет — они направились в винодельню под победные визги Чарли.       В ту ночь они говорили, и говорили долго, неспешно потягивая вино. Бедняга Чарли так и не дождалась задорных танцев, но сильно не расстроилась, потому как глаза ее видели зарождающуюся любовь. А еще так карты сказали — им-то она всецело доверяла.       И спустя годы, когда Мирабель станет частью волшебной la famila Мадригаль и под сердцем будет носить их ребенка, Бруно найдет в себе смелости рассказать мистическую историю Лунного озера. Она упрекнет его за то, что он не поведал ей об этом ранее: — Мне тоже положено носить подношения и благодарить лимнаду за то, что она связала наши судьбы. Обязательно помолись за меня в следующий раз, а как только ребеночек родится, будем вместе ходить, договорились?       Бруно услужливо кивает и целует жену в губы и округлый живот. Он безгранично счастлив, что у него есть та, которой он готов всецело отдавать самого себя, и что скоро появится еще один мир — и все благодаря духу Лунного озера.