Но посмотри, как сердце радо!
Заграждена снегами твердь.
Весны не будет, и не надо:
Крещеньем третьим будет - Смерть.
~ Блок
Он всегда был таким. Всегда, сколько Хайтам себя помнит. Парень с блондинистыми волосами и взрывной харизмой. Он пришел в класс и затмил всех своим очарованием, которое раньше так бессовестно раздражало. Он расплескал звонкий смех на задних партах аудитории и не постеснялся, а Хайтам лишь закатил глаза и молча вышел. По началу отношения не ладились, порой даже приобретали негативный окрас. Со временем начали оттаивать, и постоянный сарказм на фоне ссор стал чем-то обыденным и иногда даже необходимым. За какие-то четыре года они сблизились так сильно, что понимали друг друга с полуслова. Наверняка, некоторые думали, что их отношения хуже некуда, и, очевидно, ошибались. Потому что говорили они по-особенному, так, чтобы не задеть за живое. Кавех всегда был таким: взбалмошным, ярким, часто непонятным, но всегда интересным… красивым. Кавех говорил много и эмоционально, он кидался чувствами в холодное сердце и знал, что растопит лёд. Наверняка знал же, иначе как в одном человеке могло умещаться столько обаяния? Однажды он пригласил прогуляться под предлогом: «Я начал работать над новым проектом, мне необходимо мнение со стороны». Наглая ложь, Хайтам понял сразу. Кавех зависел от репутации в обществе и уважения, а Хайтам далеко не дурак, чтобы не понять очевидного: парень никогда не стал бы спрашивать мнение о чем-то важном, потому что критики со стороны близких боится, как огня. Это был первый большой шаг навстречу чувствам и наверняка стал бы самым чутким за годы общения, если бы в диалоге Хайтам не затронул тему семьи. Как оказалось, самую болезненную для Кавеха. Парень поджал губы и задумался о том, стоит ли посвящать чужого человека в личные проблемы. Сердце тогда подсказало: говори. И он, не в силах более держать всё в себе, рассказал. О матери, о смерти отца, о проблеме с жильем и деньгами. Хайтам внимательно выслушал, а после сделал нечто весьма несвойственное ему: не раздумывая, протянул руку помощи. Открыл двери собственного дома, совершенно не заметив, как сильно участился пульс от простой, но искрящейся благодарностью улыбки, подаренной в ответ. Надо же, Хайтам и впрямь был настоящим идиотом всё это время. Он, словно слепец, не видел до одури простой истины. Следовал за Кавехом по пятам и всё не мог понять, отчего. А разгадка была на поверхности. Совсем недавно: его день рождения и ночные посиделки на балконе, пока съемная квартира трещит по швам от всевозможных гостей. Там не смог описать свои чувства тогда и объяснить самому себе причину, по которой вечно идёт на поводу у парня. А потом чем-то неземным снизошло озарение: звонкий смех, случайные прикосновения и безумно красивые глаза в атмосфере ночи. Кавех улыбнулся и осушил стакан с мартини со словами «за нас», а Хайтам опьянел от одного лишь взгляда на парня. И понял, что бесповоротно влюбился. *** — Кавех, ты же пойдешь на днюху к Джехт? — какой-то шум в библиотеке. Ничего стоящего внимания. Хайтам сидит за небольшим столиком с краю помещения, закинув ногу на ногу, и пытается вникнуть в содержание книги. Он бы ушел в аудиторию, где вот-вот должна начаться пара, только вот, ещё пару минут назад здесь была настоящая благодать для интроверта: ни одного лишнего человека, ни одного отвлекающего звука. Чего совершенно нельзя сказать о злополучном кабинете, в который так некстати завалилась группа из пяти человек, видимо, работающих над одним проектом. — У меня много работы, не знаю… — отвечает знакомый голос. Хайтам скользит взглядом в сторону компании. Непроизвольно выходит. — Да ладно, не убежит от тебя твой проект, — какой-то раздражающий голос никак не умолкнет. Аль-Хайтам ловит себя на мысли о том, что не должен подслушивать чужие разговоры, а потом вспоминает, что вообще-то класть хотел на то, что и кому он должен. — Один вечер, ну же! — и чего этот пацан лезет к нему? — Ладно… — говорит уставший голос. Хайтам вздыхает, а глаза непроизвольно закатываются. У парня же напрочь отсутствует умение говорить людям «нет». Удивляет то, как он вообще выживает в этом мире. Да, характер Кавеха не подарок: эмпат, зависимый от чужого мнения, хотя и утверждает обратное. А ещё спорить умеет и делает это мастерски. Хайтам даже удивился, когда на колкость с его стороны тот ответил такой же колкостью. Надо ли говорить, что авторитет Кавеха в глазах Тама подскочил мгновенно? Оба и не заметили, как стали зависимы друг от друга. И если бы один из них догадался прежде, что зависимость эта держится далеко не на конфликтной основе и что постоянные ‘‘угрозы’’ со стороны Кавеха по типу: «Я уже присмотрел себе новое жилье» — не более, чем глупая попытка самообмана, жить стало бы куда проще. А первым, как на зло, прозрел именно Хайтам, в чьи планы явно не входило влюбляться. Но сердцу не прикажешь, и Кавех каждый день находится ну просто непозволительно близко, так, что иной раз кажется, будто грудь вот-вот разорвет от чувств. Ещё и толпа заинтересованных студентов вечно где-то поблизости ошивается: друзья, однокурсники, какие-то левые люди — им всем как мёдом рядом с парнем намазано! — Все свободны, — преподавательский голос как бальзам на душу. Очередной учебный день закончился, а дома даже не отдохнешь: дипломная сама себя не напишет. Четвертый курс потихоньку высасывает все силы из организма. Благо Хайтам относительно стойкий в этом плане. На улице свежо. Не будь ещё так ветрено, можно было бы спокойно прогуляться по тихим улицам. Хайтам оглядывается: точно, сегодня Кавеху скажут, одобряют ли его проект. Шутки шутками, но будет славно, если в городе появится подобная красота. Сегодня вроде должны сказать… — Под ноги смотри, — лёгок на помине. Кави всегда появляется будто из ниоткуда, разгоняя меланхолию к чертям. — А то мало ли, задумаешься и упадешь. — У меня нет проблем с координацией, — в привычной манере отвечает Хайтам. — А вот у тебя с последним чертежом — да, — ещё бы. Кавех полночи просидел над работой, а Хайтам сильно чувствительный к посторонним звукам. Ну и так уж вышло, что спальные комнаты в доме — две соседние, а проектировщик, видно, был человеком совсем недалёким, раз сделал такие ультратонкие стены, через которые не то, что случайный стук, там шёпот слышишь. — Ой, а говорил, что я тебе не мешаю, — хлопает глазами парень, касаясь рукой губ. По идее должно выбесить, только сердце Тама на подобные фокусы реагирует несколько иначе. — А ещё ты говорил, что это займёт максимум час, так какого черта я слышу грохот в три ночи на всю хату? — Главное, что доделал, — с самодовольной улыбкой отвечает Кавех. И ведь не поспоришь же. — А ещё, — парень выдерживает паузу, как перед чем-то волнительным. Хайтам кидает взгляд в его сторону и обжигается о счастливую улыбку и слегка румяные щёки. — Его одобрили… — Что? — выходит громче, чем планировалось. Хайтам прокашливается. А тот будто не замечает. С радостными воплями бросается на шею Хайтама, чуть не сбивая растерявшегося парня с ног. — Одобрили! Его одобрили, Там, ты представляешь?! — верещит куда-то на ухо, а Хайтам чувствует, как бешено бьется собственное сердце и хлещет в крови счастье за парня. Он смог. Там никогда не сомневался в нём. Он, недолго думая, наклоняется немного ближе, приобнимая Кави в ответ. Эмоциональность не про него, но даже в его жизни бывают исключения. — Поздравляю, — лёгкий шепот касается уха. Там простоял бы так вечность, кажется. Хорошо, что Кавех не видит, как дрожат его пальцы рук, едва кожа чувствует родное тепло. А в это же время одно сердце под ударом соблазна тонет в чувствах. Не зря говорят, что человек не видит самого простого и очевидного прямо перед своим носом, потому что Хайтам не замечает, как Кавех моментально заливается краской и теряется от его действий. А тот едва находит силы, чтобы привести вмиг сбившееся дыхание в норму. — Спасибо, — растерянно бормочет он, опустив взгляд в пол, когда Хайтам выпускает его из из объятий, для самого же себя неожиданных. Он ведь не привык поддаваться эмоциям. — Ты сегодня свободен? Можем отметить, — тысячная попытка в романтику? Скорее очередное желание выпалить всё прямым текстом и ещё одна неудача. Какой же трус… — И когда это ты стал таким добрым? — хохочет парень, пронизывая сердце, словно иглой. — Когда ты за ум взялся, — ложь, разумеется. Потому что Кавех далеко не глуп. Выходец из семьи великих архитекторов, подстать своему роду. — Но я не смогу сегодня, — резко серьёзное выражение лица с толикой грусти. Он отводит взгляд в сторону. — Одногруппники позвали, не получилось отвертеться. — Да уж, слышал, — вздыхает Хайтам. — Ты хотел сказать, подслушивал? — ловит на ошибке и метит словами в гордость. — Я хотел сказать, что кто-то не умеет отказывать людям, — парирует Хайтам. — А у кого-то эмоциональный интеллект, как у зубной щетки, и что теперь? Дорога до дома в сопровождении иронии и трепета, пожалуй, лучшее, что могло случиться за день. Таму, словно кислород, необходимо созерцать то, как открыто Кави ведёт себя с ним, как раскованно двигается и как обаятельно язвит. Он завораживает, пленит. Яркой вспышкой в глаза бросается и манит к звёздам, потому что Кавех — собрание всего неземного и необычайного в мире, хотя и привлекает в первую очередь именно простотой. Он куда глубже, чем кажется: тысяча прочитанных книг за плечами, столько же горящих идей и душевных разговоров по вечерам. Не сосчитать количество косвенных признаний, которые он получил от Тама за всё время дружбы. Сначала неосознанных, затем с надеждой в душе и чутких. Хайтам вкладывал всего себя в, казалось бы, обычную помощь и разгорался пожаром на коже Кавеха, едва кончики пальцев касались желанного и всё такого же невыносимо далекого. Там ненавидел себя за беспомощность так же сильно, как мечтал ночами о пылких прикосновениях к телу и запахе духов Кави на своей одежде. Он иногда походил на зависимого, потому что фантазия играла жестоко и ярко. На деле же страх всё испортить бил в самое сердце, сковывал цепями безмолвия и напоминал: если ты оступишься, потеряешь его навсегда. И Хайтам верил ему. Не говорил ни слова о себе и узнавал о Кавехе всё. Маленькими действиями совершал огромные шаги навстречу. Он выучился любить те вещи, которые раньше не представляли ни малейшего интереса для сухого ума. А Кавех так и не понял, отчего Хайтам смотрит на ночное небо. *** — Ты вернешься ближе к часу? — прекрасно зная, что на большее парня не хватит, спрашивает Там. — Думаю, в двенадцать уже буду стоять на пороге, — звенит ключами от дома, натягивая сумку на плечо. — Надеюсь, стоять будешь сам, и мне не придётся лицезреть кого-нибудь из твоих однокурсников, пытающихся затащить тебя в дом. — Я не собираюсь говорить им, где я живу при любом раскладе, — в привычной манере бросает Кавех, оценивая свой образ в зеркале. — Им незачем знать, что мы живём вместе. — Казалось бы, слова простые, но ранят не хуже пули. Хайтам усмехается и качает головой. Нет, он никогда не пробьет эту чёртову стену между ними. — Закрой за мной дверь. Кавех уходит от темы легко, словно так и должно быть. Но… с чего вдруг Хайтам решил, что это не так? Почему всё ещё надеется? Сколько бы внимания Там не проявлял, итог всегда один: он остаётся ни с чем. Хрустальная улыбка и ощущение комфорта на контрасте с твёрдой дистанцией и блядским клеймом «друзья». Казалось бы, пора уже прекратить попытки ухаживаний и признаться напрямую или разорвать все отношения к чертям до того, как сойдёт с ума. Только в первом случае Хайтам не самоубийца, а во втором — уж точно не ублюдок, и играть на нервах людей не станет. Однако бездействие ситуацию не двигает от слова совсем, лишь снежным комом накапливается в сердце и давит. Накапливается по чуть-чуть, чтобы в один момент разорваться и покончить с неопределенностью. Возможно, именно тогда Хайтам обретёт желанный покой? Но пока нервы держатся, а разум остаётся чистым, сердце берет на себя все удары. И как же сложно становится держать себя в руках, когда объект симпатии напрямую говорит такие ужасные вещи. Не зная того, убивает. Не по случайности, по судьбе. — Ты меня… стесняешься? — вырывается из уст. Определённо точно необдуманно, но эмоции перебивают разум в отчаянном крике о помощи: больно. Хайтам буквально сходит по нему с ума, а Кавех имеет наглость говорить подобное в лицо. Быть может, это и правда не более чем ненависть? Что может быть хуже её? Равнодушие. Неужели Кавех, действительно, всё это время воспринимал его только как приятеля, который помог с временным жильем, и совсем ничего в нём не видит? Неужели страдает один Хайтам… — Или тебе противно? Кави ничего не отвечает на это. Лишь кидает быстрый взгляд и молча двигается к двери. Однако, едва он переступив порог, замирает, слегка приоткрывая рот, и хмурится. Словно пытается подобрать слова. — Я… Ты ошибаешься, Там, — всего на секунду слух улавливает дрожь в голосе. Он что… волнуется? — Мне никогда не было стыдно за то, что я живу с тобой, — наконец выдавливает из себя парень и шагает за дверь. Замок щёлкает, а Хайтам так и продолжает стоять напротив двери, прокручивая в мыслях только что произошедшую ситуацию. Почему его голос дрогнул? Почему Кави опустил взгляд в пол? Почему сказал это? Боже… Хайтам шумно выдыхает в ладони. Он и впрямь сходит с ума… *** Третья книга летит на комод за ненадобностью. Никак не сосредоточиться. Кавех уже скоро должен вернуться, а Хайтам продолжает тонуть в мыслях. Пытается распутать клубок навязчивых переживай, в итоге запутывается лишь сильнее, давится сомнениями и всё никак не ухватится за идею, мелькающую на переферии сознания уже битый год. Хайтам боится оступиться. Боится ли? Он никогда всерьез не задумывался о том, что для него действительно важно: будь то престижная работа или уважение в обществе — ничего и никогда не вызывало бурных эмоций. Конечно, это можно списать на холодный характер и довольно слабую эмпатию, но выйдет уж совсем поверхностно. И не то, чтобы Там скрывает чувства, просто испытывать их не привык. Он прожил двадцать с лишним лет, так ни разу и не получив искренности от людей. Но можно ли винить скупых на ласку родителей за тусклое детство или друзей за разбитые надежды? Можно ли и впрямь открыть Кавеху душу и не беспокоиться о последствиях? Хайтам бездействовал всё это время не только потому что боится. Но и потому что не знает последствий. Первый раз в жизни не может найти объяснение столь простым вещам. В книгах же пишут: «любовь спасет мир» и наверняка верят в это сами, но Хайтам не читает романтику. Его разум навеки закрыт от прекрасного и чуткого. Он же так далек от искусства. Возможно, в этом его беда? А может, всему виной нерешительность, нелепые установки в сознании с детства? Он же далеко не бесчувственный. И если однажды смог разглядеть хорошее в простом, а взбалмошный характер впервые показался не раздражающим, а привлекательным, можно ли говорить о том, что настоящая любовь ему чужда? Холодно. То ли от сквозняка, то ли от мыслей. Пустой взгляд бродит по комнате, пытаясь зацепиться за самое ненужное и незначимое. Получается ровно наоборот, ведь комната его: духи на тумбе, чей аромат мгновенно всплывает в сознании, футболка, брошенная утром на стул со словами «потом сложу», небрежно разбросанные чертежи на столе и ещё куча всякого чужого, но не чуждого. Хайтам только сейчас понимает, как же много в его жизни Кавеха. Всё ещё недостаточно. Он всё ещё не насытился им до конца и всё ещё хочет большего. Жаждет. Проходит около трёх секунд, пока взгляд не останавливается на кучке смятых бумаг на краю стола. Хайтам вздыхает и не спеша подходит к ней. Когда он уже избавится от этой привычки? Кавех вообще человек довольно странный в понимании Хайтама. Не будет убирать до тех пор, пока стол окончательно не утонет в черновиках и прочей дребедени, зато потом идеальную чистоту наведёт, причем во всём доме. Махом сгребает все мятые бумажки и хмурится, когда один из комков падает на пол. Поднимает без особого интереса и впечатывается взглядом в текст, случайно замечая слово «жильё». Жильё? Мысли путаются, а руки действуют быстрее сознания: разворачивают, позволяя увидеть суть. Мелким небрежным почерком написано: «Переулок *** дом ***. Зайти можно в пятницу, позвони ***, я попрошу скинуть тебе цену. от Адджо.» Сердце разгоняет кровь, ставшую тугим комом. И даже не понятно, от чего именно: от того, что Кавех ищет жильё, или потому что бумажка смята. Разные мысли накрывают сразу же, давая простор для борьбы надежде и сомнениям. Хочется верить, не хочется ошибаться. А Хайтам уже натерпелся сполна. Это сложно — не давать себе ложных надежд. Сложно заглушать желания, когда в руках нечто вроде дара. Лишь бы не смерти. Он хотел выкинуть это? Не хочет съезжать или не понравился предложенный вариант? Он уже был там?… Замок двери внезапно щёлкает, заставляя парня вздрогнуть и сунуть бумажку обратно на стол. «От греха подальше» — думает Там, замечая, что беспорядок уже и не так раздражает… Выходит в прихожую, наблюдая довольно занятную картину: Кавех сидит на табурете, опираясь руками в расставленные ноги и повесив голову. На минуту становится так тихо, что начинаешь слышать чужое едва заметное дыхание. Хайтам подходит ближе, внимательно всматриваясь в лицо парня, которое тот так старательно прячет. Что с ним? — Всё в поря… — Хайтам, — перебивает его на полуслове, не поднимая глаз. Странно признавать, но в ночном холоде его имя из уст Кавеха греет. Оно звучит не резко и не холодно. Слегка обжигающе. Кавех приподнимается и облокачивается рукой на стену, разуваясь. Время тянется медленно, или кто-то специально растягивает секунды в часы. Пытается отсрочить время до расстрела. Он подходит ближе, становится почти вплотную, заставляя Хайтама невольно задержать и так не ровное дыхание. Это какая-то пытка? Там ведь не может так. Он не умеет быть честным с собой, а Кавех пылает искренностью, но всё равно отталкивает. Обычно. — Прости меня, — Кавех шепчет одними губами, разгоняя запах перегара по душной прихожей. Хайтам замирает на движениях. За что он извиняется, глупый? И как будто в ответ на свой немой вопрос, чувствует прикосновение холодных пальцев к своей щеке. Дыхание бы перехватило, только Там уже давно не дышит. Ещё секунда и наступит неминуемая смерть. Забавно, но даже такой исход выглядит куда лучше недосказанности. Кавех ведёт пальцами по скуле, Хайтам внимает каждому движению — Кавех задушит, Хайтам не шелохнётся. Он видит его таким впервые за годы общения. Жгучая мысль о том, что Кави был таким всегда и всегда именно таким, бьёт по рёбрам. Хайтам думает, что, являясь человеком разума, проигрывает чувствам по всем фронтам, потому что за собственными в упор не видит чужих. Кавех сейчас — самое настоящее воплощение беззащитности и открытости души, и что-то подсказывает, что дело далеко не в алкоголе. Позволяет себе касаться, но прячет взгляд. Кавех пьян другим. Он играет на опережение. Там точно не должен позволять этому продолжаться, только не когда у Кави есть хоть малейшая вероятность забыть это ночное чудо. Им обоим нужно поговорить в трезвом уме и со всей серьёзностью. Но Кавех проводит большим пальцем по щеке и рука сама тянется к ледяной и изящной. Ошпаривает огнём, согревает, прижимает ближе. Там наклоняет голову вбок, ластясь. От Кавеха пылает жаром, а руки всё равно мёрзнут на морозе. Это так по-ублюдски, потому что манит безумно. Хайтам сквозь приоткрытые глаза размыто видит выбивающиеся из прически блондинистые пряди волос и язык, проходящийся по приоткрытым губам. Пистолет у его виска. Хайтаму не страшно. Они стоят так бесконечно долго. Должно быть, время всё-таки подвластно лю