guilttripping

      Я стоял на каких-то похоронах, куда меня притащили родители. Я не знал никого вокруг и не старался вглядываться в лица людей, которые окружали меня со всех сторон, толкая из стороны в сторону. Плач, крик отчаянья, тоски и убитости. Я вижу как какой-то мальчик лет четырнадцати падает возле закрывающегося гроба на колени и что-то невнятно бормочет сквозь слёзы. Я не хотел тут быть. Я хотел уйти, спрятаться от всего мира в своей маленькой тёмной комнате с плакатом the cure над кроватью.       Мне не место на таких унылых мероприятиях. Я не умею разделять боль с людьми, не умею, и ничего не могу сделать с этим. Я не чувствую ровным счётом ничего. Стоя под мокрым снегом, я думал, что прошлая целая вечность. Надо мной только небо, тесно затянутое гнусными серыми облаками. Оно казалось таким плоским. Словно я сейчас потянусь вверх и смогу коснуться того облака. Но я просто пробовал завлечь себя глупыми мыслями, чтобы не видеть и не слышать, что происходит в реальности.       Возле гроба все ещё стояли родственники умершей. Кто-то плакал, кто-то стоял молча, но я не видел их. В моих глазах они все были ходячими куклами с серым пятном вместо лица. Наверное, я так бы и простоял ещё, если бы не фигура, которая завлекла мой взгляд. Я обернулся, пред моими глазами стоял парень. Годами он был примерно такой же, как и я. У него были крашеные, чёрные, по плечи, волосы, бледная, почти что прозрачная кожа и обведенные красным глаза. Это была самая заметная деталь, так как я не привык видеть мужчин с макияжем. Моё больное от комиксов воображение само дорисовывало этой персоне вампирический образ. Да он по любому пил чью-то кровь! Да, я больной.       Мы встретились глазами. Он был как кукла. Живая, мать его, кукла с двигающимися глазами. Такой нереалистичный. Странный. Далёкий. Он будто персонаж из фильма, с тонной грима, чтобы быть более сказочным и мрачным. Но ведь на нём только красные тени? Чёрт, откуда мне-то знать.       Он смотрел, не прерываясь, словно пытался выжечь на моем лбу отметину, оставить грёбаную стигмату, чтобы я мучился от кровотечений до конца своей жизни. Странный.       Я не знал, сколько прошло времени. Я знал, что он смотрел на меня всё это время. Я знал, что я смотрел на него всё это время. Я знал, что мы обязаны познакомиться. Я чувствовал всем моим нутром, что сейчас, вот прямо сейчас он заговорит со мной. Я уже представлял его голос, как он говорит со мной. А какие темы для разговора он предпочитает? Я мог только фантазировать. Наверное, любит готические фильмы либо ужастики. А может ему нравится Агата Кристи? А может он любит романы! Чёрт, я обязан это узнать, иначе не смогу уснуть, ни сегодня, ни завтра, ни через неделю.       Когда он заговорит? Ну же, ты выглядишь так проницательно, от тебя прёт харизмой, и ты стесняешься? Серьёзно? Может боишься? Эх, Фрэнк, ты уже слишком много себе придумал. А если вампирообразный любит слушать диско и считает чтение пустой тратой времени? А если он чёртов гомосексуал? А если так, то он носит стринги? Ему бы подошло. Чёрт.       — Не поплачешь? — Этот голос донёсся ко мне словно из глубины моря, но он ударил мне по ушам и заставил испугано забегать глазами. Я чувствовал себя так неловко, как только мог, но не мог сказать причину странного, обжигающего чувства. Он заговорил. Его голос. Он совсем такой, как представил себе Айеро. Приятный, ласкающий уши. Было бы интересно услышать, как он поёт. Желательно песню с самым грязным и пошлым текстом. — Я? — Чёрт, это, наверное, самый тупой вопрос, который я мог задать, стоя здесь, в нескольких шагах от странного вампира, который до сих пор внимательно, не отводя взгляд, наблюдал за каждым моим движением. — Я не знал, кто она. — И вправду, мама даже не удосужились объяснить, кто умер и почему, чёрт побери, я так должен присутствовать здесь. — А ты почему не плачешь?       Я увидел на его лице совсем не ту эмоцию, которую ожидал. Он усмехнулся. Так, что мне свело скулы от смущения, из-за глупого вопроса, который я задал. — Мне не грустно. Похороны — это отправка покойного в последний путь. Его стоит провести достойно, с гордостью. А не так, как Майки. — И он кинул взглядом в сторону мальчика, который несколько минут назад рыдал, практически лёжа на крышке гроба. — Я ненавижу гребаные поминальные обеды после похорон. Пустая трата денег и времени. — Его глаза вновь вернулись ко мне, и я почувствовал, что напряжение между нами наконец-то спадает. Можно облегчённо вздохнуть. — Люди, вместо того, чтобы просто вспомнить все хорошее об ушедшем, просто ноют и нажираются, как последние свиньи. Это даже не забавно.       Блять, ты серьёзно? Забавно? А ты не мог дольше подумать, какое прилагательное выбрать? Я бы всё равно не смог отвести от тебя глаз, и, наверное, только был бы рад рассмотреть получше.       — Ты знал её? Кто она? — Опять глупый вопрос. Я стоял на похоронах, и не знал, кто умер. Наверное, если бы кто-то из взрослых услышал, то хорошо надавал бы мне по шапке либо прочитал полную пренебрежения лекцию.       Я ожидал увидеть на лице незнакомца уже знакомую едкую ухмылку, но её не последовало. Он почувствовал ко мне отвращение, из-за моей безалаберности? Этого мне хотелось меньше всего. Я сам не замечал, как тянулся к нему, вставал всё на шаг ближе и старался услышать каждое его слово, разобрать каждую фразу и понять смысл именно так, как он хочет донести. Странный. Очень странный вампирообразный незнакомец.       Спустя примерно несколько секунд, которые тянулись как вечность, он заглянул в мои глаза вновь. И я не узнал. Не узнал того взгляда, что прожигал меня столько времени. Он другой, теперь он более.. родной? Я не знал, как описать то, что я прочитал. Теперь я будто знал его всю жизнь. Мне стало его жаль. Что-то в нем не то. Он не вампир, он не холодный, он не гребаная каменная стена. А может мне показалось? Я позже пойму это, сейчас мой мозг слишком расслаблен, чтобы видеть правду такой, какая она есть.       — Моя бабушка. — Он говорил совершенно пустым, безэмоциональный тоном, и теперь его голос казался мне словно загробным. Но не менее привлекательным. Хоть он и потерял ту свою искру, что была в начале. Мне оставалось только надеяться, что я не задел его за живое.       Все мои слова комом застряли в горле, я не знал, какое из них сейчас будет уместно, что мне сказать, чтобы не показаться тупым вновь.       — Не смотри такими большими глазами, я чувствую себя неловко. — Вампирообразный хмыкнул, — хорошая была женщина, прожила она достаточно, не вижу смысла убиваться. Надо жить дальше, ты согласен со мной? Кстати, Джерард. — Наконец-то он достал руку с кармана, и я понял, что вся его кожа была словно прозрачной. Как у утопленника либо русалки. Белая, словно мел. Я неуверенно, машинально пожал её, но так легонько, как только мог, словно могу её сломать. Он казался мне хрупким. А может, у него лейкемия? А может, СПИД? Может, он пережил что-то страшное, что подкосило его? Сука. Просто сука. Не он, а я.       — И ты совсем... — Бывало начал я, но меня тут же перебили, и я почувствовал как мою руку старательно и крепко сжали, так, что я сам запнулся и удивлённо поднял взгляд на него.       — Нет, не начинай. Не будь стадом, дорогой, я же вижу, что ты не такой, как они все, — парень взмахнул свободной рукой, указывая на всех вокруг, — просто пойми, что всё не вечно. И я уверен, был бы ты чуть более заинтересован в таких темах, то обогнал бы меня в знаниях.       А теперь стоп. Стоп, стоп, стоп. Откуда... Откуда он знает обо мне? Как он может утверждать? Почему говорит, что я особенный? Так уверенно, ни на секунду не запинаясь, не подбирая слова. Не задумываясь. Хотя кому я вру, мне нравилось, что именно он назвал меня особенным. Что-то в этом было, я чувствовал. Его слова имели гораздо больший подтекст, чем могло показаться.       — А я вижу, ты такой самоуверенный, — я уже не мог выдержать зрительного контакта, поэтому смотрел на наши руки, сгорая от ощущения того, что он до сих пор сжимает мою. — Но всё же, почему ты так уверен, что я не стадо?       Он продолжал смотреть на меня, я чувствовал и горел адским пламенем. Казалось, что щёки мои уже краснее помидора, а температура резко поднялась, как минимум, до тридцати восьми. — Поверь, я просто вижу. Ты тоже можешь, если захочешь.