Перерождение из тени в солнце

Звон монет разлетелся по коридору, привлекая лишнее внимание. — Эм, прости, чел… — Да ничего. Это он сказал вслух. А сейчас, собирая разбежавшуюся мелочь с заляпанного грязного пола, мысли были совсем иные. «Пошел ты к черту, урод! Помог бы подобрать». Но на это надо лишь стиснуть зубы. Парень поправил очки, придвинув их ближе к началу переносицы. Деньги собраны, можно смело отправляться за покупками. «Если бы моей матери сказали: «Ваш сын, Вячеслав, вырастет и станет бомжом», она бы все равно родила меня? Ах да, я же слышал ответ на этот вопрос». Однажды, вернувшись со школы раньше обыденного, удалось застать не самую приятную картину: мать, прижимая к красному, как кожа выпоротой свиньи, лицу телефон, так и шептала подруге сокровенные мысли. «Кать, ну… ну почему я тогда послушала всех этих идиотов?» «Наташ, не плачь, чего слезы лить? Кто мог предвидеть?» «Если бы узнала раньше, может и жизнь сложилась иначе…» «И что б ты сделала, Нат? Вот что ты…» «Аборт, дура!» На этом моменте Слава, будучи лишь пятнадцатилетним мальчишкой, молча скрылся в комнате, что напоминала каморку. Больше всего он ненавидел с тех пор книги про волшебных мальчиков и девочек. Почему? В них детей любили либо мертвые родители, либо учителя, либо друзья. По «счастливой» случайности Слава не обладал ни одним из этих пунктов. — Здравствуйте, теть Маш, — парень, пробравшись в столовую университета, кивнул. — Здрасьте, здрасьте, Сатин, чего желаете? Предупреждаю, котлеты и рыба кончились! На это юноша выдавил для пышной дамы в годах улыбку. По нему вряд ли скажешь, что он питался вышеперечисленным. Смотря иногда на себя в зеркало общежитской душевой, Слава чувствовал подступающую тошноту от собственной худобы. — Да нет, я не за этим, не переживайте. Мне с собой… два контейнера макарон, полейте майонезом, он же есть? Ага, и… два пакетика чая. — Вечно ты так, Сатин, ни грамма чего-то полезного! Давай сюда мелочь свою. Сто тридцать с тебя. Пока покупатель шарил по карманам, женщина сложила покупки в пакет. В ее протянутую руку, в которой могло уместиться три граненых стакана — для дворника, электрика и уборщика — посыпались монеты. При первом взгляде могло показаться, что там вполне достаточно. Повариха даже потянулась к последнему пирожку, чтобы положить его студенту, но остановилась. — Не хватает, Сатин. — Сколько? Рублик-два? — в голосе аспиранта проскользнула надежда. — Тридцать. Прости, малой, ты и так мне должен. Без чая будешь. — Да. Простите… Пальцы, которые должны были положить ему сдобу, вместо этого отобрали два пакетики с живительным напитком. От досады хотелось затопать ногами, как маленький ребенок, но позволить себе он этого не мог. — Спасибо, теть Маш. Стараясь скрыться от окружающего его позора, Слава поспешно затерялся в коридорах университета, переходя по мосту в здание лаборатории. Топографический кретинизм часто прилипал к нему в здешних просторах, потому парень, выучив маршрут от лифта и обратно, воспользовался им вновь. Здесь его дом, фактически. Хотя, если бы у юноши какая-то заблудшая душа спросила пресловутое: «Что ты считаешь домом?», поникший студент смиренно бы ответил: «Где ждут». В мире аспиранта Сатина подобного места до сих пор не было найдено. По данному поводу расстраиваться можно было только будучи сытым, а потому об этом недуге парень позабыл. За прописыванием формул и составлением таблиц под поедание холодной лапши проходил не один его вечер. И этот не стал исключением. Старый смартфон давно издал жалобный писк о помощи и отключился, да только какой от него прок, если связь за неуплату отключена еще неделю назад? В таком случае за этот кирпич можно не браться еще долгое время. Стипендию снова решили задержать, приходилось вести экстремальный образ жизни. Об окончании дня Слава узнал, стоило миру вокруг него погрузиться в полумрак. Лишь некоторые лампы экстренного освещения взяли на себя смелость помогать запоздавшим ориентироваться в пути. Вздрогнув от внезапного искусственного заката, Слава поднял уставший взгляд от кипы тетрадей. Электронный микроскоп поблизости издал последний вздох и зажёг красный светодиод. «Хорошо, что я закончил работу с техникой еще около получаса назад. Иначе прощайте последние нервные клетки». Собрав небрежным жестом тетради в посеревший от времени рюкзак, парень решил двигаться в сторону общежития. В коридоре всё едва ли не так плачевно, как было в лаборатории. Только на открытом пустом пространстве шанс сбить хрупкие вещицы почти равен нулю. «Хотя с моей-то удачливостью…», — начал было Слава разговор с самим собой, но прервался. Одна мысль вытеснила другую, как ослабевшего после попойки соседа. «Лифт не подключен к экстренным и запасным системам, в крайнем случае, можно и вовсе застрять. Шанс остаться на ночь в коробке метр на метр тоже мне не по нраву». Дабы не попасть в своего рода передрягу, решено было не лезть в этот гроб самостоятельно. Однако ни при первом, ни при втором осмотре не был выявлен охранник этажа. Зная местный контингент, Слава предусмотрительно оглядел местные каморки но следы жизни внутри них и то остыли: водка выпита, домино разбросано по старой тумбочке, что служила столом. — Надо было раньше изучать местные лестницы, — запоздало укорил себя аспирант, пытаясь понять строение здания по эвакуационной схеме. Та, однако, будто издевалась над ним: иначе как объяснить тот факт, что многие важные выпирающие части не сохранились на доске? «К чёрту! Чего ждать у моря погоды, если оно давно высохло?» Полагаться на собственную удачливость не приходилось: он истратил её ещё в детстве, получив на Новый год подарок который, действительно хотел, а не кофту или шапку. Решено пойти по одной из лестниц, дойти до первого этажа и там барабанить в дверь, пока от этих непозволительных звуков не проснётся ночной охранник. План пускай и не был надежен, как швейцарские часы местного депутата, но не лишён изъяна, как оказалось. Аспирант, понадеявшись на структурность и логичность построенного здания, неторопливо шагал по ступеням, не считая и не задумываясь о лестничных пролетах. Однако через неопределённое время слева от Славы перестали появляться стеклянные двери, ведущие на очередной этаж — вместо них была только голая стена, с которой иногда сыпалась старая шпатлевка. На десятой подобной сцене парень боязливо подошёл к неуютно пустому пространству. Тянущуюся, казалось, вечность минуту Слава в нерешительности пялился туда, где, по мнению большинства, должна была оказаться дверь! При прикосновении место издало нехарактерный для своей структуры звук. Лицо аспиранта исказилось от неприязни и ужаса. Не желая и дальше находиться рядом с подобным местом, он припустил изо всех сил вниз. Либо минуты превратились для бедняги часы, либо эти сами часы отказались подчиняться типичным законам жизни. Повернувшись в сторону, где должна была находиться ещё одна непримечательная стена, Слава обнаружил глаз. Тот смотрел куда-то в сторону, будто и не переживал, что лишился тела. И было ли оно вообще? Только вот сейчас, словно почувствовав внимание к своей скромной персоне, зрачок стал похожим на маленькую черную точку, а сама радужка заметалась из стороны в сторону. Существо явно перевозбудилось или… Чпок! Один за другим, раскрывая веки, по стене образовывались чьи-то очи: большего и меньшего размера, узкие и неприятно натянутые, разных цветов, кто-то был слеп и закутан в пелену, но пытался увидеть мир. Суматоха продолжалась, существа вертелись и крутились, молчались переговариваясь. И лишь первый из них неожиданно распахнулся пуще прежнего и уставился на Славу. Все, как один, перестали резвиться и уставились на существо, которое тут быть не должно. Аспирант почувствовал, будто они хотят кричать, но не могут. Мурашки побежали стадом по телу, пытаясь спастись от этого ужаса. Желая понять, сколько ещё скрывается поблизости, Сатин поднял голову. Сверху, капая слюной, облизывая себя и соседа, теперь сидели рты. Кто-то дышал подобно собаке, кто-то начал напевать. Однако совсем скоро это превратилось в писк. Сначала один заверещал, другой подхватил, чувствуя вибрации собрата. Раз за разом их становилось больше. Однако звук перекатывающихся глаз они затмить не смогли. В испуге юноша закрыл уши руками и побежал прочь, не зная, когда наступит тишина. Сквозь личный ужас и попеременный визг Слава вдалеке смог распознать звучание человеческих голосов. Понимание сказанного до него не доходило в виду смешанных чувств от ситуации. Сначала могло показаться, что звук полностью окутывал помещение своим бубнежом, вытесняя трещание отдельных частей тела, но, анализируя ситуацию, Слава методом проб и ошибок в передвижении осознал: настоящая жизнь текла где-то там, внизу. Для него происходящее длилось не один час и потому изнеможение победила приближающиеся пара «неразлучниц»: паника и истерика. Легкая трусца превратилась в рваные скачки со ступеньки на другую, несколько раз парень в последний момент хватался за перила, предупреждая падение. Но, ближе к завершению пути, удержаться на ногах ему не удалось. Как назло носок зацепился за пятку левого ботинка, вырывая и без того хрупкое равновесие. Слава неловко взмахнул руками и привычно уцепился за деревянный каркас рядом. Однако в этот раз его веса и силы хватило, чтобы вырвать перила с корнем, давая несчастному возможность посчитать хребтом ступени. В этом порыве бессознательного передвижения Слава не заметил, как влетел в глухую стену. А чего что-то не заметить? Он должен был вписаться лицом аккурат в древний бетон, но вместо этого стал отплёвывать песок и что-то вовсе несуразное. Преодолев страх и сменив его на любопытство, парень не без удивления обнаружил во рту рыжие перья. Каждое из них отличалась по размеру: одно было больше мужской ладони в длину, другое не покрыло бы собй и дамского мизинца. Не будучи довольным сменой обстановки, аспирант на корточках пускай и не «дал заднюю», но уперся подошвой кроссовка в нечто твёрдое. «Быть такого не может! Я влетел сюда исключительно по данной траектории!» — возмущени юноши не было предела. Ему потребовалось немало усилий, дабы поднять потрёпанное тело на ноги. Давненько он не чувствовал себя настолько погано. После подобного приключения синяки были обеспечены. И не только они. Трогая гладкую поверхность стены, что ещё и нагрелась уходящим на закат солнцем, Слава грешным делом допустил мысль, что тронулся головой. Слишком много несовпадений, начиная траекторией падения и заканчивая временем суток. Последний пункт возможно и был бы оправданным, если бы не разница в сезоне: здесь царило тепло и, возможно, зной, в то время как Слава уже почти три месяца выходил по утрам в осеннюю прохладу и ледяной дождь. Ни сердцу, ни уму не удалось постигнуть загадку и приблизиться к её раскрытию. Возможно именно по этой причине, снова услышав голоса и музыку, юноша без промедления пошёл навстречу неизвестному. Шаг за шагом, даже не пытаясь снять с себя прилипчивые перья, Слава искал что-либо знакомое, дабы освободиться от оков ощущения неизвестности. Он и без того последние годы жил в диапазоне между отчаянием и едва ли устойчивым спокойствием. Увидеть перед собой шатёр было весьма себе необычно. Его тканевые полы развевались от порывов тёплого ветра, пропуская внутрь свежий воздух и назойливый песок. Заглянув в образовавшуюся щель, Слава от удивления на несколько секунд затаил дыхание. Под потолком, раскачиваясь с помощью движений ног, крылатый юноша оседлал верёвочные качели. Иногда его яркое рыжее оперение приходило в движение, совершая лёгкие обмахивания. В этот момент Слава мог разглядеть в руках сидящего к нему спиной музыкальный инструмент, похожий на домру. Перебирая струны, незнакомец пленил всех мягким переливистым баритоном, сопровождая это мурлыканьем металлических струн. Толпа перестала свистеть и хлопать, лишь сидела, как зачарованная, внимая словам заклинателя. Это был исцеляющий голос. Аспирант, придерживая полы шатра, был готов поклясться, что изнеможденное от ушибов тело позабыло травмы. Теперь он — очарованная змея предводительством искусственного беде. И вновь счёт времени ему неподвластен. Юноша, прикрыв глаза, вслушивался в обволакивающий голос. Его думы улетели за пределы обыденности и теперь были недоступны для поимки. Сожалений об этом не было, осталось лишь лёгкость. Только каково было удивление Славы, стоило ему ощутить необычайно мягкое прикосновение. Отступив инстинктивно назад, парень вновь оступился и приземлился на своё мягкое место. Подняв взор, он обнаружил, что его потревожил тот самый певец.