Глупый ученик глупого учителя

Вход в Арсенал был завален напрочь － это Цзышу понял сразу, едва выбравшись к дверям. Но чего он точно не ожидал, так это того, что от мощного толчка ци в него вдруг полетит волна снега вперемешку с каменными осколками. Стоило ему на инстинктах увернуться, как на его месте уже стоял Бессмертный Меч и небрежно отряхивал припорошенный рукав. － Тебя-то мне и надо, － мрачно изрек даос, смерив Цзышу оценивающим взглядом, и, стремительно приблизившись, цепко ухватил его за запястье. Тот попытался было дернуться, но Байи без видимых усилий крепко удерживал его руку. － Сойдет, － резюмировал наконец, отпуская руку. － Где там твой благоверный? Цзышу поджал губы. Бесцеремонность бессмертного раздражала, но хамить после всей оказанной им помощи было бы чистой воды свинством. － Лао Вэнь спит, － нейтральным тоном ответил наконец боец и повел его в дальний зал, где совсем недавно оставил своего шиди. － Я благодарен старшему Е за спасение жизни, － ровно проговорил он, пока они пробирались через завалы свитков и рукописей, － но то, что Вы отправили на смерть моего шиди, не прощу никогда. Он не смотрел на собеседника и прекрасно контролировал лицо и голос, но обновленная ци яростно взвихрилась вокруг, подтверждая серьезность его слов, － и тут же рассыпалась, стоило Байи небрежно махнуть рукой в его сторону. － Да не отправлял я его на смерть, － он пренебрежительно фыркнул, словно речь шла о планах на вечер, а не о чужой жизни. － Ничего бы с этой бестолочью не случилось. Цзышу бросил на него острый взгляд и снова уставился перед собой. － А вот Лао Вэнь думал обратное. Он готов был пожертвовать собой. － Он и должен был так думать, дурень, － с нажимом произнес даос. － В этом суть Техники Шести Гармоний. В первую очередь важно намерение, готовность отдать ци без остатка ради другого. Только в этом случае выживут оба. － Почему тогда техника считается опасной и запретной? По губам пробежала кривая усмешка, в которой отчетливо сквозила горечь. － Да потому что такую слепую готовность пожертвовать собственной шкурой, как у вас, паршивцев, днем с огнем не сыщешь. А без нее умрут оба. Цзышу ничего не ответил, в молчании пробираясь к дальнему залу. Поверить было страшно － но червячок сомнения внутри настойчиво вещал, что бессмертный еще ни разу им не солгал. Едва увидев бессознательного Вэнь Кэсина, Байи первым подлетел к нему и точно так же ухватил за запястье, отсчитывая пульс. В темных глазах на мгновение вспыхнуло торжество. － Живее всех живых твой ненаглядный! Проспит до завтра точно, － буркнул он наконец и положил ладонь на грудь, потихоньку прощупывая меридианы и осторожно делясь ци. － Я же говорил, что, пока я здесь, никто не умрет, － совсем тихо добавил себе под нос － и Цзышу будто молнией прошибло. И правда, бессмертный ведь обещал, а он слов на ветер не бросает. И как он мог подумать, что тот добровольно отправил на смерть сына людей, смерть которых, как он считал, лежит на его совести?.. － Ну что, все еще горишь желанием устроить со мной вендетту? － вдруг вырвал его из раздумий насмешливый голос － и Цзышу резко вскинул голову － чтобы наткнуться на острый внимательный взгляд с интересом наблюдающего за ним даоса. Он только молча помотал головой. － Да неужели, － губы скривились в подобии улыбки. － В таком случае пойдем поговорим, － и, не дожидаясь ответа, все так же стремительно направился обратно в сторону выхода. В последних словах отчетливо сквозило предупреждение － и Цзышу бросил последний взгляд на мирно спящего чжицзи, прежде чем последовать за Байи. Не раз спасавшая ему жизнь интуиция недвусмысленно намекала, что медлить не стоит. － Ты какого гуя творишь, паршивец?! － громыхнул под высокими сводами Арсенала гневный голос, стоило ему появиться на пороге зала, где поджидал его бессмертный, а по голове неожиданно прилетел крепкий подзатыльник. Цзышу отступил на шаг и поджал губы, темные глаза полыхнули яростью и раздражением. － Старший Е, при всем уважении… － начал было он, буквально цедя слова сквозь зубы, как его совершенно бесцеремонно перебили: － Вот раз при всем уважении, то заткнись и послушай, что тебе старшие говорят, раз своей головой не пользуешься. Ты зачем гвозди вытащил, бестолочь? Совсем жить надоело? － Я думал, что мой чжидзи мертв! － огрызнулся Цзышу, вклинившись в тираду отшельника. － Конечно, даже зная этого живучего засранца с его любовью к театральщине, ты предпочел поверить своим страхам. Поверить в его смерть, поверить в вероломство своего ученика, － на последних словах сочащийся ехидством голос потяжелел и ожесточился. － А то, что я тебя в последний момент от падения удержал, тебя не смутило? И вместо того чтобы прийти с вопросами хоть к кому-нибудь, ты решил напиться и героически пустить по ветру свою жизнь. Молодец! Но это еще полбеды! － не дав Цзышу вставить ни слова, продолжил раздраженно вещать бессмертный, активно жестикулируя и расхаживая туда-сюда перед молодым бойцом, натянутым, как струна циня: того и гляди лопнет. － Дальше ты почему-то решил, что не говорить никому, что тебе остались считанные дни, － замечательная идея, и в итоге молча уполз умирать, оставив друзей в горе, шиди под дурманом, а ученика-недоучку в слезах и соплях, － Байи резко взмахнул рукой, отчего широкий рукав взвился раненой птицей, и, развернувшись, требовательно уставился в темные омуты. － Об этом ты мечтал: бросив всех, остаться бесславно погребенным под лавиной на пороге полумифического Арсенала, который тебе даром не сдался? Достойная смерть для наследника Школы Четырех сезонов, ничего не скажешь! － Я должен был встретиться с шиди на мосту Найхэ! － повысил голос Цзышу, стараясь не сорваться на откровенную грубость. Резкие слова безжалостно били прямо по больному, вызывая дикое желание закрыться и силой заставить говорящего замолчать. Вот только, учитывая разницу в силе и опыте, это, к его глубочайшему сожалению, не представлялось возможным. － Вот только твой драгоценный шиди остался жив, зато позже обязательно бы последовал за тобой! － жестко припечатал даос, мигом осадив вскинувшегося юнца, － и продолжил уже тише, скривив губы в подобии усмешки: － А встретил бы ты на мосту только своего разочарованного наставника с одним-единственным вопросом: «Стоило оно того, Цзышу?», － он помолчал немного, с какой-то неясной тоской и болью взглядываясь в не по возрасту уставшие глаза напротив. Губы скривились еще больше. － Будь Хуайчжан жив, он бы без затей тебе всыпал, － заключил наконец безнадежно и, раздраженно махнув рукой, отвернулся. Цзышу внезапно пошатнулся и схватился за стену, чтобы не упасть. В ушах зашумело, резко накатила слабость, а под сердцем образовалась тянущая пустота, отчетливо отдающая горечью. Он знал этот взгляд, он до сих пор, спустя столько лет, отчетливо стоял у него перед глазами. Точно так же смотрел на него учитель, когда он, тогда еще упрямый подросток, в первый и последний раз довел его до розог. Это наказание он запомнил на всю оставшуюся жизнь － вот только разочарованный взгляд, полный точно такой же тоски и боли, ранил намного сильнее. Это было странно и непривычно － ощущать, что бессмертный, кажется, по-настоящему за него переживает едва ли не как за собственного ученика. И неожиданно приятно. В груди растеклось тепло, выбивая воздух из легких и обжигая почти ощутимым жаром. Это было слишком. Цзышу не знал, сколько времени прошло, пока он вот так стоял, практически навалившись на стенку и приходя в себя, － но Байи все так же напряженно молчал, глядя куда-то перед собой и сложив за спиной сжатые в кулаки руки. Наконец Цзышу глубоко вдохнул и оттолкнулся от стены. － Возможно, － неожиданно легко согласился он с последними словами бессмертного, приближаясь и становясь вровень. － Полагаю, учитель действительно был бы разочарован, － по губам на мгновение пробежала горькая полуулыбка: не хотел бы он знать это наверняка. － Он всегда говорил, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить. Сквозь дыру, проделанную бессмертным, пробивался свет, отбрасывая причудливые тени на голые стены Арсенала. По ту сторону, наполовину скрытый тонкой снежной вуалью, виднелся голубой клочок неба. Вокруг царила звенящая тишина, но Цзышу знал, чувствовал, что жизнь за пределами этих стен продолжалась: что где-то там, в полуразрушенном поместье, где круглый год цветут цветы, которые знают все на свете, не находят себе места его друзья и рыдает в подушку горе-ученик; что в другом конце Арсенала мирно спит его шиди, готовый на все, лишь бы он жил. А рядом, внимательно наблюдая за ним своими проницательными, не по возрасту живыми глазами, стоит Байи, который уже не раз вытаскивал его с того света и которому по какой-то неясной причине было не плевать на «глупого ученика глупого учителя». Цзышу знал, на что шел, и все еще был готов при необходимости отдать жизнь за чжицзи － но от осознания того, что чуть было не потерял его и не заставил всех оплакивать его безвременную кончину практически ни за что, на душе стало паршиво и пусто. － Цзышу, － вдруг вырвал его из раздумий непривычно серьезный голос, и он широко распахнул глаза, удивленный тем, что впервые на его памяти даос обратился к нему по имени, － ты признаешь меня своим старшим? Неожиданный вопрос шокировал даже больше, чем обращение и тон без капли издевки. Первым порывом было сразу же ответить нет － но резкое слово так и не сорвалось с языка. Он просто стоял и смотрел в эти мудрые понимающие глаза, такие живые и уставшие одновременно, － и от этого пронзительного взгляда внутри просыпался тот еще совсем юный Цзышу, часть которого умерла вместе с наставником много лет назад и который окончательно сдался уже после, когда он три года кое-как тянул на себе школу и восемь десятков шиди. Тогда его детство в одночасье осыпалось как карточный домик, оставив после себя только боль, отчаяние и горький привкус скорого падения. Если бы учитель не покинул их так рано, если бы был строже со своим преемником и чаще брался за розги, быть может, он не натворил бы таких бед, не повелся бы на сладкие речи и обещания кузена － вот только в действительности никто не виноват, кроме него самого. И бессмертный, этот склочный и грубый старик с молодым лицом и сединой в волосах, который ест за семерых и издевается над всем, что движется, но при этом с завидным упрямством спасает его и дорогих ему людей, буквально за шкирку оттаскивая от Желтого источника, － этот самый старик доходчиво ему обо всем этом напомнил. － Признаю, － коротко ответил Цзышу без всяких церемоний － да Байи и не требовал. Он знал, что значит это согласие, знал, к чему все идет, － и все равно добровольно отдал свою независимость в чужие руки － потому что не мог иначе. Да и какие же они уже чужие… Полные губы изогнулись в понимающей усмешке, в темных глазах на мгновение промелькнуло торжество. － Неужели, － отозвался даос, и в низком голосе Цзышу отчетливо послышалось одобрение. Как вдруг он скривился, словно вспомнив что-то неприятное, и махнул рукой в сторону выхода. － Можешь выбраться через ту же дырку. Там ниже по склону я видел бамбуковую рощу － надеюсь, тебе не надо объяснять, что делать? － съязвил, но как-то слабо, больше по привычке, и, тяжело опустившись у стены, откинул голову и прикрыл глаза, приготовившись ждать. В том, что Цзышу выполнит его приказ, он не сомневался. Уже готовые возражения так и не сорвались с языка, стоило ему повнимательнее присмотреться к бессмертному. Сейчас, когда он так расслабленно сидел, прислонившись к холодной стене, Цзышу вдруг отчетливо понял, насколько в действительности Байи стар и как же он устал. Устал гоняться за ними и вытаскивать из передряг, устал стучать по голове и направлять на путь истинный героических самоубийц, в очередной раз жаждущих пожертвовать собой ради друг друга. Устал от одиночества и бесконечного мертвого холода горы Чанмин. Но намного больше он устал терять. Цзышу глубоко вдохнул и ненадолго прикрыл глаза. Он знал, на что шел, признавая бессмертного старшим, － поздно идти на попятный. － Как скажете, старший Е, － и, коротко поклонившись, развернулся и, гордо вскинув голову, исчез в проделанной Байи дыре.

***

Это было странно － если не сказать дико － терпеть унизительные удары, стоя на коленях и только все крепче сжимая руки в кулаки, словно провинившийся подросток перед разочарованным наставником. Вот только почему-то, вопреки всякой логике, вместо того чтобы взвиться, вскочить, выдернуть палку и обломать ее о спину наглеца, хотелось только больше сгорбиться и ниже опустить голову. Все же в одном бессмертный был прав: палка замечательно выбивала дурь и вправляла мозги, независимо от возраста. Поэтому Цзышу только крепче стискивал зубы и терпел, с каким-то безнадежным смирением понимая, что заслужил. В этот момент он иррационально порадовался, что отвечает не перед учителем: хотя тот бы совершенно точно обошелся с ним мягче, но видеть разочарование и вину в родных глазах было бы попросту невыносимо. А Байи не жалел, не нянчился, наказывал сурово － но смотрел как прежде, с вечным раздражением и снисходительностью, но как на взрослого, хотя и на редкость, на его взгляд, бестолкового. И за это Цзышу в глубине души был ему по-настоящему благодарен. － Вставай, бестолочь, － выдернул его из раздумий низкий голос, и он вдруг неожиданно осознал, что все закончилось. － Хватит с тебя, － сильная рука как-то по-отечески небрежно потрепала его по плечу, и стук палки возвестил о том, что ее поставили куда-то в угол среди прочего хлама. Цзышу поднялся, с усилием разгибая затекшие конечности, активнее разгоняя по телу ци. － Очень надеюсь, что в следующий раз ты трижды подумаешь, прежде чем устраивать показательный суицид, － послышалось ворчливое. Рука замерла на середине движения － но Цзышу все же накинул ханьфу на плечи и завязал пояс, прежде чем развернуться к бессмертному и твердо встретить насмешливый взгляд без тени злорадства или торжества － напротив, в нем будто плескался интерес напополам с ожиданием. Цзышу гордо вскинул голову. － Благодарю старшего за урок, － и низко поклонился, даже не поморщившись, когда кожа на спине болезненно натянулась. － Но, － он разогнулся и лукаво посмотрел в темные глаза, в которых теперь отчетливо светилось одобрение, － Лао Вэнь вряд ли обрадуется, когда узнает, что Вы изуродовали его любимые лопатки, － губы изогнулись в тонкой полуулыбке. Байи презрительно фыркнул на такую сомнительную угрозу. － Еще мне не хватало перед этим охламоном отчитываться! Тем более что его горе-шисюн сам готов задешево продать эти самые лопатки вместе со всем остальным телом. Ничего, － он ухмыльнулся с предвкушением, － со временем смирится! Цзышу поморщился, представив последствия их столкновения, учитывая подозрительный энтузиазм старого отшельника. Это будет громко… Виски фантомно кольнуло. Но тут до него с запозданием дошел смысл последней фразы. － Старший Е, Вы… Останетесь с нами? － голос предательски дрогнул, несмотря на все усилия скрыть замешательство и какую-то совершенно несвоевременную иррациональную надежду － причем он даже сам не понимал толком, на что именно. Даос скривился, словно одна мысль об этом причиняла ему страшную головную боль. － Куда ж я от вас, бестолочей, денусь! － буркнул нарочито недовольно, не глядя на Цзышу. － Нет уж, раз признал － теперь не отвертишься. Тот кашлянул в кулак, пряча улыбку. Почему-то от этого ворчания, скрывающего так не свойственное нелюдимому даосу беспокойство, на душе незаметно потеплело, а унизительное наказание и перспектива будущих криков и вовсе перестали быть важными. － Полагаю, в поместье найдется лишняя комната, － насмешливо ответил Цзышу и лукаво сощурился, встречая показательно возмущенный взгляд. Молодое обновленное сердце билось ровно и четко, солнечный свет ярко плясал по стенам, отбрасывая на лица причудливые блики, а на душе было непривычно легко и ясно. Жизнь продолжалась.