Стихия

У Миши в голове всегда очень много мыслей. Они с треском вспыхивают и тут же пропадают снова, как белые царапины на старой кинопленке. Их невероятно сложно поймать - пока Миша тянется за одной, рядом уже трепыхается другая, и она тоже клевая такая, ее бы тоже за хвост схватить, но как ты не изворачивайся - ускользают обе. Поэтому Миша старается очень быстро говорить, чтобы успеть высказать все, чтобы люди вокруг уже все всё поняли наконец-то - да что ж да них так долго доходит-то, мысль же убегает! - и поэтому он говорит обрывками, только самое важное, успеть скорее-скорее - и в итоге его не понимает никто. Поэтому когда Андрей в первый раз на интервью, дослушав сбивчивую Михину тираду, спокойно так по полочкам раскладывает для журналиста все Мишей сказанное и еще и дополняет своим, Миша понимает - у него есть универсальный переводчик. С тех пор он на интервью разговаривает не с прессой, а с Андреем. Все, что он говорит, у Андрея буквально ли или на подкорке запишется и останется навсегда. А бонусом обычно станет еще лучше, как бы Миша сам не смог. Миша не любит стихов: их надо читать вдумчиво, пережевывая каждую строчку, думая над тем, что там хотел сказать автор, смаковать, как вино - а Миша не умеет долго наслаждаться, он любит, чтобы сильно, быстро, сразу - ждать, пока раскроются букеты ароматов и закрома потайных смыслов - это не для него. Поэтому стихи Андрея увлекают его сразу. Одна строчка - бах, вторая - бах, шутка - бабах, поворот, готово! Миша запрокидывает голову и хохочет, хлопает ладонью по столешнице, не рассчитывая силу тыкает Андрея кулаком в плечо и говорит: - Андрюх, это оно! Мы это петь будем, Андрюха! Миши всегда слишком много. Хабаровск, семидесятые: если дети во дворе играют в снежки, можно быть уверенным, что Миша навалит всем за шиворот снега, пропахает собой насквозь сугроб, предварительно избавившись от шубы и шапки, а уж если кому в лицо прилетит недурная такая глыба - снайпером точно был Миша, тут к гадалке не ходи. В школе его довольно быстро перестают приглашать в гости одноклассники, потому что там, где Миша - там хаос и пиздец. Поэтому когда он на практике в реставрационке, балансируя на лесах, широкими мазками начинает красить андрюхину спецовку, тыча в него кистью как палочкой в жука на пробу - рассердится ли, будет ли лапками шевелить забавно - а Андрей невозмутимо так поворачивается, кладет ему пальцы на затылок, вежливо говорит: «Зажмурься, Мих» - и одним резким движением макает его лицом в ведро с краской, а потом как ни в чем не бывало продолжает работать - Миша впервые в жизни офигевает и даже притихает как-то. Миша наконец-то находит того, кто может его притормозить. С годами Андрей перфекционирует это свое умение - теперь он просто кладет Мише руку на плечо или облокачивается на спинку его стула, и вот уже Мишины выдохи автоматически становятся длиннее, а сердце бьется размереннее. Миша как никто умеет залипать. В основном с гитарой, подбирая, варьируя аккорды, туда-сюда часами по грифу, и время вокруг останавливается. Раньше в такие моменты он всегда был один, и оттого счастье растворения в переборах и мелодиях всегда было с противной горчинкой. Теперь рядом с ним сидит Андрей. Ни о чем не спрашивает, никуда не торопится, рисует себе там что-то и всегда готов слушать, что у Миши в итоге получилось. Горечи больше нет. Есть только легкость, свобода и уверенность, что теперь все будет, как надо. Мише всегда нужно идти до конца. Нет - значит нет, да - значит да. Поэтому то, что у них происходит с Андреем, его просто наизнанку выворачивает. Андрей всегда себя контролирует, Андрей лучший друг, стена, скала и прочие твердые поверхности. Тогда почему и зачем эти взгляды, почему на отснятых Андреем видео всегда СТОЛЬКО Миши? Его лицо крупным планом, опухшее спросонья, задумчивое, смеющееся, его жующие травинку губы? Почему Андрей, чуть только напившись, постоянно трется рядом с ним, задевает плечами, ногами, руками? Почему он не боится прикосновений, как будто это совершенно нормально - сидеть на интервью почти в обнимку - и все-таки никогда не идет до конца? Миша не может понять, Миша бесится, забывается алкоголем, а потом и героином. Да пошел ты нахуй, Андрюша, с твоими непонятками. .. За кулисами Горшок довольно смотрится в зеркало - волосы удались совершеннейшим дикобразом, а грим сегодня получился особенно белым. - Андрюх?! Андрюх, смотри, я как дебил, которого молнией ебнуло! - Молнией тебя ебнуло давно и прочно, - соглашаясь, кивает Андрей и одобрительно оглядывает Михин грим. Горшок отталкивается ногами от пола, и стул на колесиках, на котором он сидит, от толчка подкатывается ближе к Андрею. - Дюх, а мне нравится идея, между прочим. Прикинь, песня про дурака, который хочет молнию для себя одного поймать, а она его потом ебашит? Как тебе? Напишешь? - Напишу, Мих. Обязательно напишу. Андрею действительно нравится идея, и песню он действительно напишет. И только он один будет знать, что это не Горшок - дурак, который молнию ловил. Поймать стихию всегда хотел Андрей. С того самого момента, как стихия разметалась по парте в реставрационке и не могла спокойно высидеть пару, постоянно меняя позу, то подгибая под себя колени, то выбрасывая ноги в проход, и под конец чуть не сползая под стол. Стихия бурлила идеями, взрывалась фейерверком на концертах, стихия разрушала все, но больше всего - саму себя. А Андрей бегал то к лесу, то к полю, то к ручью, от вписки к вписке, от парадного к парадному, один обхарканнее другого, и хотел эту молнию для одного себя. Дурак, чего уж там. И ебнуло его давно и прочно.