Пианист

      Чонгук сидит у себя в офисе утром и читает свежий финансовый отчет, не подозревая ничего необычного. Слышит стук в дверь:       - Войдите.       Это Сокджин. Он кажется восторженным, почему-то ликующим, мнется с ноги на ногу. Чонгук удивляется:       - Джин? Что такое?       - Босс… В общем, это… Мне нужно вам что-то сказать.       - Ну так говори. Что ты нервничаешь-то так? Что случилось?       - В общем… Простите, что не сказал сразу. Но… Вчера мне позвонил… Тэхен. И он сказал, что если вы свободны в четверг вечером, то он хотел бы… Спросил, не против ли вы сходить с ним поужинать?       - Чего?!       Сокджин заулыбался, затрясся и закачал головой.       - Сам позвонил?       - Ага, сам.       - О господи… Дай мне его номер, Сокджин. Спасибо.                                                        Стоит ли описывать, как медленно тянулось время до вечера четверга? Чонгук буквально не знал, куда себя деть. Он так боялся. Он продумывал, что говорить, и волновался, а вдруг тот передумает, вдруг не придет? Он отправил Хосока лично за ним, а сам приехал в ресторан на такси сильно заранее и стал ждать.       Ему даже было смешно с самого себя – ладони потели, а все движения были такими неловкими; он чувствовал, будто ему лет шестнадцать, а не тридцать два, и что он сейчас не в роскошном ресторане в центре Сеула, а в какой-то закусочной возле школы на первом свидании.       Было уже девятнадцать пятнадцать, Тэхен опаздывал. Чонгук сильно переживал, вдруг он действительно не придет…                     Но он пришел. Удивительно, что когда Чонгук увидел его, то в секунду расслабился и заулыбался, став наблюдать, как тот снимает пальто на входе и выискивает глазами, а, найдя, коротко улыбается в ответ и идет навстречу.       Он безупречно выглядит. Он идеальный. Аккуратная укладка, сатиновая мужская рубашка, стильная длинная сережка в ухе – видно, что он старался. Он такой сексуальный, и на него даже страшно смотреть от этого.       Тэхен садится напротив и говорит непринужденно, но в голосе ощущается скрытая застенчивость:       - Привет.       - Привет, - Чонгук говорит глубоко и мягко, продолжая улыбаться. – Спасибо. Что пришел.       - Извини за опоздание.       - Ничего.       - Не люблю опаздывать.       - Я тоже, - говорит Чонгук. – Поэтому пришел на сорок минут раньше, - они смеются. – Я осмелился заказать два бокала Пино-гриджио, ты не возражаешь?       - Нет. Белое вино – отлично.       Подходит официант, представляется и вручает два меню. Чонгук озвучивает свой выбор сразу:       - Я буду стейк рибай. Средней прожарки.       - Я буду то же самое, - отвечает Тэхен, и они оба отдают меню обратно. Официант благодарит, через минуту возвращается и разливает вино по бокалам.       - Как дела? – спрашивает Чонгук тихо, когда тот ушел.       - Хорошо. Все хорошо. Я хотел… поблагодарить за то, что ты пришел тогда на концерт. Я не ожидал тебя увидеть. Тебя пригласил профессор Ким?       - Да… - ответил Чонгук, и про себя подумал: «Значит, Намджун сам решил…»       - Но почему ты так рано ушел?       - Прости… - Чонгук смутился и не решился сказать правду. – Появились срочные дела, пришлось уехать раньше.       - И еще я хотел сказать спасибо за цветы. Очень красивые.       Чонгук усмехнулся и подумал про себя: «Намджу-ун…»       - Тэхен, прости, что не подошел тогда и не сказал лично. Ты сейчас опять скажешь, что я преувеличиваю, но… - они усмехнулись. – Мне так сильно… понравилось. Хотя это абсолютно не подходящее слово. Это… невыразимо. Никогда не слышал более безупречного исполнения «Кампанеллы». И, пожалуйста, не отмахивайся. Потому что ты играешь действительно великолепно. У меня нет слов.       Тэхен улыбнулся в ответ.       - Спасибо.       - Ты… Знаешь, можно просто вызубрить произведение и играть без ошибок, как ты, но играть механически. А ты… Ты проживаешь произведение. Ты его чувствуешь. И я не могу не проживать его вместе с тобой. Поэтому ты – великолепный пианист, и я восхищен тобой и не устаю восхищаться тем, насколько ты талантлив.       - Спасибо, Чонгук. Приятно слышать.       Чонгук чуть опустил взгляд, помолчал и решился признаться:       - Знаешь, что?       - Что?       - Ты довел меня до слез.       Тэхен тихо засмеялся, хотя глаза его все еще были наполнены грустью. Видимо, она никогда не покидала их.       - Это правда, Тэхен. Я не помню, когда последний раз плакал. Но ты заставил. Поздравляю. Я расплакался.       Это признание разрушило какую-то безмолвную границу напряжения и смущения, и они почувствовали откровенность, близость. И стало так легко. Они перескакивали с темы на тему, и разговор клеился так органично, без примеси какой-либо неловкости.       - Где ты учился? – спрашивает Тэхен, когда еду уже принесли, а бокалы с вином были опустошены и обновлены официантом.       - На бизнесе и управлении в Сеульском университете, ничего интересного.       - А почему решил заниматься именно предпринимательством? Это твое?       - Мое не мое, но… Когда я переехал в Сеул из Пусана, у меня совсем не было ни денег, ни связей, ни знакомых, поэтому нужно было учиться зарабатывать. Поэтому я и поступил туда.       - Тебе нравится то, чем ты занимаешься? – Чонгук улыбнулся от этого вопроса. Он казался ему слегка инфантильным, но оттого таким милым.       - Не знаю… Наверное, да. Поэтому я и продолжаю этим заниматься, хотя могу с легкостью продать компанию и ничего не делать, по сути. Так что, наверное, да.       - А чем бы ты занимался, если бы не было жизненной необходимости?       - Стал бы теоретиком музыки, - сказал Чонгук и улыбнулся, заглядывая Тэхену в глаза, а тот усмехнулся.       - А если серьезно?       - Да, наверное, это правда. Стал бы каким-нибудь преподавателем истории и теории искусств. Или учителем литературы. Всегда любил искусство.       - Это интересно. Чонгук, мне нравятся такие люди, как ты.       - Какие?       - Ты сделал себя с нуля, без чьей-либо помощи. Это похвально. Это вызывает уважение. Это редкость.       - Спасибо. Это просто стечение обстоятельств.       - Нет, это результат огромного труда и таланта. Такие компании, как твоя, не появляются просто так. Ты успешный человек. Ты должен собой гордиться.       - Спасибо. Обычно мне претит, когда люди говорят мне подобное, но из твоих уст это звучит очень приятно.       - Ты говоришь, что переехал в Сеул совсем один… Твои родители не помогали тебе?       - Их рано не стало, - сказал Чонгук спокойно.       - Прости…       - Не надо извиняться, все в порядке. Я давно пережил это, - сказал Чонгук и мягко улыбнулся, расслабляя Тэхена. – Мне тогда было пятнадцать лет, целую вечность назад, я уже и не помню ничего.       - А кто заботился о тебе, когда их не стало?       - Моя крестная, в основном. Я и сам рано повзрослел.       - Ясно, - сказал Тэхен и вытер рот салфеткой. Чонгуку хотелось узнать про него больше, но он так боялся спугнуть его неосторожным вопросом.       - А твои… родители?       - А что они?       - Где они, чем они занимаются?       - Живут в Тэгу. Это мой родной город. Я тоже переехал в Сеул один – они поддержали мое решение поступить в консерваторию. Обычные, хорошие люди. У отца небольшой бизнес там.       - Они приезжают к тебе сюда?       - Редко. Иногда, да…       - Тебе бы не хотелось, чтобы они чаще приходили смотреть на твои выступления? – спросил Чонгук, пытаясь нащупать почву, – может быть, в этом причина его грусти? Отношения с родителями?       - Да нет, они бы и сами хотели чаще, наверное. Да я не особо за. Я когда и в школе выступал, чаще запрещал им приходить на свои выступления. Мне это не очень нравится.       Не то.       - А братья и сестры… У тебя есть? – спрашивает Чонгук, пытаясь раскрыть его.       - Нет, я один в семье. Единственный налюбленный сын, - отвечает Тэхен, кажется, понимая, к чему ведет Чонгук. – У меня все хорошо. Обычная, нормальная семья. Все, как у всех. Скучная жизнь. Детский сад, школа, музыкальная школа, переезд, консерватория. Все идет своим чередом, без сюрпризов. Я – скучный человек, Чонгук. Будь к этому готов, - произносит тихо, и они оба усмехаются. Чонгук оказался польщен: «Будь к этому готов…» А Тэхен рассказал это, потому что боялся открываться вот так, сразу. Для него это не было привычным. Хотя с Чонгуком ему было неописуемо комфортно. Он почему-то чувствовал, что ему точно можно доверять.                            - У тебя наверняка куча друзей и поклонниц? И поклонников? – спрашивает Чонгук уже много минут спустя, когда блюда были доедены, а они пили третий бокал вина.       - Это не так, - отвечает Тэхен и искренне смеется. – Про поклонников и поклонниц не знаю, обычно я их игнорирую, мне это не особо интересно.       - Это я заметил, - оба смеются.       - А друг у меня всего один. Однокурсник с консерватории.       - Почему так?       - Не знаю. Я больше… Одиночка. Я скрытный человек. Интроверт, наверное, так это называется. Не очень люблю общаться с людьми. Мне это сложно.       - Почему? Тебе кажется, что тебя не понимают? – спрашивает Чонгук в лоб.       - Не знаю… Да нет, я что, пуп земли какой-нибудь, я такой же, как и все… - отвечает Тэхен, солгав, потому что ему и правда всегда казалось, что его никто не понимает. Но Чонгук знает, что был прав.       - Ты не устаешь… Быть один?       - А ты, Чонгук? Хотя… У тебя, наверное, куча друзей, все вокруг тебя бегают… Хотя почему-то мне кажется, что в глубине души ты тоже… одинок?       Чонгук чуть помолчал:       - Это правда.       - И у тебя же тоже наверняка куча знакомых и приятелей, с которыми ты бы мог бесконечно ходить по барам и клубам, играть в гольф, ездить на острова каждые выходные, но ты отчего-то этого всего не делаешь, не так ли? Тебе все это неинтересно?       - Откуда ты знаешь?       - Просто чувствую.       - Ты совершенно прав.       - Вот именно, Чонгук. Потому что тебе тоже, как и мне, одиночество дороже, и тоже кажется, что тебя никто не понимает, - говорит Тэхен тихо, опуская взгляд. А Чонгук не отвечает и только кивает головой.                            Это был на удивление чудесный вечер. Чонгук так дорожил тем, как Тэхен доверился ему, перестал быть настолько нахмуренным и закрытым. Тэхен был так прекрасен, и чувство влюбленности накрывало старшего с головой, но он не решался прикоснуться к нему, боясь сделать лишний неосторожный шаг.       Они ехали в машине, разговаривали о всякой ерунде, даже Хосока подключали к разговору, спрашивая о разном. Когда Чонгук услышал, что водитель обращается к Тэхену по имени, то хотел отчитать его за невежливость и превышение полномочий, но Тэхен схватил его за руку и засмеялся, сказав:       - Чонгук, прекрати. Я сам его попросил. Мне неловко, когда ко мне, такой шпане, взрослые люди обращаются в вежливой форме.       Чонгук и Хосок улыбнулись друг другу, переглянувшись в зеркале.                     Когда они подъехали к дому Тэхена, тот посмотрел на Чонгука и сказал:       - Можешь… Выйти со мной на минутку? – застеснялся говорить при Хосоке.       Они вышли на улицу, и Тэхен смущенно потоптался на месте, поджав губы.       - Чонгук, спасибо за вечер. Мне очень понравилось.       - Это тебе спасибо. Мне тоже, - Чонгук так ласково смотрел на него и так не хотел, чтобы все это закончилось прямо сейчас. Как оказалось, Тэхен тоже:       - Если ты несильно занят, то… Может, поднимешься ко мне? Покажу, как я живу. Поиграю на пианино, если захочешь. У меня, конечно, не «блютнер», но «ямаха» тоже может издавать звуки, - сказал и усмехнулся, бережно заглядывая Чонгуку в глаза, ожидая его реакции.       А у Чонгука сперло дыхание. Впрямь, как у шестнадцатилетнего подростка. Он начал хватать ртом воздух, закивал и подошел к машине, а Хосок, увидев, опустил стекло. Чонгук поблагодарил его, сказал, что тот свободен и что может ехать домой.       Когда Хосок уехал, они остались наедине. И Тэхен сказал:       - Знаешь, я заметил кое-что. Мне очень нравится, как ты общаешься со своими подчиненными. Вежливо. И не задерживаешь их в нерабочее время.       - А как еще я могу с ними общаться?       - Ну… Когда я увидел тебя, то сразу повесил какой-то ярлык, знаешь… Думал, что ты самовлюбленный магнат, который думает, что ему все можно. И который других ни во что не ставит. Но оказалось, что это не так. Ты очень добрый человек.       - «Самовлюбленный магнат»? Ну спасибо. Какое отличное первое впечатление я произвожу, – сказал Чонгук, повел бровью и наигранно надулся.       - Прости, - Тэхен засмеялся. - Пойдем…                            Они поднялись, зашли в прихожую и разулись. Тэхен начал показывать ему свою небольшую, но хорошо обставленную квартиру, а потом они зашли в гостиную.       - У тебя так уютно… - сказал Чонгук с нежностью, осматриваясь.       - Спасибо. Музыканты живут не так роскошно, как бизнесмены, но… чем богаты, тем и рады, - сказал Тэхен, и они усмехнулись.       - Сыграешь? – произнес Чонгук тихо, показывая взглядом на пианино.       - Что хочешь? Слушаю заказ, - ответил Тэхен, садясь за инструмент.       Чонгук подумал.       - Ты говорил, что у тебя любимый композитор – Шуберт?       - Да.       - Сыграй что-нибудь… Самое любимое.       - Кого ты любишь больше: маму или папу… - ответил Тэхен и усмехнулся, уставившись на клавиши.       - Ну, тогда что-нибудь, что первое придет в голову.       - «Венгерская мелодия». Когда я услышал ее впервые, то подумал, что она отражает что-то, что движется в моей душе. Отражает что-то, что я чувствую. Она особенная для меня… - сказал Тэхен, немного смущаясь.       - Давай, - прошептал Чонгук и встал рядом с ним, сложив руки, чтобы наконец-то как можно ближе всматриваться в каждое его движение, потому что он так это полюбил.                                   *Schubert – Ungarische Melodie in B Minor, D. 817*       Чонгук давно потерял надежду, что Тэхен сыграет ему что-нибудь веселое. В этом спокойном и размеренном произведении скрыто столько боли, столько невысказанных и смиренных вдохов и выдохов. Шуберт не умел писать по-другому. Размеренный темп сменяется контролируемой истерикой, мелодия становится громче, а потом облегченное скатывание на высоких нотах. И вновь – падение в бездну покорной грусти. В этом был весь Шуберт. В этой задавленности, в этой бессловесной и безропотной меланхолии, рваной и такой разной, но к концу – все такой же неизменной.       Чонгук был снова готов расплакаться, но проглотил подступивший к горлу ком. Теперь от этого никуда не деться: играющий на инструменте Тэхен стал его любимой картиной. Он бы всю жизнь вот так тихо наблюдал за ним, за его плавными движениями, за его длинными пальцами на белых и черных клавишах, за его сосредоточенным печальным лицом, таким красивым, за его тонким силуэтом, сидящим возле пианино.       Это – теперь любимая картина Чонгука. Он не мог сдержать своего восхищения.       Ему хотелось подарить Тэхену целый мир.                     Тэхен закончил играть и, как всегда, опустил руки и стал смотреть на клавиши. Наверняка каждый раз, когда он заканчивал играть какое-либо произведение, он чувствовал внутреннее опустошение. Как будто вся тоска мира, которую удается ненадолго развеять музыкой, нападает на тебя заново и поглощает в себя.       Вдруг Тэхен встал и подошел к Чонгуку, оказавшись прямо напротив.       Он заглянул ему в глаза, но Чонгук опускал взгляд, потому что посмотреть в это лицо было так невыносимо и трудно. Но он собрался и тоже поднял на него глаза, и они смотрели друг на друга.       Тэхен – с горечью, с грустью, с проникновением.       Чонгук – с сожалением, с преклонением, с пониманием.       Младший тихо и не совсем уверенно подошел еще ближе, и их лица оказались совсем рядом с друг другом. Он не решался сделать то, что хотел сделать, и старался дышать медленно и беззвучно.       Они стояли так с минуту, стараясь не прерывать тишину даже вздохом, и смотрели друг в друга все также.              Первым не выдержал Чонгук.       Он медленно, но напористо прижался своими губами к его и старался не делать лишних движений, ожидая его реакции – вдруг он поторопился? Вдруг он спугнет его? Вдруг надо было спросить вербального разрешения прежде, чем поцеловать?       Но Тэхен поддался, обхватывая его губы своими, и сложил руки у него на плечах.       Чонгуку больше ничего не надо было. Он обнял его за талию, и стал прижиматься губами еще более напористо, глубоко выдыхая, ему хотелось слиться с ним в одно целое, а по его телу пробежали острые мурашки. А Тэхен тоже чувствовал, как будто под закрытыми глазами какие-то вспышки, как будто по телу колются теплеющие осколки чего-то, и не хотел выпускать его губы; и они целовались настойчиво, с каждой секундой все более взволнованно, пылко и чувственно.       Тэхен отстраняется первый, открывает глаза и пытается отдышаться, а Чонгук всматривается на него все также упрямо и нежно. Тэхен опускает свои руки с его шеи и проводит по предплечьям, шепчет еле слышно:       - Чонгук, ты хотел бы… Еще раз увидеться со мной?       Чонгук закатил глаза и глубоко вздохнул, прижимая его ближе:       - Тэхен… Ты даже представить себе не можешь, что я чувствую…       Они целовались так и о чем-то бессмысленном разговаривали с друг другом еще целый час, почему-то только шепотом, стараясь не разрушить этот момент, настолько сокровенный и хрупкий, как будто его можно было сломать, просто перейдя с шепота на привычный тон. Когда они сели на диван, Тэхен опустил взгляд и зашептал:       - Чонгук, я… Хочу объяснить кое-что. Почему мне так страшно, и почему я такой закрытый, почему я так долго не решался, почему игнорировал…       Чонгук бережно взял его за руку, давая понять: «Все в порядке».       - Просто… - его голос сейчас казался особенно надломленным и особенно страдальческим, так что даже слушать его было больно. – Ты не представляешь, что это такое: быть со мной. Чонгук, это тебе сейчас кажется, что это очень легко, - сказал Тэхен, потому что Чонгук в ответ на его первую реплику закачал головой. – А это совсем не легко. Быть со мной – это падать в пропасть, это невыносимо, это очень тяжело. Я балласт, и я не смогу измениться, я не смогу себя переломать. Потому что я такой. Ты будешь страдать рядом со мной, и этого я боялся, и этого я так боюсь до сих пор. И я ничего не смогу с этим сделать.       - Я упаду в какую угодно пропасть вместе с тобой.       Тэхен грустно ухмыльнулся, но шепнул:       - Это ты сейчас так говоришь. Это совсем не так просто, как кажется. Я знаю. Я уже проходил через это. Я остерегаюсь людей, потому что они страдают рядом со мной. Я знаю, что ты сейчас будешь только отнекиваться и ни за что не признаешь, что я тебе сейчас говорю, но я просто хочу тебя предупредить об этом. Оставь меня, как только кончатся силы. Как только кончится энергия, чтобы тащить меня за собой. Я приму это. Я переживу, со мной ничего плохого не произойдет. Оставь меня, как только захочешь этого… - шептал Тэхен, но слушать это Чонгуку было слишком невыносимо и тяжело, потому он принялся обнимать его и целовать, лишь бы тот перестал это говорить.       Чонгук ушел уже под утро. Он чувствовал себя окрыленным и таким счастливым. Конечно, у него не хватило смелости и наглости пытаться приблизиться к Тэхену сегодня ближе – он и не хотел этого, он хотел лишь как можно дольше растянуть удовольствие их, как оказалось, обоюдной влюбленности. Осознание того, что Чонгук Тэхену все это время нравился, просто срывало крышу и выбивало почву из-под ног.       Чонгук был счастлив. И даже решил прогуляться пешком прежде, чем вызвать такси до дома. Чтобы немного прийти в себя от переполнявших его светлых чувств.       А Тэхен долго не мог уснуть. Он лежал в кровати, такой же окрыленный, и он чувствовал, как задыхается, как от опьянения, потому что с ним такое впервые. Он впервые влюбился в кого-то так сильно. В привычную ему гамму серых оттенков кто-то так неожиданно и беспардонно влил такие яркие цвета, как будто красный, оранжевый, теплый желтый, и у него все плыло перед глазами. Но одновременно с этим ему было так погано и паршиво, потому что он знал, что расстройства его психики рано или поздно дадут о себе знать. Они как отвратительные гиены будут прорываться наружу, разрушая эйфорию. Тэхен дал себе слово контролировать и держать их на привязи – но знал, что это практически невозможно; и ему действительно было страшно. Страшно, что будет дальше.