Графф

— Вчера я сказала ужасную вещь. Тихий женский голос эхом отдавался от стен. — Полнолуние закончилось. Моя дочь лежала у себя в комнате, изможденная, голодная, измученная превращениями. Она попросила воды, а я… Я сорвалась. Ей было так плохо, а я… — Что вы сказали? — глухо спросил Графф. — Что ей лучше было умереть там, в Битве. Лучше бы она погибла, чем превратилась в этого ужасного зверя. — Разве ваша дочь не пьет зелье? — Пьет. Она все равно превращается, понимаете? Все равно становится огромным волком. Зелье просто сохраняет ей разум, не дает ей вырваться на улицу и начать рвать людей. Моя девочка, моя нежная доченька становится зверем и лежит у себя в комнате. — Разве она убила хоть кого-то? — Нет, никого. Она сама запасается зельями, пьет их по часам. Она сама себя боится. Это не жизнь. Смерть и то лучше. — Вы всерьез так думаете? — Да. Точнее, думала, когда говорила это. А потом я слышала, как она плачет. Еще одна ночь ада — вот, что я дала ей вместо поддержки. Но я уже не могу терпеть это! — Ваша дочь живет с вами? — Да. — Это было ее решение? — Мое, — женщина всхлипнула. — Я думала, что смогу помочь ей. Думала, я должна быть рядом. — А что она думает по этому поводу? — Я не спрашивала. — Почему? — Она едва закончила школу. Что она может знать о жизни? Да она и дня сама не протянет, тем более с этой болезнью! — Сколько вам было лет, когда вы покинули свой дом? Воцарилась тишина. Графф сидел спокойно, ровно, и ни одна мышца на его лице не шевелилась. Он будто старый ворон внимательно слушал тишину, выжидая, пока посетительница снова заговорит. — Я была на три месяца моложе, чем моя дочь сейчас, когда я уехала со своим будущим мужем. Он, конечно, был старше меня. Ненамного, но у него уже была работа. — А что думала об этом ваша мать? — Ненавидела меня, наверное. Я не знаю. Она прислала один громовещатель, и больше мы с тех пор не виделись. — Разве вы хотите повторения истории? Снова повисло молчание. — Спасибо, сэр. Я пойду. Скрипнул стул, простучали по камню каблуки, хлопнула дверь, и Драко остался один на один с доктором Граффом. — Как вы себя чувствуете? — Ужасно, — признался Драко. — Как утки? — Все было хорошо, пока не пришла Г… — Без имен, мистер Малфой, если не возражаете, — доктор Графф поднял руку с оттопыренным указательным пальцем и покачал из стороны в сторону. — Пока не пришла одна моя старая знакомая. Я видел ее вчера дважды, хотя не слышал о ней с самой Битвы. Точнее, слышал. Что ей пожаловали Орден Мерлина, а потом она будто пропала. — Вы говорите, что видели ее дважды. Когда? — В первый раз в лифте, когда относил ваше письмо министру. Я сначала ее не заметил. А потом увидел, и она была совсем не такой, как я помню. Она как будто увяла. Как будто ее что-то гнетет. Как странно. Графф запретил называть имена, и теперь было проще называть вещи своими именами. Чувства, мысли и эмоции стали куда яснее, когда они касались не Гермионы Грейнджер, а просто старой знакомой. — Что было дальше? — Я попытался узнать, все ли у нее в порядке, но она не стала со мной говорить. Мы не были приятелями в школе. — Вы не общались? — Не просто не общались. Я был кем-то вроде ее школьного врага, пока не стал врагом во Второй Магической. Так что я зря полез к ней с расспросами. Хорошо, что она не ответила. — А во второй раз? — Утки. Она тоже пришла в Сент-Джеймс парк, чуть позже меня. — Вы поговорили? — Я попытался. Она отказалась разговаривать и отошла. Я не стал навязываться. — Вы что-то чувствовали? — На нее было больно смотреть, — признался Драко. — Я никогда ее особо не любил, даже однажды пожелал ей умереть. Правда, я тогда был мал и глуп. — А потом? — Потом просто хотел насолить ей. Старался изо всех сил. Она мне не нравилась. Слишком умная, слишком справедливая. Знаете, сэр, мне не нравится, когда слишком. — Как вы относитесь к ней теперь? — Я не знаю. Я не могу понять, почему меня так заботит ее состояние. Но я не хочу, чтобы она была такой сломанной. — Почему? — Это неестественно, неправильно. Я… — Драко замялся. — Я не могу это объяснить. У него и впрямь не было слов, чтобы описать все ощущения и эмоции, которые вызывала Грейнджер. — Я просил мать стереть мне память о вчерашнем дне, — выпалил Драко. — Я не хочу видеть ее такой — ту знакомую. Не хочу и не могу! — Микстуру, мистер Малфой? — Я выпил вчера тройную дозу Зелья Сна без сновидений. Думал, не смогу уснуть. — И вы действительно спали без сновидений? — Да. Я надеялся, наутро окажется, что вчерашнего дня не было. Графф покачал головой. — К сожалению, мистер Малфой. Так что, нашли вы уток забавными? — Сначала да, — он вздохнул. — Пока не появилась она, и я не отвлекся от уток. — Очень жаль. Они очень милые. Утки, конечно, — Графф снял очки, потер переносицу и снова надел. — Что вы написали министру? — Я лишь описал ему ваше состояние, мистер Малфой, не более. Я бы и сам отнес ему этот небольшой отчет, как делал неоднократно, но мне показалось, вам нужно было взбодриться. Прошу простить, я, кажется, ошибся. Драко ничего не смог ответить. — А что ответил вам министр? — Я спрашивал, не стереть ли вам память. Министр сказал, что пока мы будем наблюдать. — А если вам не понравится то, что вы увидите? Сотрете все? — Мистер Малфой, мне слегка непривычно, что нужно не задавать вопросы, а отвечать на них. Драко усмехнулся. Он и забыл, как это — ставить кого-то в неловкое положение. Потому внезапное откровение доктора Граффа бальзамом легло на измученную душу, принесло мстительное удовлетворение. Раздался короткий стук, и Драко замер, стараясь не издать ни звука. Графф же повернулся к стулу для посетителей и поправил очки. Легкий шелест мантии, бесшумное приземление на стул — и в комнате снова зазвучал тихий голос. — Мне снова снился мост. Драко вздрогнул. Грейнджер снова была здесь, в кабинете. — Я много думала вчера о ваших вопросах. Если честно, я не могла уснуть. Вспоминала всех погибших и думала, кого из них я действительно могла спасти. — И кого же? — Доктор Графф, — она тихо всхлипнула. — Но ведь я никого не спасла. Я говорила сегодня с министром. Пыталась отказаться от Ордена Мерлина. Я ведь никого не спасла. Ни одну душу. Никого не закрыла собой, ни одного врага не оттолкнула от жертвы. Хотя нет, был один. Но та девушка все равно пострадала. Стала оборотнем. Так что не спасла я ее. Я не героиня, доктор Графф. Я самозванка. — Разве вам кто-то говорил такое? — Никто, но… Они ведь поймут. Люди не дураки. Если до этого додумалась я, додумается и кто-то еще. — Вам действительно не говорили такого? Это в вашей голове? — То, что это в моей голове, не значит, что это не может быть правдой. Графф молчал. Драко уставился на его профиль. Казалось, на лице доктора впервые за все время их знакомства появилось подобие эмоции. — Как прошел ваш вчерашний день? — Как в тумане. Хотя нет, было кое-что. Один человек из моего прошлого. Я и забыла, что он на свободе. — Он что-то сделал? Драко напрягся. — Он… Он попытался заговорить со мной. Сначала в лифте, а потом в маггловском парке. Он не мог просто так взять и пойти в парк, я знаю! Это те чистокровные снобы, которые изобрели бы другой алфавит, лишь бы не пользоваться тем же, что и магглы! Он не мог оказаться в маггловском парке. — Вы думаете, он встал на путь исправления? — Я думаю, он пытался меня выследить. Наверняка хочет отомстить за поражение. Он ведь военный преступник. Драко словно огрели по голове. Хотелось выскочить из-за ширмы, объяснить ей все, сказать правду и заставить ее перестать быть сломанной. — Вы говорили об этом кому-то еще? — Нет. Мне иногда кажется, что министр не услышит меня, как и друзья из аврората. Один из них сказал, что я помешалась. Мне повсюду мерещатся враги. Сказал, я становлюсь похожа на Гр… На одного старого аврора. Погибшего. — А вы так думаете? — Да. Иногда я ловлю себя на этой мысли. — И как вы к этому относитесь? Воцарилась тишина. Драко был практически уверен, что Грейнджер сейчас кусает губы и хмурится, обдумывая ответ. Он слишком хорошо ее знал. — Это был хороший человек. Опытный аврор, мастер своего дела, прекрасно обращавшийся с боевыми чарами. Наверное, я бы хотела быть на него похожей, но именно в части магического мастерства. А получилось, что становлюсь похожей на него по характеру. Он нападал на мусорные баки, а я начну от них шарахаться. Я избегаю людей. Я оставила попытки общаться с друзьями. — Почему? — Они меня не понимают. Графф ждал. — Иногда мне кажется, они просто не верят, что я это чувствую. Они думают, что я все это придумала. Простите. — Почему вы извиняетесь? — Я и вас гружу своими проблемами. Я всем только мешаю. — Разве я такое говорил? — Графф посмотрел на нее поверх очков. — Нет. Стул тихо скрипнул. — Я пойду. Спасибо за беседу. Шелест мантии, хлопок двери. Графф повернулся и посмотрел на Драко. — Что вы чувствуете? — Как она могла перестать общаться с друзьями? Нет, даже не так. Как они могли ее бросить в таком состоянии? Графф прищурился. — Для вас это важно? — Нет, — выпалил Драко. Ехидная улыбка доктора, ставшая ответом, смутила его. — Я просто не привык видеть ее такой. Поймите, у меня рухнул мир. Отец замкнулся в себе, мать больна, я военный преступник, от меня все отвернулись. Ее изменения — это как еще один выпавший кирпич из стены. Вы понимаете меня? — Но разве вы не находите свою точку зрения немного эгоистичной? Вы переживаете за нее или за себя? Драко уставился на Граффа. — Вы все еще не хотите стирать мне память? — Нет, мистер Малфой. Теперь я готов биться за вашу память с министром. То, что я наблюдаю — это именно то, чего мы хотели добиться. Вы озаботились чужой болью, пусть и через призму своей картины мира. — Можно мне домой? Графф покосился на часы. — Наверное, да. Не думаю, что за полчаса кто-то еще придет. — Почему? — А вы еще не поняли? Они оба понимали. С утра людей всегда было больше. Они приходили, делились переживаниями, событиями предыдущего вечера, мыслями и кошмарами, пришедшими ночью, предрассветными прозрениями. После обеда обычно заходило не более трех человек — самые робкие, ожидавшие, пока поток посетителей иссякнет. Вечером же все стремились поскорее смыться домой. Конечно, ведь не у всех дома атмосфера напоминала склеп. Графф, конечно, досиживал до пяти порядка ради, и Драко приходилось сидеть с ним. — Так вы пойдете домой? — Нет, — буркнул Драко. — Там едва ли веселее, чем на кладбище. Пойду к дурацким уткам. Вдруг той посетительницы там сегодня не будет. Графф усмехнулся. — Приятного вечера. — И вам, сэр. Драко накинул капюшон и аппарировал. Днем ранее он как раз нашел в Сент-Джеймс парке укромное место, куда можно аппарировать незаметно для магглов. Хлопок аппарации заглушили сигналы машин и смех детей. Драко осмотрелся, выскользнул из-за куста и вышел на дорожку. До уже знакомой скамеечки он добрался быстро, уселся и уставился на уток. На соседней скамейке двое джентльменов что-то вполголоса обсуждали, и Драко даже стало интересно, о чем могут говорить магглы. А потом мимо скамейки проскользнула сутулая фигура. Грейнджер, не оглядываясь, подошла к краю пруда, села на траву, обняла колени и уставилась в воду. Драко же сверлил взглядом острые выпирающие лопатки, надеясь, что она не повернется и не заметит его. Грейнджер почти не двигалась, только слегка ежилась от ветерка. Вроде, он не был слишком холодным, даже теплым для середины сентября, но летняя мантия для него, пожалуй, была довольно легкой. Драко даже стало интересно, почему она одевается не по погоде. Спрашивать он в любом случае не собирался, иначе рисковал спровоцировать новый приступ паранойи. Грейнджер думала, что он собирается ей навредить. Мерлин, какой бред! Драко перебирал в голове оба коротких разговора, в которых пытался быть как можно более доброжелательным и даже милым. Но нет, на нем стояло клеймо Волдеморта — печать военного преступника. Он не гнил в Азкабане только потому, что никого не убил. Грейнджер начала вздрагивать — то ли плакала, то ли собиралась обернуться. Драко поднялся со скамьи и уверенно зашагал прочь, стараясь не оборачиваться на Грейнджер. «Поговорить бы с ее друзьями, — подумал он и пнул желтый лист. — Они что, не знают, в каком она состоянии?» А потом Драко поймал себя на мысли, что и сам не знает, как сейчас чувствуют себя его собственные друзья. Хотя особой привязанности он ни к кому не питал. Крэбба было жалко, но не более того. Гойл умудрился избежать Азкабана, но старался не казать носа из родового гнезда. Панси, Нотт и Забини тоже попрятались по своим норам и уж точно не горели желанием запятнать чудом спасенную репутацию общением с Малфоями. Драко завернул за куст и аппарировал. Мэнор встретил его тишиной. Казалось, дом вымер. Драко вздохнул и побрел наверх. Мать обнаружилась в гостиной за чтением. — А где отец? — с тревогой спросил Драко. — У себя в кабинете. С самого утра не выходил оттуда. — Я, наверное, тоже пойду к себе. Ужасно устал. — Смотрю, сегодня у тебя день немного лучше, чем вчера. Что вчера было? Почему ты просил стереть тебе память? — Услышал то, чего не хотел бы. Все очень сложно. — Рассказывать ты, конечно же, не можешь? — Нет. Я вообще удивлен, что мне самому позволено это знать. Это ужасно. Слышать, что говорят эти люди. Ощущать, как им тяжело и больно. Нарцисса покачала головой. — Лучше бы я попал в Азкабан! — Драко, милый, не говори так! — Нарцисса вскочила на ноги и вцепилась ему в руки. — Не говори так, умоляю. Однажды министр придет к выводу, что ты исправился, и ты сможешь жить, как нормальный человек. В Азкабане ты остался бы пленником навек. Поэтому пожалуйста, не говори так. Драко мотнул головой. — Я пойду к себе. Прости, я действительно устал. Нарцисса кивнула и вернулась к книге. В комнате пузырек с Умиротворяющим бальзамом оказался первым, что бросилось Драко в глаза. Он сбросил мантию, переоделся в легкую пижаму, схватил с тумбочки пузырек и осушил его одним махом, после чего улегся в постель и смежил веки. Сон пришел не сразу. Сначала Драко будто бы падал в густом тумане, пока не рухнул на мягкую траву Сент-Джеймс парка. Он поднялся на ноги и осмотрелся. Неподалеку обнаружилась знакомая уже скамья, пруд, и Грейнджер, сидящая у кромки воды. Драко поднялся, присел на скамью и уставился на ее сутулую спину. — Грейнджер, у тебя все в порядке? Она вздрогнула, повернулась, и их взгляды встретились. — Не бойся, — начал Драко и выставил вперед руку. — Я не причиню тебе вреда. Я хочу помочь. — Идем! — она вскочила на ноги, схватила Драко за руку и потянула за собой. — идем, ты должен это увидеть. Грейнджер тащила его прочь из парка, а Драко только и мог, что перебирать ногами, пытаясь поспеть за ней. Они едва ли не бежали по маггловским улицам. — Грейнджер, разве тут не должно быть машин или этих, ато-бусов? — Автобусов, — бросила она через плечо. — Идем скорее! Они все же перешли на бег, и Драко чувствовал теперь, как жутко колет в боку, как горят огнем легкие. — Вот! — крикнула она и резко остановилась. Драко чуть не врезался в нее. Огромный каменный мост, что перекинулся через реку, словно опутало тьмой. Только присмотревшись, Драко понял, что вокруг моста кружат Пожиратели и дементоры. Люди, что были на мосту, пытались бежать, но не могли прорваться ни к одному берегу, ни к другому. Прогремел взрыв, и мост начал рушиться. Человеческие крики слились в один сплошной вопль боли, страха и предчувствия смерти. И в этом хоре Драко смог различить свой. Грейнджер же рухнула на колени перед входом на мост и разрыдалась. Драко попытался взять ее за плечи, но с удивлением обнаружил, что Грейнджер сидит совсем не на том месте, над которым он наклонился, а на пару шагов дальше. Он подошел, но она снова переместилась к мосту. — Ты заманиваешь меня на мост! Перестань! Мы оба погибнем! — А какой смысл жить, если ты лишь бессильная тень? — Прекрати! — воскликнул Драко, и вдруг камни под его ногами пришли в движение. Они полетели в воду под его собственный вопль. И под свой же крик Драко проснулся. За окном стояла непроглядная ночь, но он все равно вскочил на ноги и бросился прочь из спальни. В кабинет отца Драко влетел без стука. Люциус не спал. Стоял у окна и невидящим взглядом смотрел в черное небо. — Отец! Люциус даже не повернул головы и вообще, похоже, не слышал, что к нему обращаются. — Отец, теракт на мосту Миллениум. Ты был там? Люциус вздрогнул. — Я хочу знать, как он выглядит! Как он выглядел, пока вы не разрушили его? Люциус смотрел с нескрываемым ужасом. — Он был каменным? — Нет. Металлический. С канатами. Не знаю, как они у магглов называются. Драко привалился плечом к шкафу и вздохнул. — Ничего не понимаю. Люциус отвернулся к окну и снова уставился в небо. Драко покосился на часы. Отец стал совсем плох. Его даже не смутило то, что сын вломился в половине второго ночи с таким вопросом. Его, кажется, уже ничего не могло смутить, удивить или расстроить. Сообщи Драко, что женится на Грейнджер — Мерлин упаси, конечно — но Люциус бы и тогда бровью не повел бы. — Тебе не интересно, почему я спрашиваю? Ответом было молчание. — Спокойной ночи, отец. Драко не стал даже ждать ответа, просто вышел и хлопнул дверью. Он и трех шагов не прошел, как наткнулся на мать, которая стояла бледная, как призрак, и смотрела на Драко. — И ты туда же. Скоро совсем как отец станешь. — Не переживай, мама, я уже иду спать. Нарцисса покачала головой и ушла к себе. Драко же вернулся в спальню, рухнул на кровать и обхватил голову руками. Это явно был не тот мост. В Лондоне, скорее всего, вообще не было такого моста, как во сне. Просто его сознание пыталось таким образом обработать все переживания. Однако засыпать Драко все равно боялся. Пришлось достать из тумбочки еще один пузырек. На сей раз это было Зелье Сна без сновидений. Он покрутил бутылочку в руках. Если так и дальше пойдет, это рискует превратиться в зависимость. Драко сделал глоток, убрал спасительную бутылку в ящик тумбочки, откинулся на подушку и прикрыл глаза. Интересно, насколько сильная паранойя разовьется у Грейнджер, если признаться, что она ему снилась?