Графф

— Я в смятении. Один мой близкий человек в беде. — Почему вы не пойдете к аврорам? — Это не та беда, которую могут решить авроры. Моим близким человеком пытается воспользоваться негодяй для достижения своих целей. — Вы уверены в этом? — Да. Как и в прошлые разы. — Вы не допускаете мысли, что можете ошибаться? Драко напрягся. Свистнуло заклинание, и ширма, скрывавшая его, отлетела в сторону. Кингсли стоял посреди кабинета Граффа. — Признайтесь, Малфой, вы намеренно пудрите голову мисс Грейнджер? Надеетесь на ее поручительство? Думаете, она сможет меня разжалобить? — О чем вы, министр? — Вы знаете, Малфой! — Но не знаю я, — Графф откинулся на спинку кресла и с любопытством переводил взгляд с Драко на Кингсли и обратно. — Поведайте, министр. — Все так же, как и в прошлые разы. — В прошлые разы? — Драко вскочил со своего стула. — Сегодня утром Гермиона Грейнджер снова спросила, какое наказание ему назначено и сколько еще осталось его отбывать. — Вы не ответили? — Конечно, я не ответил! — воскликнул Кингсли. — Если она узнает, что вы слышали все, рассказанное ею в этом кабинете, это разобьет ей сердце. Она окончательно закроется в себе. — Но при чем тут я? Мы не говорили о моем наказании. — Я не могу ручаться, о чем вы говорили или нет. Но вы снова пытаетесь подобраться к ней и заручиться ее поддержкой, чтобы скостить себе наказание. — Нет, — Драко замотал головой. — Нет. Вы же сами видели ее, сэр. На нее нельзя спокойно смотреть. Она сломанная, больная. Мне стало ее жаль. Я столько боли пропустил через себя, что… — Что боль вашей дражайшей помощницы вынести не смог, — подсказал Графф. — Да. Именно так. — Не подсказывайте, Графф. Вы в сговоре! Он приходит к этой мысли в вашем кабинете, не в моем. — А может, это говорит лишь об исправлении? О результате, которого вы так добиваетесь? — Нет. Уверен, мистер Малфой притворяется влюбленным, чтобы смягчить ее сердце. Мне придется снова сделать это. — Сделать что? — Драко отшатнулся. — В конце концов, мистер Малфой сам об этом просил, — Кингсли поднял палочку и направил ее в лицо Драко. И был прерван хлопком двери. — Министр, что здесь происходит? — Гермиона! — воскликнул Драко и протянул к ней руки. — Гермиона, скажи, что я не вру! — Гермиона, — Кингсли говорил тихо, спокойно. — Он ведь запудрил тебе мозги, заставил тебя думать, будто между вами есть какие-то чувства. Мне придется снова стереть ему память. — А я? За что вы так наказываете меня? Вы подумали, что чувствую я, министр? Графф откашлялся. — Прошу прощения, министр, но сейчас я позволю себе не задавать вопросы, а говорить то, что думаю сам. С каждым месяцем ваша помощница угасает все сильнее. Чувство вины, скажете вы? Да, возможно, но только потому, что она ищет объяснения той жестокости, с которой вы обращаетесь с ее чувствами. После каждого случая, когда вы убивали его память, она искала новые прегрешения, за которые вы могли бы наказать ее. Так ответьте, министр, кто довел ее до такого состояния? — Он разбил бы ей сердце, — голос Кингсли впервые дрогнул. — Уверен, после отмены наказания, он бросил бы ее. — Но это был бы мой опыт. — Я пытался уберечь тебя от боли. — Вы разбили ей сердце, министр. Своими руками. Трижды: четвертого июня, пятого июля, десятого августа. Сегодня двенадцатое сентября. Подумайте, простит ли она вас, если вы сделаете это в четвертый раз. — Но если он ее бросит… — Я не брошу, — выпалил Драко. — Даже если и так, это будет мой опыт и мое решение тоже. Это будет расставание. Знаете, есть разница между разрывом, когда тебе говорят об этом и болью от того, что любимый человек не помнит о твоем существовании. Вы оставляли все воспоминания, кроме связанных со мной. Да если вы правы, и Драко хотел воспользоваться моей добротой, чтобы смягчить наказание — это было бы лучше. Кингсли вздохнул, повернулся к Драко и снова поднял руку с палочкой. — Не делайте этого! — Гермиона сорвалась на визг, бросилась к министру, но Графф успел схватить ее, сгрести в охапку. — Фините. В голове помутилось. Драко не удержался на ногах и рухнул на пол. Воспоминания, одно ярче другого вспыхивали в голове. Череп разрывало изнутри, и вопль боли вырвался из его груди. — Драко, — дыхание Гермионы опалило кожу, ее тонкие пальцы коснулись висков. — Драко, смотри на меня. Не отключайся. Все будет хорошо. Она села на колени на холодный каменный пол, подтянула Драко к себе, подняла ему голову и стала гладить лицо. — Драко, только не отключайся. Он видел встревоженное лицо Гермионы, ее взгляд, дрожащие губы и не мог поверить, что все это происходит с ним. — Люблю тебя, — прошептал он, как сотню раз до этого. Как в кофейне у Сент-Джеймс парка, когда их застигла врасплох майская гроза. Как в конце июня на Тауэрском мосту. Как в августе в королевском лесу Дин. Как десяток раз в своей постели и дважды в ее. — Люблю тебя, — Гермиона смахнула слезы со щеки. — Ты сможешь остаться сегодня? — Драко приподнялся на локте, а затем выпрямил руку. Теперь он сидел и смотрел прямо ей в глаза. — Да. Да, я останусь сегодня. И ты можешь оставаться, когда захочешь и как угодно долго. Теперь все будет хорошо.