Вечные

ведьма. У Ведьмы красные стрелки и черные губы. У Ведьмы на лице улыбка приклеена искусственным штампом, в глазах хитрый прищур и под кожей магия бурлит настолько древняя, что никто бы уже не смог такой вспомнить. Ведьма залпом пьет виски и не морщится. Все давно отболело, оставило только огарки, ледяной холод, убивающую звуки пустоту. Ведьме тихо. Ведьме спокойно. Ведьма по битым стеклам шла десятки столетий, теряла кровь на осколках и горела на святых кострах. В былые времена в Самайн люди боялись выходить из своих домов. Запирали все двери и окна, чертили круги мелом и святую воду держали под подушкой рядом с деревянными крестами. В былые времена в Самайн путники пропадали на несуществующих ранее тропах и больше никогда не возвращались. Их кровь и плоть растаскивали твари, слишком тёмные, чтобы ходить по земле. Их крики все ещё звучат из самого ада. Ведьма была там. Была в аду и была на потерянных тропах. Она сводила женщин с ума, забирала поцелуем душу у мужчин и детей заставляла теряться в лесах оборотней среди черных деревьев и бесконечного страха. Ведьма рисовала пентаграммы кровью, пытаясь сбежать от тьмы. Не получилось. На костре гореть было больно, только вот не смертельно. Кожа стекала пластами, трещала, вспыхивала, плавилась, чтобы в следующую секунду снова оказаться идеальной. Жаль. Ведьма когда-то была человеком. Она уже и не вспомнит за что именно продала душу. За умирающую сестру? За дождь в деревне, погибающей от засухи? За свободу? Просто однажды на перекрестке незнакомец протянул ей руку и предложил невиданной доселе дар. Бессмертие. И ещё силу. Так ведьма пережила всех. Убила сотни тысяч и, кажется, себя саму. Только бессмертие – это не вечная жизнь. Бессмертие – это смерть всех остальных. И бесконечное, непрекращающееся одиночество. Ведьма не попадет в ад за грехи. Её ад здесь – на земле. И он будет длиться вечно. В былые времена в Самайн люди не выходили из хижин. Они нечистых боялись, но прочитали. Сейчас мимо приносятся дети в костюмах вампиров и демонов, жонглирующие конфетами и весело цепляющиеся к прохожим. Ведьма смотрит на них и думает, когда же человечество разучилось бояться. Сколько эпох прошло? У Ведьмы красные стрелки, красное вино в бокале вместо крови и красный комбинезон, горящий факелом в темноте, как когда-то горел костёр, на котором ее сожгли. Ведьме пусто и она чертовски устала жить. Ангел смерти сидит на стуле рядом и отказывается её забрать. У жнецов в Самайн выходных нет, но кому есть дело до правил. Жнец закидывает в рот украденную конфету и красит губы, глядя в отражение косы. У нее за плечами своя история о которой (не) хочется говорить. Жнец говорит, что ведьмы в её списке нет. Ведьма смеётся хрипло, сломанно и стакан разлетается битым стеклом прямо у нее в руке. Самайн давно забыт. А в ночь Хэллоуина таким, как она, здесь места нет. Так же, как и в любой другой день. В любом другом месте. Даже в списке Смерти. Ведьма поправляет волосы, улыбается эффектно, смотрит безразлично и кивает кому-то у дальней стойки. Ведьма никогда не исчезнет. Никогда не сможет забыть костер и стать кем-то другим. Ведьма ловит незнакомца в тесном углу и подмигивает, приставляя палец к губам. В былые времена в Самайн люди не выходили из домов, запирали двери и окна, рисовали круги мелом. А потом отреклись ото всех легенд, и это было ошибкой. Они сами распахнули дверь на другую сторону завесы. Сами позвали ведьму к себе. Давно она не пробовала человеческих душ. * жнец. У Жнеца коса ненастоящая. У Жнеца тело иллюзорное. У Жнеца под рубашкой татуировками и просветами виднеются кости. У Жнеца в карманной вселенной библиотека со списками мертвых. В ночь Самайна библиотека гудит и скалится, а все мертвые возвращаются на землю до рассвета. Лишь на один раз в году. У Жнеца пакет украденных конфет и ничего своего. Жнец была человеком очень давно, а потом кто-то сверху решил, что в библиотеке душ ей не место, и что на земле она будет не одну ночь в году – всегда. Она утонула в семнадцать. Упала в реку с моста и не смогла всплыть. Отказалась пойти с русалками, думала найти покой, думала тянуться к свету. Свет ее прожевал и выплюнул, взамен рая подарив косу. Это было так нечестно. И она злилась. Первые столетий три. Потом привыкла. Привыкнуть можно к чему угодно. Сорок лет назад она встретила Ведьму. Такую же вечно застрявшую во вселенной без возможности уйти и такую же потерянную. Только вот Жнецу нравилось жить, даже после смерти. Ведьме – нет. Ведьма просила забрать её. Жнец смотрела ей в глаза и лгала. – Тебя нет в списке, дорогуша, такие правила. Ведьма в списке была. В особом списке, где только те, кто не может умереть совсем. Таких можно бы отправить в круг перерождений. Но Жнецу будет слишком одиноко, сделай она это. Жнец была человеком когда-то, но в чистилище людей не берут. Там их обтесывают до самой души и заместо жалости дают черные крылья. Жнецу нравится жить после смерти, но она ничего не чувствует. Разве что сладость ворованных конфет. Ведьма об этом не знает. Бедная, бедная потерянная девочка. Таких как ты Питер Пэн забирает в Неверленд. Но сегодня не его день. А к твоему дню смерти он уже опоздал. У Жнеца в библиотеке сотни полок с книгами о неспасенных детях. В одной из них её собственное имя. Ведь Жнец утонула в семнадцать. Только никто не сказал ей, что самоубийцы живут вечно.