Письмо из Индии

      Я пишу эти строки из Индии к моим родственникам в Англию, чтобы объяснить, почему я отказал в дружеском рукопожатии кузену моему, Джону Герднастлю. Надеюсь, ознакомившись с историей, которую я собираюсь поведать, вы убедитесь, что на то у меня были веские причины.       Как вы, должно быть, знаете, во время прошлого моего пребывания в этой стране, я был включен в экспедицию, направленную в глубь Индии с целью изучения местной флоры и фауны. Дабы обезопасить нас от возможных выпадов со стороны индусов, не отличающихся верностью Английской Короне, генерал Аутрам приставил к нашему научному собранию отряд солдат, в числе офицеров которого, к великой моей радости, находился и мой кузен.       Мы разбили лагерь на севере Бахрайча, недалеко от небольшой деревушки. Местные жители, как и ожидалось, встретили нас без особой радости, но и сильной неприязни не выказывали. Мы с Джоном часто посещали их поселение, как по необходимости закупить продовольствие, так и просто движимые любопытством. Кузен мой облюбовал дом местного брахмана, отличавшегося дружелюбием к иноземцам, дочь которого была весьма миловидна даже по нашим меркам. Я же стал частым посетителем небольшой хижины на самой окраине, которую занимала молодая одинокая женщина, крайне интересовавшая меня. Нет, нет, не подумайте, в мыслях моих не было ничего постыдного, меня привлекала загадочность этой женщины — она пришла в деревню несколько лет назад, никто не знал, откуда, поселилась на отшибе, жила, в основном, собирательством трав. Собственно, благодаря этому мы и встретились впервые — на вопрос: «Кто может показать мне местные растения?» старейшина деревни указал на ее дом, прибавив, что никто не осмеливался заходить в джунгли дальше нее. В ходе совместной работы с Ракной — так звали женщину — я все больше убеждался, что познания ее в ботанике были необычайно обширны, хоть термины и определения порой и отличались от наших. Я много времени проводил рядом с этой удивительной индианкой — не по годам мудрой и красивой своей странной красотою, так непохожей на наши аристократические каноны, восхваляющие худобу и бледность. Так и проходил срок, отпущенный нам на экспедицию — днями я, один или с Ракной, бродил по джунглям или изучал последние добытые образцы в своей палатке, а вечера проводил с товарищами за картами и разговорами. Но однажды наша размеренная жизнь пошатнулась.       Случилось это в разгар лета. Жара в ту пору была невыносимой, поэтому, когда один из солдат, возвратившись с обхода, описал диковинного зверя, увиденного им неподалеку от лагеря, мы посоветовали ему посетить нашего полевого врача, опасаясь, не хватил ли его солнечный удар. Однако, когда другой его сослуживец повторил рассказ практически слово в слово, мы были вынужденны признать существование странной твари и отправились на ее поиски. Длились они недолго — удивительное создание двадцати семи дюймов в длину и восемнадцати с половиной в высоту, похожее на огромную улитку с двумя панцирями, пыталось выбраться из канавы с почти отвесными стенами. Мы достали тварь, оказавшуюся на удивление легкой, на поверхность и отнесли в лагерь. Весь оставшийся день мы провели в обсуждениях, решая, что же делать с открытым нами новым видом и как назвать его. Назвать гигантского моллюска мы решили в честь несчастного солдата, первым увидевшего его и несправедливо отправленного нами за медицинской помощью, а решения первого вопроса возложили на зоолога нашей экспедиции доктора Брейкона.       Всю ночь Брейкон провел рядом с объектом изучения, вынужденный наблюдать, как тот постепенно чахнет, а на утро сообщил нам, что животное по неизвестной причине погибло. Руководитель нашего маленького научного собрания поручил зоологу изучить останки моллюска, а результаты отправить в Британский Научный Университет. Брейкон с готовностью принялся за дело, пообещав к вечеру предоставить полный отчет по проделанной работе. Днем я, как всегда, направился в деревню, горя желанием поделиться с Ракной нашим открытием и узнать у нее, встречались ли местным жителям подобные создания, но планам моим не суждено было осуществиться. Дойдя до хижины индианки я обнаружил ее пустой, а один из местных мальчишек, игравших неподалеку, сообщил мне, что хозяйка велела извиниться перед иностранным господином, но сегодня не сможет сопровождать его. Разочарованный, я взял в провожатые одного из молодых охотников и отправился в джунгли, коротая время со своим молчаливым спутником и с нетерпением ожидая вечера, предвещающего интересные новости. Однако новости превзошли все ожидания!       Одним из факторов, заинтересовавших Брейкона еще накануне, было отсутствие у моллюска признаков дыхания. Зоолог сделал смелое предположение, показавшееся нам тогда абсурдным, что это существо вовсе не дышит, получая энергию путем брожения в собственном организме. У этого животного должен быть своеобразный пищеварительный аппарат. Каково же было наше удивление, когда предположения его подтвердились — тварь, найденная нами, оказалась анаэробной. Но и на этом диковинность ее не заканчивалась: параллельно с большим, странно устроенным желудком у нее оказался огромный мозг — явление, для моллюска вовсе уж неслыханное. Кроме того ткани, из которых состояло тело моллюска, были больше похожи на растительные, нежели на животные, с чем мне, после личного ознакомления, пришлось согласиться.       — Исходя из результатов моего анализа, насколько возможно было провести его без специальной аппаратуры, я считаю, что данный вид развился не в земных условиях, — закончил свой отчет Брейкон.       Мы восприняли это заявление скептически, но, все же, после того, как первое предположение зоолога подтвердилось, просто так откинуть второе, пусть даже такое безумное, мы не могли.       На следующее утро небольшая делегация, включающая вашего покорного слугу и кузена Джона, отправилась в деревню, желая узнать как можно больше о странных тварях. Когда я перевел старейшине наш вопрос, он лишь покачал головой, ответив, что никто здесь никогда не видел подобных созданий. Стоит ли говорить, что ответ его только еще больше разжег наше любопытство? Следующие несколько дней мы, оставив наши непосредственные обязанности, изучали джунгли в поисках следов гигантских моллюсков. Некоторые местные жители присоединились к нам, но Ракны, увы, среди них не было — она, сославшись на цветение редкого лекарственного растения, отказалась от участия в наших изысканиях. Так проходили день за днем, и мы все больше отчаивались найти родичей нашего странного моллюска; к концу третьей недели мало кто из нас сомневался, что найденная нами тварь — просто результат чудовищной мутации. Вылазки в леса становились все менее частыми, мы стали постепенно возвращаться к привычным делам. Я вновь проводил целые дни с Ракной, только сейчас осознав, насколько мне не хватало ее общества все это время. Индианка тоже была рада вновь видеть меня, что, бесспорно, тешило мое самолюбие и зарождало в душе безумные надежды. Постепенно жизнь вернулась в привычную колею, и о странной находке вспоминалось все реже и реже, и мы почти совсем забыли о ней, когда произошел тот злосчастный случай.       В тот день мы с кузеном направлялись в деревню и собирались уже распрощаться, когда нам навстречу выбежал подросток, сын местного охотника. Он начал тараторить настолько быстро, что я, невзирая на значительный срок прибывания в Индии, не смог разобрать ни слова. Джон, служивший здесь дольше меня, объяснил, что мальчик нашел что-то в джунглях и просит нас пойти за ним. К тому времени мы заслужили доверие местных жителей и ловушки не боялись, так что без колебаний последовали за молодым охотником. Путь наш проходил по густым зарослям, в которые не один из нас не рискнул бы заходить при других условиях, но сейчас нас подгоняло любопытство.       После очередного почти непроходимого участка леса наш юный проводник остановился и жестом подозвал нас. Мы приблизились, пытаясь понять, что могло вызвать такой интерес молодого индуса. Тот с опаской протянул руку, и от его прикосновения по воздуху пошла вертикальная рябь, подобно кругам на воде искажая зеленую гущу за ними. Юноша тут же отдернул кисть и отошел на несколько шагов, а мы с Джоном удивленно наблюдали, как волны утихают и джунгли вновь принимают свой обычный вид. Я и сам коснулся невидимой преграды — она и впрямь была похожа по плотности на воду, хоть и не являлась ею, и, как и через воду, через нее можно было пройти.       Не в силах противостоять любопытству, я, невзирая на предостережения кузена, шагнул сквозь барьер и очутился в коридоре с округлыми стенами, сделанными будто из дерева, но невероятно твердого, и без единого стыка. Здесь было светло, хотя ни одного фонаря не было видно. Джон последовал за мной и также был крайне удивлен представшему перед нами зрелищу. Посовещавшись, мы решили осмотреть это место прежде чем сообщать о нашем открытии товарищам. Идти было легко — казалось, мы потеряли почти половину своего веса — так что двигались мы быстро и через несколько минут дошли до подобия большого зала, соединяющего несколько коридоров. Здесь мы хотели было разделиться, но наше внимание привлекла тень, мелькнувшая за поворотом в одном из туннелей. Через несколько мгновений перед нашим взором предстала копия моллюска, что мы нашли месяц назад, но в два раза превосходившая его по размерам, направлявшаяся прямо на нас. Близкое знакомство с полуторафутовой улиткой, возможно, не так давно потерявшей потомство, не сулило ничего хорошего, так что мы, поддавшись страху, ринулись назад к выходу. Должно быть, лица наши были весьма красноречивы, так как наш юный проводник кинулся бежать сразу, как только увидел нас. Мальчик был очень быстр, и мы в скором времени отстали; к счастью, это был уже знакомый нам район джунглей.       Убедившись, что погони нет, мы перешли на шаг и принялись обсуждать случившееся. Я был убежден, что увиденное нами требует детального изучения, но Джон был настроен решительно и намеревался собрать свой отряд и вернуться к логову моллюска, чтобы уничтожить исходящую от него угрозу. Для пущей верности он намеревался собрать для помощи деревенских жителей.       — Как Вы думаете, сколько из них решат присоединиться? — спросил он меня, когда мы уже подходили к лагерю.       — Прошу, не торопитесь, — попросил я его, — позвольте нам сначала изучить это место, прежде чем принимать подобные решения.       — Умоляю Вас, Крис, неужели вы поверили в эти бредни Брейкона о марсианах? — усмехнулся он.       — Но как вы объясните невидимый барьер перед входом в туннель? — стоял я на своем, не собираясь отрицать, что именно теория зоолога не давала мне покоя с момента входа в коридор.       — Вы же биолог! Вам ли не знать, какие фокусы порой выкидывает природа? — не отступался кузен.       Путем долгих уговоров мне удалось убедить его подождать, пока мы изучим странный объект и получим распоряжения от Британского Университета.       В лагерь мы прибыли грязные и оборванные, так что друзья, увидев нас, были крайне встревожены. Джон, сославшись на необходимость переодеться, удалился, мне же не терпелось поделиться с товарищами нашим приключением. Рассказ мой произвел впечатление — теперь, когда мы встретили еще одну такую особь, не оставалось сомнений, что это не следствие случайной мутации, а вполне сформировавшийся вид. Кроме того, после долгих обсуждений, пятеро из восьми собравшихся согласились с теорией доктора Брейкона о внеземном происхождении существ — уж слишком много было в произошедшем событии неподдающегося объяснению: неведомая преграда, делавшая невидимым вход в коридор, его освещенность без видимых источников света, не говоря уже о значительном уменьшении силы тяжести за барьером. То, что изучаемые нами существа пришельцы, нас не слишком смущало. Вели они себя прилично, не причиняли никаких особых хлопот — но теперь всех занимал вопрос: кто они и что им нужно на Земле?       Сговорившись отправиться к логову загадочного моллюска следующим утром, мы вышли из общей палатки, но там нас ждал неприятный сюрприз — солдаты, приставленные к нашей экспедиции, отсутствовали, а над джунглями поднимался черный дым. Гонимые нехорошим предчувствием, я и несколько моих коллег побежали к месту пожара. Когда мы прибыли туда, на месте, где недавно был вход в жилище предполагаемого марсианина, зияла глубокая яма, засыпанная пеплом - похоже, стены туннеля были похожи на древесину не только на ощупь, но и горели так же хорошо. Надо отдать должное солдатам — какими-то нечеловеческими усилиями они не позволили джунглям вокруг загореться, но от места, которое могло стать величайшим в истории кладезем знаний, не осталось ничего.       — Вы бы долго изучали, — ответил на мой немой вопрос Джон, — потом еще дольше думали, что с этими тварями делать, перекидывая окончательное решение с одного научного общества на другое. А они наверняка были опасны.       Мне нечего было ему сказать. С тех пор мы с кузеном не перемолвились ни словом.       Через два дня, прошедших в неимоверной суматохе и попытках найти что-то уцелевшее на пепелище, нам пришел приказ прибыть в Лакхнау. Сборы проходили поспешно, но я выкроил немного времени, чтобы посетить деревню. Я не знал, как долго мы пробудем в городе, и не мог уехать, не попрощавшись с Ракной. Меня глодало чувство вины перед ней, ведь я не навещал ее с того злополучного дня пожара. Индианки в хижине не оказалось, и, по словам жившего по соседству старика, не было уже несколько дней. Это сильно обеспокоило меня, хотя старый индус заверял, что волноваться не о чем и женщина уже не раз уходила надолго, чтобы собрать редкие травы, растущие далеко от поселения. Я попросил соседа передать Ракне, чтобы она не уходила в джунгли одна, всерьез опасаясь, что действия моего кузена могли разозлить тварей, и, скрипя сердцем, отправился назад. Мы покинули округ Бахрайч этим же вечером.       По прибытии в столицу округа мы все предоставили отчет о случившемся генералу Аутраму. Тот выслушал нас с изрядной долей скептицизма и взял с нас слово не распространять сведения о случившемся с нами пока он отвечает за порядок в этом округе. Сам он придерживался мнения, что обнаруженный нами моллюск был следствием передающейся по наследству мутации, и полностью поддерживал действия, предпринятые Джоном Герднастлем.       Расстроенный и злой, я вернулся в гостиницу, где мне сообщили, что в номере меня дожидается молодая женщина. У меня не было знакомых женщин в Локхнау, так что сообщение крайне удивило меня. Поднявшись в номер, я увидел у окна силуэт изящно одетой дамы. По черным, как смоль, волосам, можно было предположить, что, несмотря на европейское платье, передо мной индианка. Но все же я удивился когда гостья повернулась — это была Ракна!       — Я не могла уехать, не попрощавшись с Вами, — произнесла она на чистом английском языке, чем удивила меня — до этого мы говорили лишь на хинди.       — Вы-ы уезжаете? — спросил я первое, что пришло в голову.       — Да, — с еле уловимой грустью ответила она. — Мои хозяева хотят увидеть новые земли.       — Хозяева? — это слово неприятно резануло мне слух. — Индия находиться под управлением Британской Короны — здесь нет места рабству!       — О, Вы все не так поняли, — мои слова развеселили индианку, — рабство здесь не при чем. Это сложно объяснить. Впрочем, думаю, Вы уже догадываетесь, в чем дело, Вы же видели стоянку.       — Стоянку? — удивился я. И тут же образ странно освещенных коридоров возник у меня в голове. Неужели... — Так Вы знали? Знали о тех существах в джунглях?       Женщина кивнула.       — Да. Они прилетели издалека, впрочем, я думаю, Вы и сами уже поняли это. Прибывая на новую планету, они создают таких, как я — копии местных жителей; наша задача — собирать сведения о жизни аборигенов, их физическом и эмоциональном состоянии. Теперь мое задание выполнено, и я займу свое почетное место в базе разумных видов. Но я не могла уйти, не попрощавшись с Вами и не поблагодарив за все, что Вы делали для меня.       — Вы.. Вы не человек? — ноги не слушались меня, и я сел в ближайшее кресло.       — Человек по всему, кроме рождения — у меня не было родителей, как у Вас, — ответила она.       Человек... Нет, я не мог, не хотел отпускать ее.       — Тогда почему Вы должны уходить? Разве не можете остаться среди других, таких же, как Вы? Что вы будите делать среди огромных слизней?       — В моей физической форме больше нет необходимости, — ответила она как можно спокойнее, но от меня не ускользнули нотки печали в ее голосе, — но сознание мое обретет бессмертие.       — Но какой смысл в бессмертии, если нет самой жизни? — взмолился я, глядя в глаза этой немыслимой, неземной женщине. Женщине, которую любил.       — Я смогу помнить о Вас, помнить столетиями. Помнить всегда.       Я хотел остановить ее, прижать к себе и не отпускать, но странное оцепенение охватило все мое тело, ноги отказывались слушаться, и мне оставалось только смотреть, как Ракна покидает комнату, а вместе с ней и мою жизнь. Дверь за ней закрылась, а я еще долго сидел в кресле. Возможность двигаться вновь вернулась ко мне, но не было ни сил ни желания, как будто все, что было во мне, выскользнуло за порог вслед за женщиной, которую я никогда больше не увижу.       В Бахрайч мы вернулись через месяц. Посетив деревню, я вновь нашел того старика. Увидев меня, он с горечью сообщил то, что уже было мне известно — травница не вернулась. Пробыл я в округе не долго — слишком тяжело было находиться здесь, рядом с этой деревней, с этими джунглями и с Джоном Герднастлем, и я запросил о переводе в другое место. Я до сих пор не знаю, и никогда уже не узнаю, был ли мой кузен виной тому, что гости из другого мира решили покинуть нас, или же они действовали согласно своему собственному плану, но совершенное им навсегда останется в моей памяти.       Не знаю, примите ли вы объяснение, представленное в моем письме, но, памятуя ваше негодование на мою холодность с кузеном при нашей последней встрече в Лондоне, я счел своим долгом написать его. Я смог рассказать все это только сейчас, так как был связан словом, данным генералу Аутраму, но теперь, когда он вновь переведен в Англию, я могу говорить свободно и наконец-то объяснить вам мотивы своих действий.       В своем последнем письме кузина Лиз очень волновалась, что обстановка в Индии неспокойна и я могу попасть на войну. Прошу, успокойте ее — я нахожусь на территории Пенджаба, не принимающего участия в восстаниях, но даже если меня призовут исполнить свой долг на поле боя, я не боюсь смерти, тем более теперь, когда знаю, что где-то между звезд меня будут помнить вечно.

Искренне ваш, Кристофер Мениган 20 июня 1857 г.