Об интригах, тропе Цюнци и тёмном заклинательстве

Орден Илин Вэй у всего заклинательского сообщества как бельмо на глазу, даже несмотря на то, что в практике Тёмного Пути ни один из его адептов замечен не был — а те, кто были, очень быстро куда-то исчезали, после чего их никто не видел, так что желание прикрываться именем Вэй Усяня у доморощенных великих тёмных заклинателей отпало быстро. Им достаточно того, что Тёмный — сам Вэй Усянь. Что резиденция ордена расположена на проклятых Погребальных Холмах, где люди просто не способны выжить. Что правой рукой себе отступник выбрал не одного из примкнувших к нему бродячих заклинателей, даже не просто одного из спасённых Вэней — мертвеца, которому, попирая все законы мироздания, он вернул разум. И это они ещё не знают, насколько на самом деле близок глава Вэй со своей правой рукой. Зато простые жители Илина адептов в чёрно-красных ханьфу и с заколками из черного бамбука встречали с радостью, разнося по соседним уездам славу ордена Вэй как «заклинателей из народа», готовых прийти на помощь людям даже в самом малом. Кто-то даже вспомнил, как видел когда-то Вэй Усяня ещё ребёнком, одиноким сиротой на улицах Илина — а как можно считать злом того, кто когда-то со слезами радости на глазах благодарил тебя за простой рисовый пирожок? Самого Вэй Усяня подобный расклад устраивал совершенно — сколь бы Великие Ордена его ни ненавидели, как минимум у Гусу Лань и Юньмэн Цзян не будет к нему вопросов до тех пор, пока его орден имеет хорошую репутацию. Да и Не Минцзюэ, несмотря на всю горячность, был человеком достаточно рассудительным — выступать против ордена, который в кои-то веки сумел заметно снизить количество нечисти в проклятых землях Илина, было по меньшей мере нерационально. Оставался Цзинь Гуаншань, чьи желание заполучить в свои руки мощнейший тёмный артефакт и умение грязно интриговать стояли куда выше объективной пользы для Поднебесной и могли существенно испортить всю картину безоблачного будущего. И скоро Вэй Усяню предстояло встретиться со своим врагом лицом к лицу на совершенно непривычном для себя поле боя. Выиграет эту битву — сможет закрепить позиции Илин Вэй в заклинательском мире, проиграет — и восстановить репутацию будет практически невозможно. — Это западня, — услышав о приглашении на празднование первой луны Цзинь Лина, уверенно говорит Сюэ Фэн — один из бывших бродячих заклинателей, а ныне практически четвёртое лицо в ордене, после главы и брата с сестрой Вэнь. — Согласна, — кивает Вэнь Цин, впервые за долгое время сумевшая выкроить час от работы в госпитале — у неё всё еще не хватает помощников, а справиться со всеми не способна даже, наверное, великая Баошань-санжень. — Даже если наследник Цзинь искренен, его отец обязательно воспользуется случаем подставить тебя. Вэнь Нин молчит — и Вэй Усянь рад, что хоть кто-то на этом импровизированном совете не тыкает его носом во всё безумие предстоящей затеи. Пойти на торжество — подставиться, он и сам это прекрасно осознаёт. Но не пойти... — Не пойти — значит нанести личное оскорбление наследнику Цзинь и всему ордену Ланьлин Цзинь. Потому что Цзинь Цзысюань с какого-то перепугу выслал ему приглашение не как просто шиди своей невесты, а как главе малого ордена — которым Вэй Усянь по факту и является, хотя Ланлин Цзинь официально его статус признавать пока отказываются. Если он примет приглашение — больше не смогут. И Цзинь Цзысюань не может этого не понимать. Трудно в это поверить, но, похоже, Павлин и правда поддерживает его — а значит, не воспользоваться этим шансом будет тем более неприлично. — В таком случае, зачем ты вообще нас собрал, если сам уже всё решил? — Вэнь Цин злится. У Вэнь Цин полный лазарет больных, из которых разве что пара принадлежат ордену. Остальные — бродячие заклинатели, а то и вовсе простые люди; те, кто стабильно пополняет казну ордена, а потом говорит о нём добрые слова в чайных домиках. — Затем, что нам надо придумать, как принять это гуево приглашение так, чтобы минимизировать возможный ущерб для нас, — мыслить категорией «мы» всё еще непривычно, хотя Вэй Усянь варится в этом котле уже больше года. Как же было проще в Низвержение Солнца, когда под этим же «мы» подразумевались не живые люди, ответственность за которых он добровольно и абсолютно осознанно взвалил на себя, а армия мертвецов. Мертвец рядом с ним теперь всего один, но сравнивать Вэнь Нина с теми безмозглыми тварями Вэй Усянь отказывается даже мысленно. Те не зарываются холодной ладонью в волосы, проходясь по акупунктурным точкам на шее — и только когда боль уходит, Вэй Усянь замечает, что голова у него вообще-то болела. Те не улыбаются так нежно, без слов говоря: «Всё получится. Не может не получится» И Вэй Усянь верит ему — получилось же у него, в конце-то концов, вернуть Вэнь Нину разум и почти вернуть жизнь. Вэнь Цин смиряется с тем, что ближайшие часы лазарет оставлен на её учеников, и начинает вспоминать всё, чему её когда-то учили — потому что самого Вэй Усяня тонкости этикета в детстве волновали мало. Явиться лучше верхом и с небольшим сопровождением — да, лошадей можно мертвых, если ты точно уверен, что они не выйдут из-под контроля. Нет, я туда не пойду, у меня лазарет. — Но госпожа Вэнь! — возмущённо воскликает Сюэ Фэн, когда та предлагает его кандидатуру в сопровождение. — Я же точно всё испорчу, я же... Сюэ Фэн — ученик бродячего заклинателя, погибшего по вине Вэней; илинский уличный сирота, почти презирающий высокородных господ из Великих Орденов. И, в отличие от остальных троих присутствующих, об этикете знающий больше понаслышке. Впрочем... — Вэнь Цин права, — замечает Вэй Усянь, обретший в процессе разговора хоть какую-то уверенность в предстоящей затее, — со мной должен быть один человек из Вэней и один — из бывших бродячих заклинателей. И из второй категории, как ты мог заметить, здесь только ты. На это нет никаких объективных причин — кроме, разве что, той, что он не боится открыто не соглашаться с мнением главы своего ордена. После многочисленных споров и «ну так иди и сделай, как считаешь лучше», отнюдь не всегда заканчивавшихся провалами, невозможно было не выделить этого человека из прочих. Есть, конечно, ещё Лю Бао — он и старше, и спокойнее, и на людей волком не смотрит. Но этот человек с самого начала отстранился от всего, связанного с политикой, взяв на себя роль наставника для самых молодых членов ордена — и чем больше Вэй Усянь занимает пост главы этого балагана, тем больше его понимает. Да и представлять, что будет с резиденцией, если штатная нянька орденской гиперактивной мелочи исчезнет больше, чем на сутки, Вэй Усянь не хочет. — Вы ведь ещё не написали письмо главе Цзян, верно? — спрашивает Вэнь Нин, когда обсуждение уже заканчивается, но его участники всё ещё не разошлись. И это очень, очень подлый ход — у Вэй Усяня стойкое ощущение, что он напрочь испортил этого милого робкого мёртвого юношу, потянув того за собой в политику. Потому что — да, он всё ещё не общался с Цзян Чэном, как глава малого ордена. Когда они виделись перед свадьбой шицзе, ни о каком Илин Вэй ещё и вовсе речи не шло. И не то чтобы он боится показаться шиди на глаза с нынешней безумной затеей — первые месяцы, когда от ордена было одно лишь название, и правда боялся, что ему припомнят оптом все грандиозные идеи, за которые он с энтузиазмом брался и которые бросал на полпути. Но теперь, когда орден и не думает кануть в небытие, он и сам не понимает, почему тянет. Впрочем, разве праздник в честь первой луны племянника — не удобный повод для красивого показательного примирения? *** Прохладные пальцы скользят в волосах, заплетая какие-то сложные косички — Вэнь Нин абсолютно уверен, что главе ордена Вэй не престало появляться на торжественном мероприятии со столь простой причёской, какую Вэй Усянь обычно сам себе делает. Не то чтобы сам глава Вэй против — если всё сделают за него, почему бы и не насладиться чужой заботой? Острые, как клинки, когти, скользят по обнажённой шее — и это, несомненно, приятно. Хочется откинуть голову сильнее, подставляясь под опасную ласку, но... — А-Нин, если ты так продолжишь... — Вэй Усянь не продолжает, зная — его и так поймут. — Вы слишком волнуетесь, — шепчет Вэнь Нин, скользя рукой ниже. — Вам сейчас не помешает расслабиться — время у нас ещё есть. Вэй Усянь и хочет возразить, но спорить, когда шею целуют эти сухие губы, когда эти холодные руки так правильно касаются кожи то когтями, то подушечками пальцев — невозможно. Можно только действительно выкинуть из головы все волнения об интригах Цзинь Гуаншаня и отдаться этим ласкам полностью, иное было бы просто неуважением к Вэнь Нину. Первый стон срывается с губ, когда прохладная ладонь, раздвинув слои черного и алого шелка, касается уже напряжённого корня Ян — и тут же оказывается пойман чужими холодными губами. По языку растекается пряная иньская ци. — Осторожнее, не повредите причёску, — с небольшой насмешкой шепчет Вэнь Нин, когда Вэй Усянь откидывается ему на плечо от особо удачного движения ладони на янском корне. Вэнь Нин и как целитель знает многое, а уж с тех пор, как они впервые разделили ложе, успел досконально выучить тело своего партнёра — и, при желании, способен мучить Вэй Усяня удовольствием всю ночь, оттягивая и оттягивая сияющий пик. Или же наоборот, заставить того достичь пика всего за треть кэ — как сейчас. Вэй Усянь даже не замечает, как Вэнь Нин, до того стоявший у него за спиной, оказывается на коленях между его ног, обхватывая губами янский корень — не давая ни капле семени пролиться на дорогой шелк. — Всё пройдёт в лучшем виде. Ты веришь мне, Вэй Ин? — шепчет Вэнь Нин в губы, разделяя вкус семени на двоих. И Вэй Усянь не может не верить. *** Тропа Цюнци Вэй Усяню не нравится с первого взгляда — слишком неприятные воспоминания с ней связаны; слишком тихо на ней для места, видевшего столько смертей. Перехваченная Вэнь Нином стрела не становится неожиданностью. — Всё-таки засада, — с досадой шепчет Сюэ Фэн, подводя своего коня ближе к главе ордена. Лицо стрелка, видимо, бывшего командиром этого партизанского отряда, кажется Вэй Усяню смутно знакомым, но не более того. Он не помнит ни его имени, ни чем мог бы перейти дорогу ему лично — если вообще переходил, а не неизвестный Цзинь просто выполняет приказ главы ордена. — Кто ты такой? — вопрос срывается с губ до того, как Вэй Усян успевает его осмыслить. Впрочем, судя по реакции — Цзинь резко закрывает рот, явно проглатывая заготовленную речь, и несколько мяо удивлённо хлопает глазами, — это был весьма неплохой тактический ход. — И ты ещё смеешь спрашивать, кто я такой? — гневный вопль разносится по скалистому ущелью. — Я Цзинь Цзысюнь! Имя несколько освежает память Вэй Усяня — и совершенно не прибавляет хорошего отношения к этому типу. — Вэй Усянь, я предупреждаю тебя: сейчас же сними своё злобное проклятие! — продолжает надрываться опознанный кузен Цзинь Цзысюаня. — Лишь в этом случае я сделаю вид, что ничего не произошло, и не стану искать возмездия. Теперь уже Вэй Усянь удивлённо хлопает глазами, потому что при всех своих умениях по части Тёмного Пути — он вообще-то совершенно не разбирается в проклятиях! Ещё один необдуманный вопрос уже готов сорваться с его губ, но тут неожиданно вмешивается бесцеремонный Сюэ Фэн: — Почему же благородный господин, — из его уст эти слова звучат исключительно оскорблением, — не призвал моего главу к ответу как положено, а словно последний трус устраивает засаду? Разговор не задался с самого начала — слишком много в нём таких вот странных пауз. — Да ты вообще знаешь, кто я, шваль безродная?! — лицо Цзинь Цзысюня некрасиво покраснело от гнева. — Я лишь знаю, что не припомню твоего меча в списках тех, кто отличился в Низвержении Солнца! — наобум выдаёт Сюэ Фэн и дергает головой. По-особенному дергает — так, что длинная челка, обычно полностью закрывающая правую половину его лица, скатывается к уху, открывая пустую оплавленную глазницу и весьма характерный ожог, спускающийся почти до подбородка. Следы Солнечного Пламени вкупе с упоминанием Низвержения Солнца обычно производят на людей неизгладимое впечатление. И Вэй Усянь искренне восхищается этой непревзойдённой наглостью. Потому что на самом деле Сюэ Фэн понятия не имеет, что Цзысюнь действительно ничем не проявил себя в прошедшей войне, да и сам свой ожог заработал ещё до начала кампании — но, как истинный босяк, он виртуозно умеет нагло врать. — Полно, Сюэ-сюн, не стоит опускаться до оскорблений, — уже куда более уверенно говорит Вэй Усянь, неожиданно замечая, как дёргается на обращении Цзинь Цзысюнь. — Но мне тоже интересно, почему такая важная вещь, как проклятие, требует обсуждения исключительно в укромном месте и при поддержке отряда из нескольких сотен воинов. Быть может, молодой господин Цзинь не уверен, что это именно я наслал на него проклятие, и боится опозориться перед честными заклинателями, голословно обвиняя невиновного? — Кто же ещё, кроме такого подлеца как ты, мог столь жестоко и коварно поступить? — но, несмотря на показную браваду, было видно, что Цзинь Цзысюнь уже не вполне уверен в своём положении обвинителя. — Ну, раз у тебя есть столь однозначные и неопровержимые доказательства моей вины, — Вэй Усянь усмехается, замечая, как некоторые соратники Цзысюня опускают направленные на них троих луки, сомневаясь, — почему бы нам не пройти в более удобное место, где мы сможем при свидетелях разобраться с твоей проблемой? Цзинь Цзысюнь вновь молчит — и у Вэй Усяня уже не остаётся сомнений в том, что проклятие является не более чем надуманным поводом. Ему зачем-то нужно задержать их здесь, в этом ущелье. Спровоцировать на конфликт? — Трёхсот заклинателей в свидетели твоего преступления тебе недостаточно? — пытается всё же продолжать гнуть свою линию Цзинь Цзысюнь, старательно делая вид, что не понимает, о чём речь — и тем самым косвенно подтверждает предположение. — Как будто тебе кто-то позволит появиться в Башне Кои! Ты сейчас же снимешь с меня проклятие и я отпущу тебя с миром — или я не стану церемониться. Аргументов против этой позиции у Вэй Усяня ещё достаточно, даже если не брать в расчёт Чэньцин — но в ущелье внезапно раздаётся гневный крик «что тут происходит?!» и появляется новое лицо. — Цзинь Цзысюань? — лицо Цзинь Цзысюня на этот раз становится мертвенно-бледным. — Что ты здесь делаешь? «Плохой вопрос», — мысленно усмехается Вэй Усянь, замечая сжавшуюся на рукояти Суйхуа руку. — Как ты думаешь, что я здесь делаю? — к гневу наследника Цзинь примешивается язвительность. — А где А-Яо? — неожиданно спрашивает Цзинь Цзисюнь — и тут же спешно замолкает, понимая, что сболтнул лишнего. А-Яо. Мэн Яо, он же Цзинь Гуанъяо — единственный признанный бастард Цзинь Гуаншаня и герой Низвержения Солнца с сомнительной репутацией. Вэй Усянь делает мысленную зарубку — впрочем, судя по дальнейшим словам Цзинь Цзысюаня, тут разберутся и без него. Дальнейший разговор двух кузенов — а вернее, слова Цзинь Цзысюня, — нравится ему всё меньше и меньше, но Вэй Усянь честно старается держать себя в руках. Ещё не хватало сорваться и наговорить того, о чём он в последствии будет жалеть. И внезапно, одновременно с потянувшейся к флейте рукой, дергается Вэнь Нин — а затем резким взмахом руки кидает что-то в сторону скал, после чего спрыгивает с коня и исчезает. Появляется он уже с человеком в руках — молодой адепт, лет пятнадцати, в одеждах с изображением «сияния средь снегов». В его лбу торчит аккупунктурная игла, а от зажатого в правой ладони артефакта несёт тьмой большей, чем от Чэньцин. Над тропой Цюнци в который раз за этот день повисает тишина. По виду Цзинь Цзысюня можно точно сказать, что у него окончательно закончились аргументы, а по виду Цзинь Цзысюаня — что он готов убивать. — Наследник Цзинь, вам известен этот человек? — спокойно спрашивает Вэй Усянь, благодарно кивая Вэнь Нину. Теперь он уже уверен, что всё и вправду закончится исключительно хорошо — как минимум, для него и его семьи — Да, — холодом в голосе Цзинь Цзысюаня можно замораживать вулканы. — Это Сюэ Ян, приглашённый адепт Ланьлин Цзинь. — Что ж, в таком случае у меня есть много вопросов к вашему ордену — но я искренне надеюсь, что всё же не к вам лично.