Night changes

Гарри сидит на диване, через трубочку втягивает апельсиновый сок — для апельсинного он, честно, чересчур сладок, но что поделать — купил по дешевке — не из-за нехватки средств, а просто привычка. Голова ютится на широкой груди, которая все это время была так близко — сердце стучит в ней, как чертов барабанщик. Луи гладит по здорово отросшим волосам и старается дышать тише. Он знает, Гарри в полудреме. По телеку второй день крутят Гарри Поттера — именно поэтому они и решили провести тёплый вечер под пледами вместе. Сил на что-то грандиозное уже не оставалось, да и было бы желание — Гарри точно чувствовал, как по капле они превращались в занудных стариков, но только неслышно хихикал, вторя статичным мыслям. Всё-таки, нужно же хоть когда-то отдыхать от страстных свиданий, зачастую заканчивающихся раздвиганием ног на кухонном столе, верно? Нэнси играла с машинками где-то на полу — за неё они, впрочем, слишком не беспокоились, но, как истинно хорошие родители, на каждое «не хотешь поигать в масынки, Гайи-и?» или «Сматли, какой динозавиик, Луи-и!» отвечали добрыми улыбками и положительными киваниями. Она давно не называла их папами, но они не расценивали это как нелюбовь, ведь сами скоро заметили, насколько это неудобно. — Солнце? Гарри замычал в ответ. — А вот ты, на каком факультете был бы? — М… Гриффиндор? — А я? — А ты в Слизерине, как искренне злодейский. — Эй! — Мой маленький монстр, — Гарри хихикнул и провёл рукой по его животу с особой нежностью. — Я хочу, чтобы ты был беременным от меня. Чтобы все знали, что мы трахались, и я кончил в тебя, я, и никто больше, только мне ты простил такую привилегию. — Мужчины не беременеют, детка, — Луи рассмеялся. — А жаль, — он едва заметно качнул головой. — Но это было бы круто. Мы бы занимались йогой вместе, ходили бы на УЗИ и смотрели за развитием ребёнка, ты бы разговаривал с ним и целовал нас обоих или что там ещё делают? Я был бы вредным, а ты бы ушёл в перманентный запой, потому что мы любовники, вот и все. — А потом у нас бы родился прекрасный малыш. — Да-да… малыш… ОБОЖЕМОЙ, ТЫ ЭТО ВИДЕЛ?! — Что? Луи мигом вскакивает с дивана, рассеивая остаточный полусон и стряхивая все ещё не пришедшего в себя Гарри, усаживается на пол рядом с Нэнси и… сияет? — Любовь, что… — ЯКЛЯНУСЬБОГОМ, ОНА ХОДИЛА! — Да?! Такой радости на их лицах не засиживалось с тех пор, как она сказала первое слово («дейфин», кстати), а теперь они и вовсе были похожи на гребанные звезды. Вскоре Луи уже бегал по всему дому, снимая на телефон неуклюжие топ-топ-топания, а Гарри носился за ним, воркуя около дочери, все время волнуясь: а вдруг упадёт? Он даже заплакал от счастья — ну, или это не до конца вылеченный конъюнктивит давал о себе знать. В любом случае, Гарри безгранично любит каждого в своём маленьком раю внутри шалаша. И он готов истратить целое желание на то, чтобы это никогда не заканчивалось и не терялось в веренице тревог. Это то, в чем он так нуждается из года в год, и что всегда окупается сполна. Любовь.