20 сентября 1950 года.
Я не помню, как всё началось. Как лето тысяча девятьсот пятидесятого года стало таким ужасным, как красивые зелёные поля стали местами кровавого боя и местом смерти тысяч жителей Кореи. Прошло уже два, три месяца? Сейчас я уже точно не знаю, всё спуталось, голова забита лишь звуками выстрелов оружия, что полностью оглушают, ты не знаешь, что делать, ты не слышишь. Тебе нечем дышать, ведь воздух полностью пропитан кровью погибших людей и пылью, что поднимается при каждом шаге людей. Некоторые в ужасе убегают, а другие бегут сражаться дальше, не жалея жизни.28 сентября 1950 года.
В лучшую сторону ничего не изменилось за это время. Всё лишь хуже. Я лишь задаюсь вопросом, как такая страна могла докатиться до такого. Как люди одной нации могут убивать друг друга, как они могут поднимать эти пистолеты, зажигать пушки и стрелять, как? Я всё ещё не понимаю, что за вирус проник им в голову и управляет толпами, сотнями и тысячами людей. Я одна, что ли, кто понимает всю ничтожность данной ситуации, единственная, кто не видит в этом смысла? Одна, кто ещё в здравом уме и не захвачена этим вирусом?30 октября 1950 года.
Нет. Всё не должно быть так. Я согласилась. Я сама в себе разочарована. Как я могла вот так просто предать свои убеждения спустя всего лишь месяц? Мне предложили быть шпионом на той части Кореи, и я согласилась. Сама точно не знаю, почему, но так уж вышло. Я просто больше не могу на это смотреть, чувствовать всю боль родных всех мужчин, молодых парней и дедушек, что сражаются. Не могу больше слышать крики и выстрелы. Не могу видеть кровь, что льётся рекой возле домов. Если я могу чем-то помочь, я хочу это сделать, и не важно уже, что мы все один народ.1 декабря 1950 года.
Зима беспощадна. Она забирает гораздо больше людей в иной мир, чем оружие противников. Одежды мало, еды тоже. Ты трясёшься, руки леденеют. Писать становится всё тяжелее. Мало того, что холодно, так ещё и всё тело в крови, израненное, болит. Пробраться в лагерь той части было совсем нелегко. Когда я пришла, меня сразу же начали проверять, не шпион ли, самыми жуткими и жёсткими способами. Вспоминать больно, как всё происходило, но я не сдалась. Я не раскрыла себя, и наконец-то, спустя два месяца, они мне поверили и отпустили на воинскую часть, где есть командиры разных отрядов. Каждый из них отвечает за свою территорию и оружие. Меня тоже поставили в роли служащего командиру. Всё настолько жутко, что находиться здесь сложно. Ещё сложнее не раскрыть себя. Слышу шаги постоянно возле палатки, что не даёт покоя. Как мне быть и что делать?10 февраля 1951 года.
Жить здесь становится легче. Никто не подозревает меня. Но сотни людей умерли из-за холодной зимы, и я переживаю, как на моей стороне, как там люди, как родные? Мне сложно о них не думать, сложно не поддаваться эмоциям и не пойти сквозь поставленные неделю назад кордоны. Пока что передаю весточку о таборе другим шпионам, а там уже теряется связь. Я не знаю, как они передают новости нашей стороне. И не знаю, получают ли они вообще новости, но я могу лишь надеяться, что да.5 мая 1951 года.
Я начинаю чувствовать свои конечности, как ни странно, но первые дни весны — солнечные. Все здесь надеятся, что так и будет продолжаться и погода не ухудшится. Мы завариваем воду кастрюлях, чтобы приготовить хоть какую-то похлёбку, иначе мы все умрём с голоду, ещё до того, как в нас выстрелят. Я всегда ем с командирами, не знаю, почему, но они не все плохие. Как один из них мне по секрету сказал, что вообще не хочет войны. Я правда удивилась. Здесь он единственный, кто вот так выразился, и это было искренне и не наигранно или сказано для того, чтобы меня разоблачить. Но я боюсь, что эта искренность помешает нашей работе.15 апреля 1951 года.
Сейчас мне правда страшно. Несколько часов назад, когда было ещё светло, я была на поле боя. Это ужасно. Каждый мой шаг сопровождался громкими выстрелами. Я боялась. Я пряталась за кучами трупов людей. Этот день я запомню до конца своей жизни. В меня чуть не попала пуля, и если бы не тот командир — Ёль, я бы умерла. Он вовремя схватил меня и повалил на землю. Я до сих пор в шоке от всего происходящего сегодня. Мои люди так же беспощадны, как и люди на этой стороне. Мне все друг друга стоим. Но всё же мои родные там, я не могу просто погибнуть с мыслями, что все виноваты. Я должна быть всегда на той стороне, особенно мыслями. И я вернусь, я обещаю.25 июня 1951 года.
Что ж ровно год, как началась война. Неужели уже год? Я всё не могу поверить. Я уже так долго не видела родителей, я скучаю. Здесь ничего не изменилось. Разве что я стала смелее, я стала защищаться от пуль, могу теперь не просто стоять и ждать, когда пуля пронзит моё тело или Ёль спасёт меня в очередной раз, а могу спрятаться, бежать. Я помогаю другим, позволяю облокотиться раненным на своё плече, помогаю бежать. Стрелять мне командиры не позволяют, так как я не умею, и всего лишь буду выбрасывать зря пули. А я и не хочу, я не хочу стрелять по своим людям. Сейчас лучше, чем зимой, но очень уже жарко. Пот стекает по телу, льётся, как из ведра, и это не помогает. Надеюсь, что в дальнейшем будет хоть маленький ветерок.30 июля 1951 года.
Я… начинаю сомневаться. Я не знаю, как объяснить, но у меня такое чувство, что я уже не та, что прежде. Я не смеюсь, но я рада находиться здесь. Я рада, что рядом с этими людьми, рядом с Ёлем, конкретно. Он заряжает меня энергией, вдохновляет, заставляет бороться дальше. Я чувствую себя изменщицей, от этого больно. Я не знаю, что со мной.10 августа 1951 года.
Сегодня был тихий день, даже странно. В такое время тишина — это странно, и это плохо. Так не должно быть. Мы с командиром сидели на лавочке возле палатки и просто разговаривали. Я… чувствовала, что могу всё рядом с ним, мне хотелось говорить обо всём абсолютно. Но я не могу. Мне нельзя, я не должна. Он враг. Я должна это помнить.2 сентября 1951 года.
Сегодня другие шпионы доложили, что меня хотят видеть на другой стороне. Через несколько дней меня будут ждать на кордоне. Я не знаю, что со мной не так. Я хочу увидеть родных, я хочу увидеть своих друзей, всех, кто живёт на моей части, моих родных по духу людей, но… всё не так. Я чувствую, что не могу просто уйти, не попрощавшись с этими людьми. За это время они стали мне не безразличны, я не хочу так. Но и этого сделать я не могу. Так меня раскроют, что же делать? Как поступить?9 января 1952 года.
Я пишу спустя такое долгое время. Всё прошло очень плохо. Я так и не попрощалась, я ушла на кордон. Но там меня уже ждали. Ждал Ёль. Вспоминать не хочется, с какой болью в глазах он смотрел на меня, которую держащие крепко за руки солдаты уводили. Он смотрел на меня, которая упиралась, чтобы взглянуть в его глаза ещё хоть на минуту. Я не просила его освободить меня, я просила не приходить в ту камеру. Он ослушался, пришёл, о чём наверняка пожалел. Пытки были ужасными, больно даже вспоминать. Я вся была в крови, которую, наверное, и сейчас не смыть с моего тела, она настолько впилась в моё тело. Я не знаю, как они узнали о том, что я шпионка, но результат этого налицо. Помню, как он приносил мне втайне воду и немного еды, что мне была запрещена категорически. Помню, как я просила не рисковать, он не слушал. Я не знаю, как только ему повезло, что его не раскрыли и не сделали то же самое, что и со мной. Он сильно беспокоился о моём здоровье, всегда пытался помочь чем угодно. Но я не хотела. Я не могла просить о помощи. Мои родные наверняка уже и забыли меня, то, как я выгляжу, мой голос. Моя сторона думает, что я умерла при пытках или же меня сразу убили, как только поймали, поэтому не пытались спасти. Обидно, что так вот закончились наши с ними общие дела. Меня отпустили из тюрьмы только под предлогом, что мне бесполезно уже там сидеть, очень долго я сидела в палатке под наблюдением, и только сейчас я могу писать, не боясь, что меня заметят, так как присмотр перешёл на новый уровень, теперь стоят за палаткой. Я сижу, как мышка. Ему запрещено приходить. Я уже не помню, когда видела его в последний раз. И не знаю, увижу ли ещё вообще.4 февраля 1952 года.
Холод мне уже не страшен, голод тоже. Я понимаю, что это конец. Надеюсь, что родные живы и не узнают об том всём. Будут жить в неведении, будут думать, что я прожила здесь нормальную жизнь, насколько это возможно в таком окружении. Сегодня ко мне пришёл командир одного из отрядов и сообщил новость, что я буду наказана за всё, что сделала. Я буду казнена. Способ — расстрел. Я не была ошарашена, так как знала, на что иду, и знала, что такое может быть. Я только надеялась, что никто из дорогих людей это не увидит, а жаль, ведь Ёль должен там присутствовать. Специально для тебя, Ёль. Я кладу этот дневник тебе лично на стол, чтобы точно его прочёл. Главное, не тоскуй из-за меня и не твори глупостей. Ты должен помнить, что я шпионка, которая хотела убить всех вас. Поэтому ты должен пробудить ту скрытую ненависть ко мне у себя в сердце. Ты должен ненавидеть меня. Я хочу сказать тебе напоследок эти слова, но не буду. Скажу лишь, что мне жаль, что всё так получилось. Правда, очень жаль. Прости меня, Ёль.4 февраля 1952 года.
Спасибо за всё, Розанна. Надеюсь, что в следущей жизни ты родишься в стране, в которой нет войны, и будешь жить счастливо. Я люблю тебя. Ёль.