Лилии

Капли дождя медленно ползли по стеклу вниз, будто бы наперегонки, оставляя за собой мокрые дорожки с той стороны. Их негромкие удары по окну и крыше, где-то там, на улице, были отчетливо слышны в пустой, необычайно тихой комнате. Уже несколько дней подряд стоит пасмурная погода, из-за которой вечер наступает раньше обычного. На улице, очевидно, было холодно. Это ощущалось даже так, лежа под одеялом, в пяти метрах от этого самого окна, которое уже четвертый месяц служит Францу единственным способом наблюдать за миром вокруг. Через него было не очень много видно, но парень довольствовался тем, что есть. Но, честно говоря, сейчас бы он всё отдал за одну недолгую прогулку по улице, даже по такой холодной и дождливой. Франц никогда не любил дождь. Нисколько не испытывал удовольствие от падающих с неба мокрых капель, и по большому счету не понимал, откуда у людей такая привычка — видеть в дожде что-то прекрасное и романтичное. Да, это довольно приятно, когда ты сидишь в теплом помещении, слушаешь его стучание по крыше, нежишься под одеяльцем, но когда в голове без передышки носится мысль о том, что где-то там под этими ледяными водами может страдать его приятель… Можно с ума сойти. Хотя в свое время парень мог часами смотреть на дождь, если для этого не надо было вставать с кровати и выходить на улицу. И сейчас у него достаточно для этого времени. Обессиленный он лежит так уже несколько месяцев. За время такого «заточения» в комнате его кожа успела побледнеть, веснушки от этого стали более явными и выразительными. Под его зелеными глазами образовались темные круги от множества бессонных ночей, которые он проводил за чтением книг, страданиями, наблюдению за жизнь по ту сторону окна… Но с каждым днем Франца все сильней тянет на улицу, ему хочется чего- то нового, неизведанного. Пусть он уже много раз слышал, как за дверью врач печально пытается убедить его родных в том, что случай смертельный, и даже поездка заграницу не имеет никакого смысла. В первые два месяца он очень паниковал и боялся по этому поводу, на третий пытался доказать самому себе, что это вранье, и вот уже четвертый. Что же вы думаете? Франц просто смирился с таким поворотом событий. Больному совсем не до шуток, но он старается держаться. Ради себя, ради близких, ради друга. Вот и сейчас мысленно он находился не здесь, а в мире мыслей и раздумий. Там, где ему не больно. Где-то в другом мире, среди облаков, похожих на сахарную вату, мягких, как пух. Летит по такому слащаво-розовому, приятному небу. Разумеется, обычно его не посещали такие мечтания даже в состоянии тяжёлого алкогольного опьянения, но сейчас, кажется, совсем иной случай. Его мысли были прерваны резкой болью в груди, за которой последовал громкий судорожный кашель, переходящий в тихое повизгивание. Он и до сего момента чувствовал сильную боль, но сейчас она явно яростней охватывала его легкие и давала о себе знать. Дышать становилось все труднее, он схватился за грудь, чтобы сдержаться от… На одеяло капнуло несколько капель крови, пока барон громко хрипло кашлял, пуская слезы от боли. Его рука сжалась на груди. Через хрипы и стоны он хотел позвать врача, но его горло было прямо сейчас чем-то плотно забито, мешая ему даже дышать. Кашлем его тело пыталось избавить парня от лишнего предмета, который нежелательно застрял средь дыхательных путей. И у него — организма — это вышло. Вслед за каплями крови, которых стало заметно больше, на одеяло, закрывающее колени Франца шлепнулся бутон белой лилии, которая была не такой уж белой от крови. С губ стекает алая капля крови. После того, как цветок освободил его дыхательные пути, ему явно стало легче, но ненадолго. Его лёгкие были забиты почти под завязку, и он уже почти не мог втягивать воздух. Мысль о том, что он протянет еще недолго пугала его. Барон снова закашлялся, так и не подняв головы. В этот раз было гораздо больнее. Франц откашливал цветы. Ещё одна крупная лилия упала на одеяло, за ней следовали лепестки. Такие убийственно-красивые цветы несли смерть бедному барону, который почти ничего не мог сделать, чтобы помешать этому. В этот раз он кашлял долго и мучительно. По щекам катились крупные слезы, он хрипло молил о помощи, но это было так тихо и неразборчиво, что никто не слышал его. И никто не поможет. Сколько еще времени он протянет, не было ясно. Но Франц не хотел умирать. Ему не хотелось такой смерти. Так, лежа на кровати, умереть из-за того, что он не мог огласить свои настоящие чувства. Окровавленные лепестки падают на одеяло, на котором уже собираются целые букеты из лилий и крови. Эта цветочная могила его затягивала, внутри были только чертовы бутоны. Нет, он хочет умирать… Как бы барон не желал чувствовать себя лучше, все равно Бог потихоньку тянул к нему свои руки, будто бы говоря обессиленному парню, что скоро это кончится. Кончится. Остается лишь ждать, когда эти руки до тебя дотянутся. И тогда ты ощутишь радость полета, блаженство горячей земли, восторг освобождения. Это будет прекрасно. В то же время ему не хотелось покидать этот мир. Пусть последние месяцы он даже не вставал с кровати, но все равно его тянуло к жизни, а с каждой секундой ему было все труднее думать о смерти. Франц обессиленно откинулся на спину, затихнув и не откашливая цветов. Прикрыв глаза, он пытался нормализовать дыхание, пока на губах оставались капли алой жидкости, что заляпала все. Одеяло, цветы, руки, рот — все в крови. Какая гадость. Но зато как остро он чувствовал все это. Боль в груди, лёгких не проходила, в горле горел отвратительный, ноющий ком, мешающий дышать. Сейчас было лучшее время, чтобы прекратить мучения. Вот он и готов к своей судьбе… — Франц?.. — раздался в тишине чей-то очень знакомый голос. Как же все-таки не вовремя… Через силу, но парень приоткрыл глаза. На входе в комнату стоял обеспокоенный Альбер, но какой неряшливый был его вид! Мокрые волосы, одежда, весь растрепанный с испуганными глазами. Он мчался по холодной мокрой и дождливой улице, чтобы успеть застать друга живым. А подозревает ли он, что мог бы не успеть?.. Но барон выглядел не лучше. Окровавленные руки и щеки, полная постель цветов, так нелепо. Франц через силу улыбнулся, после сжавшись от нового приступа кашля. Еще два цветка упали на одеяло. Они были такими пленительно красивыми, но красота их была лишь ловушкой, затягивающей несчастного барона. Ему было до тошноты противно видеть эти цветы, ведь осознание того, что от них он умрет делало ему невыносимо больно и неприятно… Альбер молча подошел к краю кровати, сел на стул рядом и взял его за руку. Он с ужасом глядел на кровь и цветы, но понимал, что лучше об этом не говорить. Зеленые глаза его друга стали мокрыми и неподвижными, а руки — невероятно белыми. Только чуть- чуть пульсировала вена на кисти. — Франц? — дрожащие руки Морсера крепко сжали ледяные пальцы друга, который уже почти не чувствовал этого жеста. — Франц, ты в порядке?.. — Мм. Альбер. — хрипло прошептал ему в ответ друг, натягивая на лицо слабую улыбку, — мне так жаль… Эти слова заставили сердце виконта сжаться от непонятной боли и горечи. Ему и самому была бы невыносима любая мысль о том, что его друг мучается четвертый месяц и не говорит причину его болезни. Как сказали врачи, эта болезнь называется «Ханахаки Бье», и только от самого Франца зависело, вылечится он, или нет. Что бы это не значило. Но никому Франц до сих пор не говорил, почему страдает его сердце. За это время Альбер машинально возненавидел того, кто не давал его другу покоя. И он не смел верить тому, что такой дорогой его сердцу Франц скончается на этой кровати… Нет, совсем скоро это пройдет и все будет так, как было раньше. Франц поправится. Эта мысль была прервана хриплым кашлем, и на глазах у Альбера из горла Франца вырвался цветок. Рукавом барон небрежно вытер рот от крови, что было тчетно — он только размазал ее по лицу. Но Морсер не двинулся с места, не в силах отвести глаз от умиравшего друга, и тогда Франц заставил себя заговорить: — Альбер, прости меня. — Франц? Франц, держись! Я сейчас кого-нибудь позову! — не успел он вскочить, как рука барона остановила его, слабо сжав за запястье. — Не нужно. — прохрипел он со слабой улыбкой. — Мне ведь никто не поможет… Мне никто не нужен. Альбер… Альбер. Прошу, подойди. На дрожащих ногах, которые уже становились ватными, Альбер вернулся к Францу, присев скраю кровати и крепко сжав руки друга. В его глазах стояли слезы, и он почти не видел лежащего перед ним человека. — Франц. прошу, не покидай меня. — умоляюще прошептал Морсер, по щекам которого уже пробегали слезы. — Прости меня, — ответил он, прикрывая глаза. — Франц! Франц, прошу, скажи, что я могу тебе помочь… — стал торопливо шептать Альбер, пытаясь поймать взгляд друга, чтобы передать ему надежду и уверенность. — Я готов сделать все. — Не знаю… Не знаю. — Франц попытался улыбнуться, но вместо этого лишь схватился за грудь и закашлялся, выпустив из себя еще несколько окровавленных лепестков лилии, после всхлипнув. Альбер смотрел на это с ужасом, и Францу стало стыдно, что он заставляет друга видеть столь страшное зрелище. Тогда он слабо сжал протянутую руку Альбера и слабым голосом произнес:  — Не плачь… пожалуйста. Я всегда буду рядом… Запомни это. — эти слова заставили Альбера проскулить что-то неразборчивое, что никак не было похоже, что он убежден и успокоен. Он наклонился к умирающему другу и крепко обнял его, на что получил робкий ответ и шепот, — я люблю тебя. И всегда любил. Слова эти ударили Альбера сильнее, чем любой острейший кинжал. Ему показалось, что сердце его остановилось, и дальше все будет происходить без его участия. — То есть всегда любил? — прошептал он дрожащим голосом, ему не верилось, что Франц говорит это. Все это время друг страдал из-за безответной любви со стороны… Альбера? — Да, да… прости меня, — через последний выдох прошептал Франц, и руки его потежелели. По комнате раздались громкие рыдания.

***

Дождь лил с той же силой, как в день, когда не стало Франца. Альбер стоял на грязной земле среди могильных плит, глядя на одну, находящуюся перед ним. Она была совсем свежей, и немного влажно блестела. Все уже давно разошлись, кто из-за дождя, кто не мог терпеть нахождения на кладбище, кто скрывал свои слёзы. Но Морсер все оставался там, под дождем, и на душе у Альбера было невыразимо пусто, и еще — ужасно досадно. Он так и не мог поверить, что Франц скрыл свои чувства к нему, что всё это время страдал и мог просто объявить о своей любви… И даже не мог поверить, что не понял, какую мучительную боль причинил Францу. И во всем он винил себя. Ведь если бы он догадался и сразу сказал, что любит Франца, тот наверняка ответил бы тем же и все было бы хорошо, он бы не умер. Альбер сделал робкий шаг вперед и встал на одно колено возле могилы, рукой проведя по мокрой земле. — Я тоже люблю тебя, Франц… — после он еще долго стоял так, ловя капли дождя. Дождь нёс слёзы, но внутри Альбер чувствовал пустоту. Наконец, когда через некоторое время дождь утих и стало светлеть, Альбер поднялся, сердечно попрощался с другом и повернулся к ожидавшему его неподалеку отцу, к которому он и медленно направился, оставляя Франца позади. Навсегда. На могиле Франца расцветали лилии.