1417131031138

Очередной плейлист, подобранный с точностью до ноты и до секунды: https://vk.com/momofyours?w=wall268313377_582 Цепляя Эди, сержант спешит на задержание только-только раскрытого убийства, от его спешки прикреплённые к доске, соединённые нитями фотографии подозреваемых трепещут в страхе, а главный детектив срывает одно из агрессивных бумажных лиц и указывает на его очевидную армейскую выправку, пока новичок старательно изучает почерк из загадочного письма, полного угроз. Ничего из этого не видит Эди. Цепляя Эди, сержант спешит расплатиться с доставщиком только-только приготовленной пиццы, от его спешки стопка рапортов не меняет своей громоздкой фигуры, а главный детектив рассказывает анекдот про жида своему коллеге, пока новичок сортирует канцелярию под предлогом «приучения к дисциплине». И всё это окутано незабываемым запашком мужского пота. Оторвав взгляд от офицера, вытершего соплю о ножку стула, Эди отвечает: — Да, здравствуйте, мистер Макларен. Сквозь туман собственного разочарования она замечает, как легко светлеет грозное лицо отца Ребекки. До встречи с ним Эди не думала, что рыжие могут быть грозными и заострённо холодными. Должно быть, они давно не виделись, раз мужчина растрогался. — Давненько тебя не было, — подтверждает мистер Макларен, выпуская дочку из лёгких, недолгих объятий. — Экзамены, — склоняет голову Ребекка и, доставая контейнер с домашним пирогом, даже не думает заметить, что он и сам не выкроил и день для неё. Ведомость и бесконфликтность — отличные черты для дружбы с Эди, но она ненавидит, как остальные пользуются этим. — Много работы? — не может удержаться Эди. — Бумажной, — колеблясь отвечает отец, словно подозревает здесь шпильку, но не уверен, действительно ли молокососка решила отчитать его. — Неужели ни одного убийства? — вежливо сдаёт назад Эди. Не стоит ей привлекать много внимания в этом месте. Она скользит взглядом по его фигуре и особенно по бокам — он непривычно поджарый для полицейского, неудивительно, что он изменял миссис Макларен. Не очень симпатичный с этой низкой надбровной дугой и упрямым подбородком, но тётям за тридцать этого, наверное, с лихвой. Ребекка говорила, что её отец играет в бейсбол и плавает каждое утро. Должно быть, не хочет вставать в один ряд с коллегами, раз делать здесь нечего. Или тренируется для чего-то другого? Чего-то опасного, с нагрузкой? Нет, позволять своей дочери дружить с потенциальной мишенью мистер Макларен не стал бы. Может, просто убивает в свободное от работы время. — В этом городишке? — скептично поднимает брови высокий мужчина. — Это будет подарком судьбы. — Ребекка может вам помочь. — Это я-то? — выразительно смотрит на неё Ребекка, присаживаясь рядом с отцом. — Ещё пара занятий с её преподавателем истории, — ровно, как и любую свою шутку, объясняет Эди, присаживаясь напротив, — и его придётся вылавливать из реки. — Он тебя достаёт? Исключив себя из беседы, она оглядывает помещение вторым взглядом, более вдумчивым. Он цепляется за пыльную полку с ярлыком «Уголовные дела», выхватывает остановившиеся на полудне часы, собирает всех, кто вздыхает, глядя в окно. Эди никогда не возлагала надежд на полицию — таким был уклад в остатке их семьи. Её первой мыслью при подозрительном шуме за окном было не «Нужно позвонить в полицию!», а «Где папина бита?» Почему же тогда её колет это пыльное место, полное вынужденности и лени. Её кожу покалывает от ощущения, что она у всех на виду, и она изучает разваливающиеся походки и расплывающиеся телеса, думая: у кого из них хватило бы мозгов заниматься уголовным заработком? Коренастый мужчина за пятьдесят, тихо сидящий за дальним столом и ковыряющий ухо отращенным ногтем на мизинце? Не с пятнами горчицы на рубашке и следами чернил на ладони. Это должен быть внимательный человек, способный следить не только за своими руками, но и за чужими. Местный клоун, сложивший ноги на стол, вокруг которого собрались копы? Умение прятаться на виду, быть тем, про кого после поимки будут рассказывать «Он был душой компании, никто даже и подумать не мог». Может, он? Вряд ли — на вид ему не больше тридцати, и четырнадцать лет назад работать здесь он не мог. «Почему так неуютно? В конце концов, в школе придурков гораздо больше». Тогда сухопарый мужчина сорока пяти лет? Его стол стоит в начале комнаты, лицом ко входу, но он то и дело кидает взгляды через плечо. Пара дёрганных движений приходится и на долю Эди: взглянув на неё один раз, он поправляет манжеты, взглянув второй, начинает барабанить ногтями по столу. Почему он так нервничает? За острое внимание как колечко в серсо цепляется вопрос мистера Макларена: — А ты как справляешься, Эди? Ответив общей фразой и вмиг забыв её, Эди вновь смотрит на дёрганного копа. Может ли он нервничать из-за её присутствия? Он знает, что она вышла на его след? Он знает и расскажет своему боссу? Тогда Эди срочно нужно… — Ну наконец-то! — подскакивает дёрганный коп и залетает в освободившийся туалет. Эди облегчённо усмехается, пряча лицо в ладони — мужчина просто хотел в туалет, а она уже собралась бежать из страны. — Что там такое? — спрашивает Ребекка и оборачивается, чтобы обнаружить просто захлопнувшуюся дверь уборной. — Раскрываешь дела сидя на стуле? — Сегодня у меня выходной, — дружелюбно поднимает брови Эди, прежде чем обратить своё внимание на мистера Макларена. — Я не закон, могу и поспать, — мужчина одобрительно кивает на не очевидный комплимент, и Эди тут же хватает за хвост его расположение, а также единственную не прошитую папку: — Над чем вы сейчас работаете? Так много вс… Выскользнув, папка с шумом растягивается на полу, и листы разлетаются под столом. — Простите, — растерянно взметая брови, говорит Эди и бросается вслед за Ребеккой и её отцом, собирать бумаги. — Собирайте в том же порядке, в котором рассыпались, — командует он, грубо чеканя слова. Он и дома так себя вёл? Тогда вопрос о пугливости Ребекки перед жизнью отпадает сам собой. Когда бумаги собраны, Эди убирает кусок пластилина во внешний карман, и ключи на боку мистера Макларена позвякивают как ни в чём не бывало. — Извините, у меня всегда были проблемы с документами, — старательно краснеет Эди. — Это правда, — заступается за неё Ребекка, но её отец лишь делает вид, что мягчеет, пока его бледная ладонь остаётся сжата в кулак. — Я могу отсортировать их и перепроверить. — Не стоит, — тут же отказывается мистер Макларен. Жаль, что он недостаточно туп, чтобы впустить проворный нос в документы. — Пап, — вновь и, к обидному сожалению, привычно сглаживает ситуацию Ребекка, — я сделала тебе небольшой сувенир в машину. Она шуршит полиэтиленовым пакетом, из которого на свет появляется камень с палками. — Ого, — ровно, но, по-видимому, в своей манере восхищённо отзывается её отец. Поправка — в руках Эди это был бы камень с палками. Из-под рук Ребекки вышел настоящий скарабей: к дешёвому, но крупному обсидиану примыкают тщательно подобранные, почти идентичные веточки, вскрытые лаком, и между ними ни единого признака, что они скреплены кем-то. Очевидно, они не выросли вместе, скорее всего, Ребекка их склеила, но она сделала это настолько тонко, что не… Нет же, этот зуд не от нахождения в толпе. Кто-то на неё смотрит. Утонув поглубже в воротнике куртки, Эди ещё раз ведёт взглядом: тут доедают пиццу, там клоун травит байку, дальше дёрганный коп, погребённый под бумажками шериф, пыхтящий над кроссвордом сержант. Эди смотрит дальше, постепенно оборачиваясь, пока не сталкивается глазами с ним. Прикидываясь безобидной, любопытной девчушкой, она оборачивается чуть дальше, рассматривая стажёра, но, возвращаясь к Ребекке и её отцу, не может удержаться и не перехватить ещё один взгляд. Пускай она смотрит на Ребекку, перед глазами стоит острая линия челюсти, тонкие губы, вырезанные в постоянной полуулыбке, и пара огромных, въедливых глаз. Они всё ещё следят за ней. Он видел, что она сделала? Не может быть, она делала это за пазухой куртки. Или может? — Я на секунду, — вставляет Эди в какой-то рассказ Ребекки и будто бы спокойно поднимается, ровным шагом покидая затхлое помещение. На улице тот же дождь, то же тепло, та же влажность, и дышать получается только прикладывая усилия, но это уже лучше, чем пот, бумаги и чей-то сумасшедший взгляд. Тем не менее, она скидывает куртку на землю, чтобы вдохнуть всем телом. Что делать, если коп видел, зачем она раскидала бумаги? «Смять пластилин в случае, если он захочет меня сдать». Можно ли теперь воспользоваться слепком ключа с ремня мистера Макларена? «Не в смену этого психа». А если он пялился не из-за ключа? А если дело в её семье и… — О чёрт, — подбито выдыхает Эди и судорожно соображает: если взять отсюда такси, то она доберётся домой за полчаса, и у них будет ещё четыре часа дотемна, чтобы… — Лучше не беси Макларена. Она резко поворачивает голову. Не дёргается, не вздрагивает, не охает, но одного движения головой достаточно, чтобы понять — она настороже. Тот самый офицер смотрит на неё, откровенно развлекаясь, и даже не скрывается. На тонких губах застыла грубая улыбка, но огромные, безумные глаза разбирают Эди на части: взъерошенные волосы, голые плечи, линия полной груди, джинсы с тысячью и одним пятном. Подобравшись, она поправляет лямки лифчика и майки. Офицер, конечно, замечает её очевидную подростковую смущённость, за которую позже Эди будет себя корить. Он наклоняет голову вбок и рассматривает её ещё пару секунд, прежде чем снять полицейскую куртку и бросить её на пол. «Ты хочешь быть на равных?» Оставшись в форменной бежевой футболке, офицер закуривает. Он качается в свободное время, так? С алабамскими делами пресс не заработаешь, а выглядит он хорошо. Зачем вообще ему пресс? Для женщин или?.. Чёрт возьми, чтобы запихивать тинейджеров в машины и продавать заграницей. Но выглядит это замечательно, особенно огромные руки… — Хочешь потрогать? — звучит высокий, но усыпляющий, раскачивающийся и рокочущий голос. Эди мотает головой — слишком резко, чтобы быть убедительной, — а мужчина смотрит исподлобья и задиристо ухмыляется, говоря: хочешь. Он не настаивает и не приближается. Вместо этого он закуривает. — Почему нельзя побесить Макларена? — подаёт она ровный голос. Безымянный офицер весело хмыкает и, прикусывая сигарету, отвечает: — У него проблемы с контролем гнева. — Сексуальная активность… — «…идёт рука об руку с избытком гнева». Этого она не произносит. — Желание и ярость управляются одной областью мозга, — заканчивает за неё мужчина, и она почти успевает скрыть удивление. — А также умиление. Поэтому не удивляйся, если вдруг задушишь котёнка. Всполохом пламени перед глазами встаёт горящая кошка, мечущаяся в муках и когда-то милая. Улыбка офицера угасает до первоначальной, жёсткой, кадык дёргается, и он смотрит на неё с предвкушением, хотя Эди готова спорить на все свои конечности, что знает, когда её лицо двигается, и сейчас оно было таким же закрытым, каким и должно быть. Что он увидел? Как он увидел? — Знаешь, — давя окурок, спрашивает офицер, — в каких профессиях чаще всего можно встретить психопатов? — Хирургия, журналистика, — буднично отвечает Эди, но смотрит пытливо. — Полиция. — Верно, детка, — прищуривается тот и задирает бровь, вновь расползаясь в безумной улыбке. — Поэтому Макларена не беси. Разве что в мою смену. Мало того, что он зовёт её снисходительным «детка», так ещё и защищать решил? Кем он возомнил себя? Да, Эди не держала в руках ничего тяжелее пробирки, но это не значит, что она не сумеет убежать, так что выкуси, офицер Секси. — Не зови меня деткой. — Я не знаю твоего имени. — Мегги. Шагнув вперёд, офицер кивает и принимает ложь на веру. Эди раскладывает его лицо на части, но ни одна из них не говорит: «Я знаю твоё настоящее имя, потому что убил твою семью». Тогда она признаётся: — Эди. Брови на пластичном лице поднимаются в лёгком замешательстве, и кожа на лбу складывается гармошкой — «Ему всё же под сорок», — но на этом всё, никаких «Будто я не знал» или «Доверилась, идиотка». — Ты определилась? — спрашивает он вместо этого, останавливаясь в шаге от Эди. Он кажется психом, одним из тех, кто случайно убьёт в потасовке, его глаза блестят безумием, словно безумию тесно в теле, но Эди не может не заметить — каждое его движение осмыслено и у всех его слов есть цель. Если бы она не встретила его в форме, то не подумала бы, что он коп. Такие, как этот мужчина, должны кататься на байках, чинить раритетные машины и надираться в баре по субботам, с лёгкостью заполучая любую. Любую, лишённую инстинктов, кричащих об опасности. Что с ним не так? Что именно с ним не так? А главное, что не так с Эди, раз она до сих пор стоит не шелохнувшись? Они взаимно разглядывают друг друга, словно пара редких птиц, разборчивых в выборе партнёра. Пока офицер с наслаждением рассматривает её любопытный нос и мягкие щёки, Эди выделяет лёгкую растительность на лице, торчащие уши и густые, но короткие тёмные волосы. И холодный блеск серых глаз. Как что-то тёплое может сиять холодом, она не знает, но… — Чарли! — звучит хриплый крик из-за двери. Не торопясь возвращаться, Чарли присаживается на корточки перед Эди, и она не успевает удержаться — поджимает растерянно губы, когда он поднимает на неё взгляд снизу. Здоровый, взрослый мужик сидит у её ног, и она не может не рассматривать, как улыбка растворяется на его лице, оставляя выражение, с которым Трисс смотрела на Ребекку тогда, в каморке… Они не разрывают взгляда, когда Чарли поднимается и неизбежно высится над семнадцатилетней девочкой. — Держи, — намеренно полушёпотом, интимно произносит офицер Чарли и отдаёт Эди её куртку. От него, в отличие от остальных мужчин, не воняет ни потом, ни химозным одеколоном. От него ничем не пахнет. — Чарли! — повторяется совсем рядом с порогом, и, подхватив казённую куртку, Чарли бросает Эди последний острый взгляд и голодную улыбку. Дышать на улице было легче? Эди такого не помнит. Воздуха мало, и грудь отказывается двигаться, хотя всё её тело непрестанно вибрирует, а щёки горячеют и горячеют, пока не загораются в полную силу. Она ступает под крупный дождь, запрокидывая голову, и от каждой капли, падающей на щёки, чудится шипящий звук. Эди почти полностью уверена, что этот человек не имеет отношения к её трагедии, но он опасен. Не для всех вокруг и не для неё в целом, но… выборочно опасен? Она, как ребёнок, вталкивает его фигурку в отверстия-архетипы — ни в одно фигурка не пролезает. — Соберись, — указывает себе Эди и мягко трёт своё лицо, чтобы оно растянулось в спокойствии. Когда за ней закрывается дверь в участок, никому нет до неё дела: мистер Макларен в растерянности прячет котёнка на коленях и неверяще пялится на Ребекку, клоун пьёт кофе, листая сомнительно жёлтый журнал, а офицер Чарли обсуждает что-то в кабинете шерифа. Выглядя донельзя утомлённой школьницей, Эди со скукой оглядывает пару задоподтирательных наград на стене и расписание участка. И случайно, со скуки, запоминает ближайшую ночную смену мистера Макларена. И — на всякий случай — имя «Ч. Вульф». — Эди, нам ведь уже пора! — подрывается Ребекка, опрокидывая стул с грохотом. Уже по привычке Эди кидает взгляд на офицера Вульфа — он оборачивается на звук, но задерживается на Эди и ухмыляется, а прежде чем вернуться к начальнику, стирает с лица оскал. — До свидания, мистер Макларен, — вежливо улыбается она и спешит из участка. — Погоди, у меня короткие ноги! — окрикивает её на улице Ребекка, а догнав, не может не выдохнуть: — Ты в порядке? Ты… встревожена? — она хмурится и округляет глаза одновременно, словно не веря, что Эди может быть мрачно встревоженной, словно это вообще слишком много эмоций для её лица. — Я разочарована, — ляпает в ответ Эди. — В полиции. Кучка недоумков, безобразных и самодовольных. Прости. — Ничего… — пропускает Ребекка мимо ушей. — Но ты же никогда не любила полицию. — Я знаю. — И почему теперь ты разочарована? — резонно вопрошает та. — Я не знаю. — Не понимаю… — Я тоже, — перебивает её Эди, не сбавляя шага. — Я тоже, Ребекка, и я… — тяжко вздохнув, она опускает плечи, мокрая и растерянная: — Мне нужно время. — Конечно, — кивает Ребекка и как самая лучшая подруга на земле молча хватает её под руку, спеша за нею на сеанс. И если весь фильм она проводит в мыслях о двух горячих глазах и их холодном отливе, Ребекке об этом знать не нужно. И если на пути домой она постоянно оглядывается, об этом не стоит знать никому.