болезни

      — что с ним?       — подхватил простуду, — вздыхает джинн. она серьезная, строгая, но кэйа, приоткрывая глаза, сперва видит ее ниспадающие светлые пряди — расплывчато, щурясь, — и лишь потом на каком-то эмоциональном уровне замечает, что тон звучит мягче обычного.       он смыкает веки, пытаясь вдохнуть. в итоге заходится кашлем. в горле першит невыносимо, его подбрасывает вверх и чьи-то ладони гладят за плечо, укладывая обратно на подушки. те пуховые, — кэйа едва замечает бордовый цвет постельного белья и мысленно чертыхается. они на винокурне, в одной из гостевых комнат.       в памяти отрывками всплывают фрагменты последней миссии: гипостазис, мощная электро реакция и….       — у него пальцы ледяные! — это паймон. кэйа почему-то узнает эти писклявые отголоски сразу.       — конечно, — джинн фыркает, — еще бы, с такой силой — и на электро. это надо постараться.       оу. наверное, он действительно зря решил поэкспериментировать.       кэйа ненавидел болеть.       в детстве болеют все. тогда кэйа проводил дни с отцом, который вслух читал интересные книги, смачивая лоб прохладной водой. он не уходил никуда, не занимался работой, а сутки сидел у его постели. даже не так плохо для ребенка, лишенного родительского внимания. самым ужасным было другое — природная малая восприимчивость к холоду контрастировала с такой же чувствительностью к температуре. полградуса — и уже горит все тело, как будто минимум сорок, смерть не за горами.       — дождемся врача. я уже отправил за моной, — шаги из угла в угол четкие, прерывистые, — только чур я с ним сидеть не буду. путешественница…       люмин?!       — это теперь твоя забота. все необходимое сейчас принесут.       дилюк замирает у самой двери, вероятно, оглядывая комнату. кэйа почти наяву видит, как тот кивает люмин, — она! живая, интересно? была же там, видела его героические потуги, — жестом зовет за собой джинн, и они выходят.       его немного потряхивает все еще, морозит (чуть менее ощутимо), каждую мышцу выламывает, зато к кончикам пальцев возвращается чувствительность сменяя холод льда. фантомные ощущения электрических разрядов прекращаются только спустя несколько минут, когда кэйа наконец решается приоткрыть глаза. люмин в комнате нет — скорее всего, тихо выбежала с остальными, но зато у кровати стоит емкость с водой, стакан, несколько полотенец салфетки. кэйа в восторге — пить, желательно чего-нибудь холодного, хочется дико.       его едва хватает на то, чтобы приподняться и аккуратно, чуть подрагивающими руками схватиться за стакан. кажется, что он неимоверно тяжелый, как если бы кэйа сейчас сжимал осколок железа.       вода теплая, наверняка весь день стояла на солнце, а сейчас дилюк вдруг решил поиздеваться, попросив подать ее такую кэйе. ему только удается сделать живительный глоток — чуть смочить губы, проглатывая совсем немного жидкости.       — мистер кэйа!       люмин в проеме хмурится. личико миниатюрное, бровки сдвинуты, и вся она такая маленькая, но.       честно, кажется, что она сейчас его убьет.       — что? — собственный голос хрипит, кэйа еще раз откашливается; помогает это не особо.       — вам надо лежать.       — я лежу.       — в покое.       — лежу в покое, — кэйа ухмыляется почти через силу.       она ведь это замечает. наверняка замечает. люмин подходит, даже на маленьком расстоянии каждый ее шаг парящий, словно идет она не по мягкому стеленному ковру, а перепрыгивает через облака. стакан люмин ожидаемо забирает, отставляя на место. снова помогает улечься, даже поправляет одеяло. смотрит пристально, резко, почти так же, как умеет джинн, только все равно у люмин в глазах что-то другое — воздушное, сахарное такое.       — скажи хоть, круто было? — бормочет он, укладывая ладонь под голову, — со стороны.       от жара-холода одеяло не спасает.       но его вопрос вызывает такое удивление, что позади люмин аж мельтешит паймон. она-то радостная, кивает что-то там, щебечет про фиолетовое свечение, а люмин, смачивая тряпку в воде, — снова недовольно поджимает губы.       — вы могли умереть.       люмин так садится рядом, поджав под себя одну ногу, что при желании кэйа может укусить ее за голую коленку.       — кто тебе так жестоко соврал, а, путешественница?       — никто. это базовые знания взаимодействия стихий. между прочим, вы сами рассказывали, мистер кэйа.       люмин шмыгает носом. почти не обиженно.       кэйе совсем немножко, но становится совестно.       — быть не может, — бормочет он, — ну прости.       ее прикосновения тоже какие-то не такие, не от мира сего. перед глазами то и дело маячит узкая, по-настоящему женская ладонь с тонкими пальцами. она убирает темные синие волосы, ведет по скуле, чуть-чуть затрагивает челюсть и плавно касается шеи.       кэйа, вообще-то, мальчик умный. взрослый. понимает, что температура просто так не спадает — но ему как-то иррационально легче, он даже позволяет себе прикрыть глаза, на ощупь находя вторую ладонь люмин.       сперва непонятно, кто из них вздрагивает. он сам из-за температуры, или люмин — от неожиданности.       — ты ведь тоже можешь тут заболеть. тоже риск. опасность.       — это не одно и тоже, мистер кэйа, — она чуть сбивается, выпуская тряпочку из цепких пальцев.       возможно, он не прав. кэйа чувствует прерывистый вздох, будто бы она собирается что-то сказать. что-то, что ему, по-видимому, не очень понравится, раз так нервничает.       — у меня хотя бы нет такой нездоровой тяги к риску, — неловко заканчивает, затихая. люмин все еще не выпускает место рядом с ключицей. пальцами задевает совсем чуть-чуть больше нужного давит на цепочку.       — я же рыцарь ордо фавониус, — тихо отвечает кэйа, — это мой долг.       — кто ж твой долг выполнять будет? если тебе электричеством в голову долбанет?       кэйа чувствует, как чуть-чуть дрожат ее пальцы в его ладони.       и впервые сам боится на нее смотреть — вдруг плачет.       женские слезы — это сложно. это надо быть честным и добрым, искренним.       люмин отнимает обе руки, подскакивает с кровати, мгновенно оказываясь, если судить по шагам, где-то у окна, на противоположной стороне комнаты.       — люмин, — кэйа сглатывает; в собственных глазах влажно, бог знает отчего. ее силуэт такой кукольный, небольшой, плечи кажутся еще уже, когда она обнимает сама себя.       — люмин, — повторяет он, — иди сюда.       она оборачивается на него. выражение лица поразительно спокойное, только в глазах — неприятные, почти незаметные чужому глазу слезы. подходит, останавливаясь в полушаге. кэйа хочет ей наговорить чего-нибудь, соврать, объясниться, чтобы не выглядела так, но слов просто не находит.       люмин вжимается ему в грудь, жмурясь, и он кожей ощущает фантомные слезы (все еще, впрочем не веря в их существование). маленькая — вся в его руках, с точечным станом и всеми очерченными мышцами. кэйа прижимает ее к себе, неловко поглаживая по спине, волосам мягким, светлым, собранным в простой хвост. он, повинуясь какому-то внутреннему незнакомому желанию, пропускает пряди меж пальцами, поражаясь, как они отличаются от его собственных.       кэйа жмурится, прикрывая глаза. от ее тепла, температуры или еще чего, — переживаний, признался бы он сам себе, имей хоть чуточку честности, — его снова накрывает.       в голове смешиваются какие-то невнятные отрывки. отец, пейзажи каэнри'аха, заходящее солнце, светлые волосы и радостный смех.       в следующий раз кэйа осознанно открывает глаза в своей комнате в ордо фавониус. в одиночестве.