***
Дождь начинает лить во время третьего урока и не заканчивается. То есть не совсем, и Сэм не наблюдает ещё один всемирный потоп, но факт: когда он выходит из школы и останавливается на крыльце, с неба льёт не как из ведра, а как из пожарного гидранта. Мельком вспоминается, что видел утром в грязном окне серые тучи и нависшее над городком пасмурное небо, но не придал значения ни этому, ни предупреждению брата взять машину. Ну и ладно. Дождь — пожалуй, самое незначительное из его бедствий. Сэм делает шаг и попадает под ливень. Рукава рубашки прилипают к коже мгновенно. Сэм Винчестер — умный парень. Он знает слово гормоны, в курсе современного сленга, на котором его раздражение называется просто и ясно — «недотрах». И его можно было бы исправить в два счёта: вон, та девчонка, кажется, Ханна, что сидит с ним на английском и истории, и украдкой посматривает, взмахивает ресницами кокетливо. Сэм ей почему-то нравится, хоть и высоченный, худой, нескладный, странный… И можно было бы. Вот только Сэму нравится Дин. Во всех смыслах. А его в этих смыслах нет последние две недели. Только в одном — совершенно-тошнотворно-идеально братском, что лишь злит, дразнит, срывает крышу. Память — сука. Подсовывает Сэму по ночам слишком многое, что надо не забыть, но спрятать до определённого момента, как, например, упаковки с презервативами от глаз родителей. Джону на упаковки с гондонами плевать. Но если он узнает, чем занимаются его сыновья… Сэму вдруг приходит в голову страшная мысль: что если однажды отец станет инвалидом, и больше не сможет охотиться? Кто кого первее убьёт? Они его от нетерпения, или он их за то, что рассыпали по столу крошки тоста?***
— Ты уже не ребёнок, чтобы быть таким глупым! — орёт Джон, потрясая костылями. — Брат велел тебе взять утром машину, ты оглох, Сэм?! Может, в том и разница, что Дин не «велел», а предложил. И Сэм позволил себе не послушаться. Непозволительная роскошь с Джоном. Он молчит, стоит, вперив глаза в пол, с волос капает вода, и самого его хоть выжимай, когда в коридоре хлопает дверь и через секунду в комнату влетает Дин, держа в руках пакеты из магазина. Брат округляет губы буквой «о», но не произносит ни звука. — Что стоишь? — уже спокойнее спрашивает Джон. — Заболеть хочешь? — Просто слушаю ваш крик, сэр, — дерзко чеканит Сэм и бросает ещё один взгляд на Дина. — Мне не нравится твой тон, парень, — замечает Джон. — Иди в душ! Сэм достаёт из дорожной сумки сменную одежду и выходит в коридор, шлёпает мокрыми ногами прямо в ванную. Ему холодно немного, и всё же внутри будто бомба растёт. Ещё одно слово отца, неважно, на что направленное, и Сэм заорёт. Завопит, как какой-то истерик, что хочет уйти, что не хочет больше видеть Джона Винчестера никогда в жизни, да и после смерти его отсутствие перенесёт безо всякой досады. Вытертый линолеум под ногами расцветает грязными подтёками. В ванной на сушилке висит полотенце — он точно помнит. И словно фоном слышит бубнёж отца и брата: «помогиперебратьсянакроватьдин» «дапапа», и ещё что-то о покупках. Виноватое, что точно повлечёт ещё один поток ругани. Сэм выдыхает и сжимает пальцы в кулаки. Он понимает, почему отец его раздражает. Гормоны. И Дин такой близкий, только его. К которому прикоснуться нельзя. Но вот почему они отца так раздражают — это вопрос. Причём так было всегда, сколько Сэм помнит себя, Дина и эти грязные мотели с вытертыми половицами. Горячая вода есть, и Сэм думает, что вот он — его сегодняшний бонус. Больше не обломится, но и ладно, потому что дрочить под прохладной водой — то ещё сомнительное удовольствие. — Куплю обязательно! — Это раздаётся прямо за стенкой, хлопает дверь входная, а секунду спустя в ванной появляется сам Дин. Он в верхней одежде и прямо в кроссовках шлёпает по кафелю, который когда-то был белым, но сейчас серый — в цвет той воде, что стекает с Диновых кроссовок. Он прикладывает палец к губам, и Сэм понимает в этом жесте намного больше, чем понял сегодня в учебнике по химии. Дин делает ещё шаг и фактически одними губами произносит: — У нас есть минут пятнадцать. Никогда они ещё не стаскивали мокрые шмотки с такой скоростью, Сэм готов даже поспорить, что на сухую так не получится. Но это потом. Вода шумит перебивчивым и от того особенно громким потоком, бьёт в ржавое дно ванны, заглушая звуки, заглушая весь мир, обрезая его до этого крохотного помещения. Это странно — прижиматься совершенно голому к совершенно одетому брату, постанывать даже не в голос, а где-то в глотке давить эти звуки, целовать беспорядочно, попадая то в его губы, то в щёку, то в потрёпанный воротник куртки. Сэм чувствует, как дрожит его нескладное долговязое тело, как мокрые волосы падают на лицо, щекочут, а он даже убрать их не может, потому что это секунды. Драгоценные секунды, которых нет. И когда ладонь Дина оборачивается вокруг его члена, он вгрызается в его куртку. Ощущает противную влажную ткань и гадкий вкус во рту, и только это спасает от крика. Он сдавленно дышит, хватается за брата, толкаясь в его ладонь, и взрывается, как та самая канистра с бензином, только медленно. Крошится в такт движениям руки Дина, на грёбаные осколки и крошки, песчинки и пылинки — не собрать потом. И выдыхает рвано, когда Дин выдаивает его так быстро и почти небрежно, хватается за бедро брата, а после ведёт ладонью по паху — по грубой, выстиранной до деревянности джинсе. — Дин… Его голос поглощает вода. Их действо скрывает пар — и вправду кипяток бежит, значит, к вечеру его не будет. Дин тоже дрожит. Тоже уже не может терпеть, и это так будоражит кровь, что Сэм, не думая, возится с молнией, несмотря на все протесты старшего Винчестера, хотя бы потому, что те достаточно молчаливы. — Только в рот не бери, — предупреждает Дин так, чтобы услышал только Сэм. — Иначе… Он не продолжает фразу, но Сэм и так понимает. Эти две недели чуть не свели с ума не только его, потому выпрямляется и, ловя губы Дина ртом, шепча в них что-то бессвязное и бессмысленное, наконец прикасается к его члену. На самом деле Дину легче: в том смысле, что с девчонками легче, если на Сэма ведётся только Ханна, то на Дина — каждая вторая встречная, но Сэм, лаская его сейчас, чувствует — брат тоже ждал только его. Это льстит, это заворачивает в узел вроде отпустившее желание, но младший Винчестер мотает головой сам себе и ускоряет движение руки. А потом замедляется. Большим пальцем трогает упругую и влажную головку. Рот рефлекторно наполняется слюной. Хочется ближе и пошлее. Хочется взять и отсосать ему до скрипа кожи, хочется повернуться спиной, развести ягодицы ладонями — и отдать всё то ничтожное, что у него есть. Но Дину хватает. Дину почему-то всегда с лихвой этого хватает. В глазах его брата живёт вселенная. Он шипит, беззвучно матерится и наконец кончает, пачкая Сэма и совсем немного себя. Сэм быстро оттирает пятно с края его куртки. Колени подламываются, хотя в кончиках пальцах живёт желание большего, но пока это всё что у них есть — они оба знают и молчат. Дин молниеносно приводит себя в порядок и неслышно выскальзывает из ванной. Где-то на грани слышимости закрывается входная дверь. Сердце стучит спокойно и размеренно. Младший Винчестер залезает в воду, заворачивая краны. Вода горячая, и она заставляет мышцы расслабиться ещё сильнее. Сэм думает о том, что чёртов дождь не кончится здесь ещё несколько дней. Думает, что завтра обязательно возьмёт машину, а в конце занятий позвонит из школы в их отель и попросит Дина подъехать, потому что «детка» отказывается заводиться. Выслушает ругань отца и притворное (потому что он сразу всё поймёт) ворчание брата. А потом старший притопает к нему, не потрудившись даже взять зонт, они залезут в машину и уедут в какой-нибудь глухой парк или лесополосу. А что дальше… Он знает. Но пока блокирует эти фантазии в своей голове, ведь только что приобрёл долю спокойствия и уравновешенности — тех качеств, что так ценят в нём школьные учителя, которые пророчат ему едва ли не Стэнфорд. И, слыша ругань Джона на проклятые костыли, Сэм Винчестер пока не собирается с этими качествами расставаться.