солнечное сплетение

курапика бьёт точно в солнечное сплетение: куроро сгибается пополам и падает тяжёлым грузом на блестящий пол тренировочной комнаты. если он не станет сильнее, не сядет с курапикой в робота. не то, чтобы от них зависела жизнь всего человечества, но они определённо были важной частью отряда, подвести который не входило ни в какие планы. хотя все, что куроро записывал в свои цели касалось одного курапики и тему их работы обычно обходило стороной. куроро умудрялся создавать в воображении мир, где нет над ними толстого стеклянного купола и кричащих лиц знакомых за ним. дышать почти невозможно и куроро даже не знает из-за чего больше — из-за ударов или от самого факта нахождения курапики прямо перед ним. тот смотрит с отвращением, куроро читает в его взгляде ненависть и между строк прописанное курсивом желание пройтись по куроро в форменной обуви и острым каблуком сделать уродливую дырку прямо там, куда каждый день опускаются сжатые в кулак пальцы. кровавые следы-полумесяцы остаются на коже ладоней — для курапики это напоминание. такое же, как для куроро фиолетово-чёрный космос в районе рёбер и звёзды, рассыпанные по коленкам. — когда? — куроро спрашивает на выдохе, зная, что ответ его нисколечко не успокоит и не даст расслабиться хотя бы на секунду. — у нас около семи часов. — курапика протягивает ему руку, помогает подняться. у куроро на предплечье кровавые разводы и в сердце что-то похожее. он кивает, смотрит наверх: потолки в здании высокие и прозрачные, чтобы видно было как горизонт заливается красным, хотя солнце уже давно погасло. куроро ненавидит то, что их с курапикой связывает: идентичные номера среди пилотов и стопроцентная совместимость при слиянии с машиной. на отметке в семьдесят куроро чувствует курапику под своей кожей, в его голове чужие мысли и тело словно и не существовало вовсе. самого куроро, возможно, не существует тоже: есть только медленно разводящийся потолок, багровое небо и курапика, держащий не руку — а всего полностью и куроро, наверное, благодарен. избитое солнечное сплетение — все, что напоминает ему о собственном существовании и заставляет поверить, что когда-нибудь холодно ему будет не только от страха оказаться размазанным по улицам убогой страны, по тротуарам которой он уже не пройдётся, а потому что снаружи холодно и кажется, по телевидению передавали снег. — мы вдвоём? — смотреть на курапику хочется. хочется к нему прикоснуться, начиная с изрезанных повсюду ладоней и останавливаясь где-то на розовых мягких щеках, переходя к алым разбитым губам, которых куроро больше всего мечтает дотронуться, не боясь вдруг исчезнуть. — одни, — курапика отвечает, ломает единственным словом хрупко выстроенное куроро «мы» и смотрит куда-то мимо, словно не видит уже ничего совсем. куроро отчего-то винит в этом себя и отворачивается нелепо, лишь бы не расплакаться прямо перед курапикой из-за того что сил нет, мотивации и надежды, наверное, тоже. куроро теряет веру во что-либо, кроме курапики и его светлых волос, завлекающих, манящих, опоясывающих тело, в точности как если бы куроро был планетой, а курапика — её концом, потому что курапика как с небес посланная вендетта, но куроро заслуживает отдельную. куроро синхронизируется с машиной: видит свои ладони поверх панели управления и помнит, как садился на место пилота; но что-то внутри него щёлкает с жутким звуком и ломается. курапика обещает превратить его в красную кашу после того как они вернутся с запланированного выхода наружу. куроро чувствует как покалывают пальцы — не свои, робота. видит, как материализуются цепи после полного контакта с курапикой и как тянет его это все вниз. с достижением ста процентов, курапика проникает в него во всех смыслах и куроро видит то, что похоже, не должен был. поднимает руки к глазам и трет с такой силой, что стекло кабины расползается паутинкой. куроро уверен, что курапика у него где-то там, под рёбрами и в полный рост — расставил руки в стороны, собирается разорвать. так ли важен куроро для всего этого? у курапики глаза гаснут вместе с солнцем и у него все вокруг центра вселенной крутится, как-бы глупо это не звучало. курапика мечтает достать цепями до млечного, использует куроро как оружие для достижения личных целей, при том сам таковым являясь и хватает больно за плечи, когда куроро ошибается на тренировках. радужка серая, огнём не горит давно, но у куроро время на паузу и пустота там, где должно биться. курапика — пропасть, в которую куроро шагает смело, но на самом краю цепляется, в сторону голубого неба тянет руки с длинными пальцами. у курапики там — потухшая этна. и её всю заливает солёным морем — слезами тёплыми, он стучит кулаками по чужому узлу нервов и добиться хочет лишь одного. он не чувствует ничего и не начнёт уже, не научится заново и не поверит в смысл долгих поцелуев ночью перед вылазкой, о чем так неправильно думать в их положении. но куроро задерживает дыхание перед ударами и смущается при близком контакте. курапика не хочет потерять и это.