Prison flowers

Стены уже не давят, уже кажется, что их просто не существует. Хосок лежит на койке, расположив руки на животе и лишь из-за вздымающегося вверх при вдохе, и опускающегося при выдохе живота, понимает, что ещё вроде как жив. В голове образовалась сплошная пустота, его глаза смотрят в тёмный потолок и ловят невидимые узоры, возникающие в сумраке. Боль в глазах от света наступает мгновенно. Он прикрывает ладонью лицо, щурясь и совсем неслышно мыча. В ушах начинает звенеть от открывающейся решётки. Переходит в сидячее положение и видит как входит Намджун, как всегда с лицом, будто войну прошёл или дерьма наелся. — Заключённый, встать, — слишком грубо звучит после нескольких недель тишины, расслабившей уши. Чон опирается чуть всхуднувшими руками о койку и поднимается на ноги. Смотрит прямо на надзирателя своими шоколадными глазами, секунда, и тот его бьёт по щеке, отчего Хосок падает обратно. Звук от пощёчины разлетается по камере, слишком тесной для двоих, — ещё раз. Встать и в глаза не смотреть. Чон прикрывает глаза, хмурит брови и сжимает губы, собирая всё своё дыхание в кучу, и вновь те же действия: опирается руками о койку, встаёт, смотрит в глаза. Намджун и эмоции не выражает. Он подходит ближе, вплотную и прожигает взглядом в ответ. Это игра двух огней. Один слишком гордый, другой считает, что он здесь обладает большими правами, хоть и уверен, что первый их вообще не достоин, всё-таки отброс, изолированный от общества. — Что, мамочка научила стойкости? — сквозь зубы произносит надзиратель, цеплясь руками за воротник робы заключённого. — Моя мать тебя не касается, — он грубо отбрасывает от себя руки Намджуна, полукруговым движением своих и продолжает свою зрительную схватку, пытаясь прожечь хрусталик соперника,— и я, не твоя шавка. — Ты, кажется, забыл где ты, и с кем ты общаешься, отброс, —последнее слово растворяется в воздухе и как же Чону хочется ударить по этой наглой роже, но какой идиот, сидящий в карцере, будет нападать на надзирателя. Что-то же может быть хуже, чем заключение в одиночестве? Что именно, Хосок не стремится узнать. Намджун сдаваться не собирается, хватает заключённого за волосы, наклоняя к полу, отчего тот шипит, чувствуя боль у самых корней, — я тебе напомню. — Намджун ударяет коленом по его носу и швыряет заключённого от себя. Тот падает на пол, прислоняется спиной к койке и притягивает к себе одно колено к груди, и одну ладонь к носу. Кровь постепенно начинает течь, окропляя пальцы. На ощупь нос не сломан, но болеть будет долго. — В твоих же интересах со мной сотрудничать. — С каких блять пор? — кровь начинает капать на пол, и в какой-то момент даже послышался звук удара капли о бетон. — Чон Чонгук. Хосок усмехается, отчего кровь пачкает зубы, а Намджун складывает руки на груди, — и чем тебе то он не угодил? — Скажем так, профессиональная тайна. — Тюремная мразотная тайна больной надзирательской головы. — Ещё слово, и ты отсюда живым не выйдешь. — А мне оно надо? — Надо. — Удиви меня, — Хосок отстраняет ладонь от носа, не боясь испачкать робу. Нельзя испортить то, что уже и так в крови. У Чона складывается ощущение будто бы Намджун всевидящий засранец, который в голову залазит по щелчку пальцев. Хосок не удивится, если перед сном он читает дела всех заключённых, чтобы иметь на каждого особый подход и компромат. Ёбаная сказка для пожирателя "оранжевых" принцесс. — Я знаю тебя, Чон, даже больше, чем ты себя сам, — о чём и стоило бы догадаться. Намджун непринуждённо прислоняется к стене, — ты бы давно подох, потому что ты слабак. — Ничего нового ты не сказал, не удивил. — Но я тут задумался. Что же тебя тут так держит? Дружба? Её у тебя нет. Семья? Здесь тоже мимо. А может быть, — Намджун замолчал, прослеживая эмоции Хосока. Тот смотрит в упор, поэтому Ким сжимает челюсти, — любовь? А умеешь ли ты, Чон, любить? И любят ли тебя? — тот всё-таки отпускает глаза, кивая головой. Туше. — Ты держишься за соломинку, ты выбрал себе человека, который является для тебя якорем, но кто ты для него, а? — Я..., — кто он для Тэхёна? Тот никогда не говорил, что любит в ответ. Не признавался в надолго и навечно. Он лишь сказал, что будет рядом. Будет приглядывать. Но, не любить. — Тебе мешает Чонгук. Вашему якобы счастью. — Счастья здесь не бывает, — он вспоминает Тэхёна, что сказал, что в тюрьме такого слова нет и быть не может. Однако у Хосока его и на свободе то не было. Знает ли Чон вообще как выглядит это "счастье". Что люди чувствуют, когда оно преследует их? Когда они впитывают его в себя целиком и полностью? Что значит дышать счастьем и жить им? Чон Хосок вот не знает, но уверен, это что-то хорошее, что с ним, вероятнее всего, не произойдёт. — И всё же, ты точишь зуб на Чона. Не просто же так ты ему глотку вскрыть решил. — Допустим. — Я разрешаю тебе сделать всё возможное, чтобы Чонгук остался здесь на пожизненное. От этих слов Хосок смеётся, — ты серьёзно? На пожизненное? Я избавиться от него хочу, а не видеть его рожу до конца своего заключения. — Если устроишь всё как надо, его переведут в отдел для буйных. — Пожизненная одиночка? — Именно. Чон хмурит брови. Здесь никто и никому не пожелает отправиться в одиночную камеру на пожизненное. Там ты лишишься жизни сразу же. Обезумишь, потеряешь себя и начнёшь биться головой об стены. Страшное бремя и место, выход из которого только доступен во время несколько часовой прогулки. — Что? Жалко его стало? — Мне на него похуй. — Тогда поднимай свою задницу, — Намджун отстраняется от стены и достаёт наручники, — и на выход.

***

— Ты прикинь, что мне этот "оранжевый" сказал, — возмущается Ли Бом, обращаясь к Тэхёну. Он косится на человека, что продолжает лыбиться со своей шутки и осматривать Бома. Молодой парень из недавних новичков, что получил защиту в лице Ли Бома же и теперь работает на раздаче. — Подхожу я значит за своей порцией и он такой: "Вы здесь будете есть, или вам домой завернуть?". Тэхён улыбается, протыкая вилкой что-то на подобие котлеты. — Я охуел! Этот Джи Су прямо пиздец! — он смотрит на парнишку и слишком энергично принимается кусать свою котлету. — Как что-нибудь скажет! — Вы ебётесь? — слишком спокойно спрашивает, тоже оглядываясь на Джи Су. — Не довелось. — Так и зачем ты его под защиту взял? — А ты Чонгука зачем? — вопрос неожиданный, Тэхён был бы рад сам узнать на него ответ. Он придерживает еду у рта и отстраняет её, задумывается. — Хуй знает. — Вот я о том же. Хуй знает. — Надо было ответить, что если бы он завернул тебе обед домой, то он бы испортился. — Блять. А это тема! Сейчас, жди! — Ли Бом вскакивает с места, отодвигая своей задницей лавку, та издаёт мерзкий звук, соприкасаясь с полом. Тэхён слышит громкое: — Эй, Джи Су, если бы ты завернул мне обед домой... Он вновь тянет уголки губ вверх и смотрит на Чонгука, который улыбается Паку. И нет, Тэхён не станет раскидывать еду по полу и посылать всех нахуй, а потом и резать наглеца. Люди на то и есть люди, чтобы жить в обществе, а не в паре. В последнем случае, они поебутся и ёбнутся. Пусть общается с вроде бы другом, полезно. А так Тэхён замечает, что сегодня в тюрьме слишком тихо и спокойно. Кто-то, как и Чонгук улыбается, разговаривая со своим собеседником, кто-то беззвучно жуёт свою еду или зевает, кто-то просто молчит и явно что-то затевает. Даже надзиратели не придираются ко всякой херне. И это может значить лишь одно, затишье перед бурей. Нет, конечно же, вероятность мала, что буря всё-таки настанет, и что это не последствие пасмурной зимней погоды за окном, но всё же, надо быть начеку. — Всё! — Ли Бом падает обратно, слишком часто дыша. Тэхён не отвечает, игнорируя и продолжая осматривать окружение, что заключённый замечает, — ты сегодня какой-то тихий. — Сегодня все какие-то тихие, кроме тебя. Не ощущаешь? — он отстраняет от себя пустую тарелку и складывает перед собой руки. — Эм-м, может быть? — Если мне в ближайшее время в бок прилетит заточка, я обвиню в этом тебя. Твой прогноз погоды сегодня походу не работает. Ли Бом выпучивает глаза и тыкает вилкой в сторону Тэхёна, на что тот поднимает уголки губ, — обвиняй только в том случае, если заточка прилетит от меня. Уголки губ у Кима опускаются, но постепенно, с каждым следующим словом, — но этого ведь не случится, Ли Бом? Бом замирает и расслабляет губы, опускает вилку и принимается есть, — не ссы. От меня ножа в спину не жди. Тэхён кивает и почему-то чувствует, что верить Ли Бому как то сомнительно. Почему не стоит ждать ножа от него? Может быть потому что ему в ответ пролетит нож от Хосока? И сразу в голову. А вот кстати, о нём. — Какие люди! — вдруг резко восклицает Бом. Ким разворачивается и видит Хосока, что приведением движется к раздаче еды. Его нос чуть опухший, а тело бледное и чуть похудевшее. Он старается ни на кого не смотреть, пока на него смотрят многие. У того весьма странное поведение, задумчив и где-то в своём мире. Уголки губ опущены, а движения слегка резковатые. Он напряжён и это видно невооружённым взглядом. — Все тихие говоришь, да? — спрашивает Бом, который тоже исследует вернувшегося с карцера. Он внезапно чешет свой локоть, что Тэхён сразу же замечает. — Что по прогнозам? — Жди блять ёбаной бури.

***

В душевой практически никого и это радует заключённого, который провёл в одиночестве две недели. Всё-таки, от людей отвыкаешь, но не от мыслей. Хосок заебался думать. В мыслях постоянно всё то, что было, как последствие отсидки в одиночестве, так и то, что будет, как последствие договора с Намджуном, в итоге которого, Чон уверен, удовлетворена будет только одна сторона. Мальчишку проще убить, чем сделать всё то, что доведёт его до совершения убийства. К тому же, которое должно быть грандиозным и запоминающимся, иначе к буйным его не примут. Капли воды стекают по спине, голова склонена к полу, а рука прислонена к стене. Хосок закрывает глаза и открывает рот, вдыхая воздух, вода всё капает и капает, как и время, как и чоновы нервы. К его спине прикасается чья-то рука, отчего Чон моментально реагирует и резко разворачивается, готовый нападать. — Тихо-тихо, — Тэхён выставляет ладони вперёд, — это я. — Хули пугаешь, — Чон громко выдыхает, и смаргивает воду с глаз. — А я думал, что ты бесстрашный, — в душевой вдруг стало пусто, — что сегодня с тобой? — Ты пришёл языками потрепать или потрахаться? Ким лукаво улыбается, — я трахну тебя, но сначала спрошу, как ты? — Охуенно. Вот из карцера вышел, сижу в тюрьме, думал, что сейчас убью того, кто сзади ко мне жмётся. — К тебе просто невозможно не прижаться, — Тэхён приближается, оставляя между ними миллиметры. Дышит размеренно и бесшумно. — Тогда, чего же ты ждёшь? — Хосок кладёт свою ладонь на его грудь. Проводит по ней пальцами и опускается ниже, затрагивая каждый участок живота и паха, на что всё тело Кима отзывается мелкой дрожью, отдающей в мозг. Тот приподнимает голову, гортанно мыча, а его член уже стоит, ожидая своего часа. — Я скучал, — шёпотом произносит Чон, наклоняясь к Тэхёну, чтобы поцеловать его. Тэхён отвечает, сминая сначала верхнюю губу, а потом и нижнюю. Он облизывает дёсна парня и проникает в рот глубже, временами издавая по всей душевой чмоканье. Он напирает сильнее, отчего Чон движется назад и они оба оказываются под струями воды. Их губы облепляет вода и слюна, они набирают обороты и целуются чаще, слаще, упиваясь друг в друге. Тэхён, не разрывая поцелуй тянется к члену Хосока и обхватывает его ладонью, начиная движения. Хосок на это приоткрывает губы, шумно выдыхая и прижимается задницей к холодной плитке, чтобы чувствовать больше. Ким с губ переходит на шею. Выцеловывает её, порой облизывает, оставляя засосы. Его руки переходят на талию, они оглаживают бока, медленно перемещаются на ягодицы, отлепляя их от плитки. Сжимают их, мнут. Тэхён разворачивает Хосока животом к стене, вновь целует шею, касается спины, одаривая и её поцелуями. Переходит ниже и ниже, касаясь языком желанной дырочки. Хосок выпячивает ягодицы назад, стонет от удовольствия и прикусывает губы, млея от ощущений. Хосок тянется рукой к крану и отключает воду к чёрту, чтобы слышать больше, и чувствовать лишь мокроту от возбуждения и самого Тэхёна. Ким встаёт, одной рукой обнимает Хосока, проводя ладонью по животу, другой берёт свой член и вставляет в него. Неспеша и медленно, чтобы почувствовать мгновение. Тэхён проникает в него, обхватывает тело Чона второй рукой и обнимает, сжимая. Он движется сначала осторожно, потом по просьбе Чона быстрее и, входя во вкус, ускоряется в своё удовольствие. Шлепки слышны по всему помещению, как и стоны. Охрана, как сторожевые борделя, следят за тем, чтобы никто не входил, конечно же, не за даром. Подкуп и немного мошенничества. Здесь так и живут. Хосок изливается первым, прикрывая глаза и сжимая ноги, Тэхён за ним. Ким разворачивает дрожащего Чона обратно к себе и прижимает его, касаясь волос. Вдыхает его запах, а тот ладонь на грудь кладёт, нежно поглаживая. У одного любовь, у другого страсть с чувством ответственности.

***

На следующий день на улице тепло, солнце слепит глаза, как и снег, отражающий лучи светила. Прогулка позволяет проветрить мозги, несмотря на то, что зад мёрзнет. Хосок обходит периметр, наслаждаясь ходьбой, которая совсем недавно была ограничена. Ноги вновь чувствуют себя ногами, а не ватой. А голова проветривается, и тут главное, чтобы мозг не сдуло и не продуло. Внезапно для Чона Ким Намджун пальцами подзывает его к себе. Хосок оглядывается, запихивает руки в карманы и, не вызывая подозрений, увиливает из поля зрения заключённых. Они заходят за угол здания, где Ким начинает выплёскивать на него всё своё строгое расположение духа. — Ты до сих пор не действуешь? — Я ещё думаю. — Тебе думать не надо. — Я не могу просто так взять и всё похерачить! — сквозь зубы говорит, — глупо действовать наобум! — Тебя кто-то останавливает, да? — Намджун взглядом прожигает, под кожу залазит и шарится там хозяином. Хосок молчит. Всего лишь сутки прошли, так чего ему надо от него вообще? У Хосока ещё план даже толковый не созрел, сейчас действительно всё происходит чисто на импровизации, потому что чёртов Тэхён. Потому что Хосок не должен светиться перед ним, как враг номер один. — Я прав, — шепчет змеем и обхватывает шею Чона рукой, сдавливая заднюю часть пальцами. — Ким Тэхён. —Он шумно выдыхает, — избавься от него, — приказывает и глазом не моргнув. Будто это норма. Порядок вещей и природный баланс. На одного меньше и ладно! — Что? — Хосок хлопает глазами и поверить не может в сказанное надзирателем. Шее больно от сдавливающих пальцев Кима, но ещё больнее от его слов. — Ты глухой? Повторяться не буду, — Намджун убирает ладонь и отходит на пару шагов. Чон перехватывает его за локоть, на что получает гневный взгляд и приказное: — Руки убрал. — Я не могу. Мы так не договаривались! — Послушай ты, — он тычет в него указательным пальцем прямо в лоб. — Ещё слово и я твой язык отрежу. Если Ким мешает, то ты избавляешься от него, если кто-то другой мешает, избавляешься тоже. Иначе это сделаю я. Понятно объясняю? Хосок несильно мотает головой, пребывая в неверии. Намджун грубо отталкивает его и уходит. Хосок прислоняется к стене и садится на корточки, смотря куда-то вдаль. Это не может быть правдой. Он должен был что-то придумать! Время на счету, Хосок тоже. Либо он, либо его, либо Тэхёна. И Чону кажется, что ему и выбирать не нужно. Ким Намджун сделает всё возможное, чтобы и Чона, и Тэхёна и остальных зацепило.

***

Вновь темнота, но в ней всё же проглядывается свет от фонариков надзирателей и отдельных ламп, освещающих пространство охранного надзора. Хосоку не спится. Он сидит на полу у решётки, прижатый к углу стены и осматривает всё-то, что происходит снаружи. А происходит тишина. Все спят, и как бы это ни звучало странно, мирно. Как-то раз, такая тишина кончилась тем, что убили прошлого лидера. Тэхён же и убил, потому что таковы правила наследия авторитетного места. И разве это не смешно до коликов в животе? Это же чистой воды дежавю. Правда главные и второстепенные герои поменялись местами. Теперь Чону предстоит избавиться от мешающего звена - Тэхёна. Но с каких хуёв ему вообще это делать!? Во-первых, Чону лидерство вообще не сдалось. Во-вторых, он ни за что не убьёт Тэхёна. Это ведь будет значить, что всё, что делает Хосок напрасно. Он работает на Намджуна лишь ради мнимой счастливой жизни с Тэхёном. Они с надзирателем договаривались лишь о Чонгуке, но каким-то боком и Тэхёну теперь попадёт. И Чон постарается сделать так, чтобы это было не убийство. — Сам виноват, — шепчет Хосок в темноту, имея в виду Тэхёна. Сдался ему этот мерзавец Чонгук. Нашёл себе питомца, которого защищать надо, а у Хосока уже зубы в порошок превратились. Он не знает, что ему делать совершенно. Мысли, чувства, эмоции - всё смешалось. Дружба, любовь, враги - все перемешались. Даже сам Хосок уже перестаёт быть Хосоком, потому что не понимает себя. — Ты чего там, роешь яму наружу? — сонно и хрипло спрашивает Ли Бом. Он трёт своё лицо, и встаёт, направляясь к туалету. — Скорее могилу себе, — Чон проводит пальцем по прутьями холодной решётки. Сжимает руку в кулак и опускает его на колено. — Скажи мне, между ними что-то было? — Ты о ком? — Ты знаешь о ком. Тэхён и Чонгук. — Ну, пока тебя не было, Тэхён его оберегал. Своеобразным способом, но всё же. — И в чём же заключалось своеобразие? — Наглядные примеры, — Хосок фыркает, а Ли Бом идёт обратно на койку и прислоняется к стене. — Слушай, если дело в Тэхёне, и убийством Чонгука ты ничего не решишь, сделай так, чтобы один возненавидел другого. — Возненавидел? — Ну да. Вражда же отталкивает людей. И Чон будет беззащитным - делай с ним, что хочешь, и Тэхёну будет на него плевать. Вражда. Как же он сразу не подумал о ней. Кровь и убийства настолько заполонили его разум, что он не подумал об очевидном. Всё проще, чем кажется. Ли Бом чёртов гений. Чон Хосок убьёт двух зайцев. Избавится от Чонгука и вернёт полное внимание Тэхёна к себе, сохранив ему жизнь и его место. Только осталось понять, как это сделать так, чтобы сам Хосок остался незаметным. — Ли Бом. — Да? — Хочешь опять бизнесом заняться? — Сигареты? — Лучше, — он переводит взгляд на Ли Бома, и чуть заметно улыбается, — у тебя ещё телефон при тебе? — Я надеюсь, ты собрался пиццу заказывать. — Выбирай вкус: героин, белый порошок или спайс. — Решил возобновить наркоторговлю? — А ты против? — Всегда за!