***
Дневник Ханны. «21 марта» «О чём думают люди, вступающие в брак? Наверное, о том, как они сейчас счастливы, как сильно влюблены друг в друга. О чём думают люди спустя год брака? А спустя пять лет? А десять? Всё ещё о том, как они счастливы? Прошло десять грёбаных лет, и я думаю только о разводе. Мне тридцать один, а я вынуждена прятать личный дневник под половицей в гардеробе, словно пятнадцатилетка, чьи родители очень любят рыться в чужих вещах. Конечно, личный дневник на то и личный, его принято прятать, если хочешь сберечь свои секреты. Мне же за секреты могут вывернуть руку, а это не очень приятно, поверьте. Никогда раньше не вела дневник, даже когда была подростком, но сейчас у меня стойкое ощущение того, что я схожу с ума. Что вы делаете, когда вам плохо? Вероятнее всего, едете к подруге обсудить все жизненные невзгоды за бутылкой вина, а может и чего покрепче. Но так уж сложилось, что подруг у меня нет и в ближайшее время не намечается, а крыша едет здесь и сейчас. Поэтому здравствуй, дорогой дневник, выслушай меня, потом иди под половицу до***
— Это тебе, солнышко. Нравятся? Джон протягивает большой букет белых лилий, сверкая при этом, как начищенная монета. Ханна лучезарно улыбается — как и любая хорошая жена — и берёт букет, за размерами которого тут же исчезает, словно спрятавшись. — Спасибо, ох! Лилии, ты всегда помнишь о моих любимых цветах, — Ханна ненавидела лилии, — В честь чего это вдруг? Они идут в сторону просторной светлой кухни, которая всегда выглядит такой чистой и аккуратной, словно ей никогда и не пользовались. Осторожно кладет цветы на кухонный островок и разворачивается к шкафчику из тёмного дерева. — Разве мне нужен повод, чтобы порадовать жену? Это не всё, кстати, — он смотрит, как женская рука тянется к верхней полке, на которой стоит прозрачная ваза, — я достану, а ты загляни в букет, — подходит ближе, целует Ханну в висок. Послушно идёт к столешнице, вглядываясь в букет. Внутри действительно что-то спрятано. Вытягивает коробочку с тестом на беременность, за спиной слышен шум воды, набираемой в вазу. Улыбка медленно сползает с лица. «Ну конечно.» Едва заметно вздрагивает, когда ваза приземляется на мраморную поверхность с негромким стуком. Он смотрит, ждёт реакции, словно Ханна должна запрыгать от счастья. Джон давно дал ей понять, что хочет ребёнка. Её желание, естественно, мало кого волновало. Ханна думает: «У него хорошее настроение, нужно использовать это.» Она мнётся, сжимает левую руку в кулак с такой силой, что ногти больно впиваются в ладонь. — Знаешь, я недавно думала об этом… Я хочу быть лучшей матерью. Хочу, чтобы мы были идеальными родителями, — она с опаской смотрит на него, боясь уловить малейшее недовольство, — Мы в последнее время ругаемся немного чаще обычного, я просто подумала… Я… Давай запишемся к семейному психологу? Пусть у нас всё будет идеально… Джон тепло улыбается в ответ и обнимает жену, та в ответ обвивает шею руками, из её груди вырывается рваный выдох.***
Дневник Ханны «24 марта» Если бы отец узнал, какая его дочь слабачка, он бы вычеркнул меня из завещания. И это было бы просто замечательно, чертовски замечательно. Но он сделал мне другой подарок — внезапно умер, оставив огромное наследство и свою компанию, чем обрёк меня на ещё один год несчастного брака, который продлится хрен знает сколько. Хочется влепить пощечину нерешительной Ханне из прошлого. Не то чтобы у меня не было выбора, я запросто могу подать на развод и сейчас, сообщить об этом Джону, наверняка получить по роже, наконец-то съехать, найти адвоката. А затем он отсудит половину отцовских денег и имущество. Даже если ему самому это не нужно, мать Визло обязательно подсуетится, ведь она любительница присваивать деньги, которые ей не принадлежат (ещё бы, с тремя-то разводами за плечами). Да, в этот раз не для себя, но чего только не сделаешь для любимого сына, верно? В подарок поехавший бывший муженек, который точно не оставит меня в покое. Боюсь ли я Джона? Глупый вопрос. Я очень сильно боюсь его. Грустно с годами осознавать себя жертвой манипуляций и психологического давления (есть ещё и физическое, но оно проявилось лишь на девятый год брака, удивительно, как мой муж так долго продержался). На словах я вся такая умная и осознавшая, что моя жизнь в дерьме. Но в реальности я всё ещё стелюсь под Джона, трясусь каждый раз, когда он показывает своё недовольство. Отвратительная мямля и размазня, вот кто я. Мне страшно уходить от него, страшно судиться с ним. Мне просто страшно. Надо было слушать отца, Ханна, у него чуйка на мудаков. Вероятно, он понял всё ещё тогда, когда двадцатилетняя я объявила о том, что выхожу замуж за Джона Визло. Понял окончательно, какое он дерьмо. Естественно, он не одобрил наш брак. Так я и разругалась с папой в пух и прах. Конечно, мы не игнорировали друг друга все эти десять лет. Спустя где-то пять лет мы начали восстанавливать наше хрупкое и неловкое общение. Знаете, что произошло ещё спустя пять лет моего чудесного брака? Я осталась без подруг и друзей, это получилось так неожиданно и будто бы… естественно, не было даже грусти и сожалений. Так люди остаются без защиты и поддержки. Джон знал, что к отцу со своими проблемами я точно не пойду. Поэтому с годами мой любимый муж становился всё ужаснее. А я была его крошкой Ханной, которую он осторожно дрессировал все эти годы. Вот так на девятый год нашей чудесной супружеской жизни он впервые меня ударил. И я наконец всё поняла. Когда у вас ломается любимая вещичка, вы изо всех сил стараетесь её починить, склеить и заботливо закрасить трещины, ведь так? Так вот, в моей жизни этой любимой вещичкой были наши уродливые отношения с Джоном Визло. За 10 лет они стали выглядеть отвратительно, сплошные сколы и приклеенные кусочки, мы даже перестали закрашивать швы, из которых уже выступал засохший клей. Когда ты смотришь на что-то столь некрасивое, стоит остановиться и подумать: «А не пора ли отнести эту вещь на помойку? Она больше не радует глаз, лишь напоминает своими трещинами о том, как часто её роняли…». Но у меня не было сил избавиться от вещи, к которой я привязана столь сильно. Хоть и ненавижу её всей душой. Кстати, я же не сообщила о главном. В четверг мы идем к семейному психологу. Джон так спокойно принял моё предложение, что стало страшно ходить по дому, вдруг он просто решил от меня избавиться, разделаться жесточайшим образом с надоевшей жёнушкой, а напоследок захотел порадовать? Вот-вот выскочит из-за угла с битой и снесёт мне голову ко всем чертям. Шутка. Ха-ха-ха.***
Один год назад. Ханна кралась по коридору так тихо, как только могла, сумка неприятно оттягивала плечо. Ночью в их с Джоном доме было мрачно и одиноко, комнаты начинали казаться пустыми и необжитыми. Она не любила это дом, хотя и купила его самолично. Половица скрипнула совсем тихо, но в ночи это звучало так, словно кто-то открыл дверь, петли которой давно не смазывали. Ещё немного и покажется холл, нужно только преодолеть лестницу. — Куда-то собралась, солнышко? Ханна застыла и зажмурилась так крепко, словно надеясь на то, что это поможет ей приобрести невидимость. Но чуда не произошло. Развернулась. Кожа словно горела в том месте, где ее касался ремень от сумки. — Я задал вопрос, — ледяные нотки в голосе мужа вызвали неприятные мурашки на женской спине. — Я просто… Всё произошло так быстро, что Ханна только и успела что пискнуть. Сумка громко хлопнулась на пол. Прижал голову к стене так резко, что от удара полетели искры из глаз. Джон разозлился, а это никогда не заканчивалось ничем хорошим. Для Визло же это называлось сексом.***
Сидя в комнате ожидания, Ханна косилась на пустой стол, за которым обычно должна сидеть приятная секретарша, ну или хотя бы секретарь. Но у их семейного психолога такие, кажется, не водились. Вероятно, он пригласит их самостоятельно. Джон поглаживал её руку, словно заботливый муж. Миссис Визло перевела взгляд на блестящую табличку у двери, которая гласила: «Доктор Ганнибал Лектер, психолог-консультант, психиатр».