Таккои

Вы когда-нибудь занимались любовью с человеком, который для вас значит больше, чем сама жизнь? Который для вас всё — и свет, и воздух? Когда знаешь каждую его черточку, каждую родинку, каждый волосок, каждый изгиб тела. Я впитывал Таккои всем своим существом. Впитывал каждую эмоцию, каждый вздох, каждое движение. Любовался его сильным, гибким, с тигриной грацией, телом. Он плавился под моими руками и губами, под взглядом моих глаз. — Горят, Аматсу, твои глаза горят, — шептал он, не отрываясь от них, как зачарованный. — Солнышко, мальчик мой! — я целовал его, ласкал, не в силах остановиться ни на секунду. — Возьми меня, любимый, — зашептал он вдруг жарко, — хочу принадлежать тебе весь. Хочу, чтобы ты излился внутри. Пометь меня. Его глаза стали почти черными от возбуждения, он прерывисто дышал, вцепившись пальцами мне в плечи. Я пригладил его встрепанные волосы. Поцеловал мягко в губы, успокаивая дрожь. Таккои, родной мой, как же я ждал этого! Осторожно повернув его на живот, навис сверху. Приложился лбом к тому месту, где под кожей чувствовалось колечко, припал губами. Стал опускаться ниже, целуя шею, острые позвонки. Я не торопился, наслаждался каждой секундой, оттягивая сладкий момент. Он мелко дрожал, подтянув к себе подушку и уткнувшись в нее лицом. Когда я добрался до ягодиц, он всхлипнул, дернулся вверх, стараясь полностью раскрыться для ласки. Я мягко целовал ягодицы, облизывал, поглаживал пальцами спину и бедра. Язык спустился к нежной бархатной коже мошонки, облизал ее всю. Таккои глухо застонал и вскинулся выше. Снова вверх, уже лаская нежные складочки, целуя, посасывая кожу вокруг. Потом стал ритмично нажимать на вход, будто спрашивая разрешения. Таккои застонал, расслабился, и вот я уже внутри. Плавными движениями, покачиваясь, стал проникать все глубже. Какой же ты горячий, солнышко! Язык достал до всех чувствительных мест, ласкал, выходил наружу и снова проскальзывал внутрь. Таккои стал сам подаваться мне навстречу, подхватывая мой ритм, постанывая и глубоко дыша. Я быстро перевернул его на спину, лег рядом, нашел его губы. Смазал руку и себя и завёл в него один палец, не разрывая поцелуя. Он замер, потом плавно качнулся на меня. Я скользнул глубже. Да, так хорошо. Я вижу. Он принял еще один палец, остановился на секунду, выдохнул и снова стал двигаться. Я дотянулся до бугорка внутри, мягко нажимая, обвел его вокруг несколько раз. — Аматсу, пожалуйста, — выдохнул он чуть слышно. Одно быстрое движение, и я уже внизу, между его ног. Положил свою руку ему на грудь, успокаивая его лихорадочное дыхание, мысленно позвал — «Таккои, посмотри на меня». Он услышал, открыл глаза, ответил на мою улыбку. Я положил его ноги себе на плечи, и придерживая его за бедра стал медленными и плавными толчками входить в него. Его руки то сжимали мои запястья, то взлетали вверх, нежно поглаживая плечи, шею, лицо. Он стонал и бормотал что-то. Я вошел полностью, остановился и наклонившись, поцеловал его глубоко, горячо, врываясь языком в его рот. И начал покачивать бедрами вверх, вовлекая его в медленный, волшебный ритм. Лизнув напоследок его губы, приподнялся и, вновь заглянув в его глаза, увидел, что в самом центре зрачка зарождается маленькая светящаяся точка. Постепенно она начала расширяться и я, не в силах оторваться, смотрел как постепенно вся радужка заполняется светом, из фиолетовой превращаясь в белую. Волшебно! Я входил медленно, наслаждаясь каждым движением. Тело понемногу начало охватывать жаром, огонь полыхал даже в горле, и я застонал, выпуская его наружу. Таккои вдруг начал подаваться мне навстречу, скрестил ноги у меня за спиной и держась руками за шею, стал убыстряться. Больше я сдерживаться не мог и стал входить глубоко и резко. Голова пылала. Мы смотрели друг на друга и в какой-то момент я увидел, что не только глаза, но и сам он полностью соткан из света! Такого знакомого бело-зеленого прохладного оттенка. Мир вокруг тоже стал разноцветным. Я сам был огненным, видел себя у него внутри. Видел, как он замер, громко застонал и кончил, выплескивая из себя потоки яркого света. Ногами он продолжал держаться за меня, но разжав руки и упав на спину, вцепился пальцами в мои бедра, резкими движениями заставляя меня входить все глубже. Я с рыком вбивался так глубоко как мог, так как он хотел, забыв про осторожность, потеряв разум в этих кружащихся вокруг нас потоках света. И кончил глубоко, очень глубоко, подхватив вверх его бедра. Мне кажется, я что-то говорил или шептал, не помню. Но зато прекрасно помню тот поток огненно-красной лавы, который вылился из меня в моего мальчика. Помню, как завороженно смотрел, как она медленно растекается по его телу, меняя его собственный цвет на золотисто-зеленый. Помню, как у меня текли слезы от переполнявших меня эмоций. И в конце концов я медленно опустился на него, прошептав в губы — «мой». Через минуту сполз в сторонку, понимая, что слишком тяжел для него. А когда открыл глаза, то волшебство исчезло. Мы снова были сами собой и вокруг мой дом. Но в моих глазах еще стоял его светящийся образ, будто отпечатавшись на сетчатке. Я приподнялся, опершись на локоть, чтобы лучше видеть его. Он лежал такой расслабленный, мягкий, дышал уже тихонько, но глаз не открывал, улыбка блуждала на губах. Я чувствовал исходящее от него тепло и радость. Вытер аккуратно его живот. Стал поглаживать кончиками пальцев теплую, мягкую кожу. — Ты такой красивый, мой Таккои. — Какой? — улыбнулся он, перехватывая мою руку и поднося к губам. — Ты был бело-зеленым, как туман над полем летним утром. А теперь… Теперь ты как солнечный луч, пробивающийся сквозь молодую листву деревьев. Золотистый луч. Он вскочил, сжал мою руку, глаза были широко раскрыты, и в них ясно читался восторг. — Ты видел меня?! — Да, как тогда, на обрыве. — Но сейчас ведь ты был человеком! — Это твои глаза меня околдовали, — я засмеялся и повалил его на спину, продолжая поглаживать. — Ты всё-всё видел? — он снова подтянул мою руку к своему лицу и принялся целовать пальцы. — Да, весь мир вокруг. И себя. — Теперь ты понимаешь, почему я зову тебя Аматсу? — Я огонь. — Да, самый яркий и страстный огонь. Но ты бываешь мягким и таким теплым! И ты добрый. — С чего ты так решил? — спросил я, весьма ощутимо покусывая его за ухо. — Глаза и улыбка тебя выдают. И еще ты умеешь плакать. Я так сильно тебя люблю! Он уселся сверху мне на бедра. — Люблю твои глаза огненные! Как же я мечтал увидеть их, пока ты спал! Наклонился и поцеловал мои веки. — И нос люблю, прямой и тонкий. Люблю смотреть, как ты ноздри раздуваешь, когда злишься или хочешь меня. Снова поцелуй. — Волосы черные как ночь, шелковые, в которые можно спрятать лицо и шептать так тихо, чтобы слышал только ты. Он запустил в них пальцы и легонько сжал на затылке. О, как приятно! Я зажмурился от удовольствия. А солнышко продолжал хулиганить, зная, как меня это заводит. — Губы, целуя которые улетаешь в небеса. Он наклонился и облизал их. — И язык твой волшебный! Покажи мне его. Я отрицательно замотал головой. — Ну, пожалуйста! — он пытался своим языком пробраться в мой рот. — Хоть немножко! — Неа! — Тогда берегись! Его пальцы мигом оказались у меня в подмышках. Ах, ты ж ёлки-иголки! Знает же стервец, как я щекотки боюсь! — Ладно! Ладно! Только прекрати! Я смеялся, брыкался, смахнул его руки и вытащил кончик. — Еще чуть-чуть! — Ну, если тебе нравится, то пожалуйста! Я потихоньку вытягивал язык изо рта. Не знаю, честно, какой он у меня длины, может пятнадцать или двадцать сантиметров. Весьма полезный подарок хиччи. Таккои уже дрожал от предвкушения, встретил его своим, стал облизывать. В паху мигом вспыхнуло так, что я не сдержал стон. Обхватил его бедра и стал покачиваться, тереться. Он захватил язык губами и начал медленно всасывать его в себя, пока наши губы не встретились. Как же я люблю вот так целоваться! Когда наши языки сплетаются внутри! Выпускал он его постепенно, нежно прикусывая, а я стонал от каждого укуса. Последний за самый кончик, будто током кольнуло! До чего же хорошо! И за горло острыми зубами. Вот же хищник! Досталось одному соску и другому. В животе просто узел завязался, не вздохнуть. Солнышко, не могу больше! Поласкай меня! Может я это вслух сказал, потому что голова уже ничего не соображала. Он скользнул вниз. Я лежал, прикрыв глаза рукой, постепенно расслабляясь. — Ты на вкус, как горный мёд, — выдохнул он прямо в ухо, лизнул его языком. — Сладкий? — И горький одновременно. Мне так понравилось! Я открыл глаза, повернулся и поцеловал его. Добрался до языка, стал посасывать. — Теперь моя очередь. — Кто сказал? — он вдруг засмеялся, укусил меня за губу, а потом вывернулся, крепко обхватил меня сзади и прижал руки. — Попался! — Ах ты, козявка! — я легко освободился из его захвата и развернувшись, шлепнул по попе. Он схватил меня за плечи и повалил на себя. Мы смеялись и дурачились, катаясь по постели. И не заметили, как игра сменилась страстью, поцелуи стали оставлять кровоподтеки, а укусы следы зубов на коже. Он скалился на меня и рычал, я отвечал тем же. Это было не просто возбуждение, такого бешеного желания обладать другим человеком я не испытывал никогда прежде! Теперь я не боялся себя, мог контролировать. Я впился зубами в ложбинку над бедром, почувствовал, как совсем близко пульсирует кровь, втянул носом воздух и замер. Он судорожно выдохнул, приподнял бедра, прижал мою голову к себе. А я кайфовал. От его запаха, от вкуса кожи, от его желания принадлежать мне, от безграничного доверия. Укус сменился поцелуем. Разве я могу причинить зло моему мальчику? — Я люблю тебя, солнышко, люблю тебя, — шептал я, зарываясь в него носом. Таккои подбросил дров в камин. Я смотрел, как красиво разгорается огонь, язычки пламени охватывают новые поленья, потрескивая, разлетаются искры. Мы сидели прямо на полу на ковре, поближе к теплу и пили чай. Молчали, держались за руки и смотрели на этот волшебный живой танец. А потом он вдруг повернулся ко мне лицом: — Аматсу, любимый, я хочу кое-что сделать для тебя. Я знаю кто ты. Знаю, что тебе это нужно. Знаю, как ты этого хочешь. Я впервые видел его таким. Спокойным, серьёзным, уверенным. Чувствовал исходящую от него ту особенную силу, которую я знал по себе. Вот он какой. Ведьмак. Я согласно кивнул, понимая, что он приготовил для меня, и был спокоен и счастлив. Мы станем одним целым. До конца. Он достал из своей сумки небольшой свёрток. В плотную ткань был завернут маленький, в деревянных ножнах и с такой же рукоятью, нож. Я посадил Таккои на край кровати, сам встал на колени рядом на полу. Взял его руку в свои. Он легко дотронулся острием ножа до локтевого сгиба, и по нежной коже побежала струйка крови. Я уловил знакомый запах, поймал её языком, ощущая невероятно сладкий вкус и припал губами к ране. Я пил его кровь, чувствуя как начинает покалывать тело, как оно впитывает его силу, наполняется, меняется. Чувствовал, как исчезает тьма из самых глубоко спрятанных, тайных мест моего существа. Как же я был благодарен! Я понимал насколько дорогой подарок получил! А потом тихонько сидел рядом, уронив голову ему на колени, а он гладил ласково мои волосы и плечи. Огонь в камине почти погас, по углям красиво пробегали короткие всполохи. Такая длинная счастливая ночь! Солнышко, как всегда, что-то мурлыкал, лежа в моих объятиях. — Я так люблю твой голос! Он околдовал меня тогда в лесу. — Не напоминай, — Таккои спрятал лицо в ладонях. — Ты чуть не погиб из-за меня! — Солнышко, ты не виноват! Так должно было случиться, ты же знаешь. Что за песню ты тогда пел? — Это была не просто песня, — он почему-то замялся. — Ты не можешь сказать? — Нет, почему. Могу, конечно. Я призывал… духа… Он посмотрел на меня, и в его глазах я прочел ответ. Он звал, и я пришел. — Спой мне, Таккои, — попросил я, — спой о нас. Мне показалось, что дохнуло прохладным ветерком, угли погасли. Он сел сверху, переплел свои пальцы с моими и запел. Золотистый свет смешивался с огненным, а песня окутывала нас белыми, мягкими волнами, унося к звёздам.