Открытое сердце

      Перси просыпается посреди ночи. Ему не снились кошмары, наоборот, сон был очень даже приятный, но всё равно что-то потревожило его спокойствие.       Тут кто-то был.       Эта мысль проносится в голове как комета, всего за секунду, и он не может ухватиться за её хвост, чтобы вспомнить ночного гостя. Если он, конечно, был.       Он тут был.       Перси чувствует холодок, пробежавший по спине, и забирается опять под одеяло. Он трясёт головой, желая избавится от непрошеных мыслей, и ложится обратно на подушку.       Вдох-выдох. Он дома, всё хорошо, просто дурной сон.       Перси честно повторяет это про себя три раза, пару раз поворачивается с одного бока на другой, пробует заснуть на животе, прижав к себе подушку, скидывает с себя одеяло, замерзает, укутывается снова, а потом вскакивает с кровати. Нет, ему уже не заснуть.       Небольшую комнатку освещают мягкие огоньки красно-зелёных гирлянд, которые мигают медленно, тягуче, и их теплый свет успокаивает. Он украсил ими окно, как посоветовала мама, а ещё он решил поставить на подоконник небольшую ёлку, тоже с её подачи.       Перси подходит к окну и, отодвинув занавеску, утыкается носом и лбом в холодное стекло, и пялится в ночной Нью-Йорк. Ему кажется, что он просто любуется высокими деловыми зданиями своего родного города, которые теперь, благодаря рождественским украшениям, выглядят не такими холодными и статными. Он смотрит на огоньки, развешенные повсюду, на пушистые ёлки и Сант, всё взбирающихся с подарками наверх по зданиям. Яркие улицы с крашенными фонарями сейчас немного одинокие; ночь холодная, и не было нигде даже случайных прохожих.       Это почему-то расстраивает Перси. Он ждет, что улицы Нью-Йорка покажут лицо неизвестного гостя.       Он собирается уже идти обратно в кровать, но замечает маленький чёрный прямоугольник под своей ёлкой. Это было что-то вроде визитки, одна часть которой была чернее чёрного, а на другой стороне мелким размашистым почерком было написано всего пару слов: «Подарок сыну. Лейк-стрит, 13». И всё. Никаких имен. Никаких больше подсказок.       Перси уверен, что её тут вечером не было, а значит, в его жизнь даже в Рождество вмешались Боги. Впрочем, он принимается раздумывать об отправителе, уже когда поспешно выскакивает из пижамных штанов и натягивает джинсы и толстовку.       Адрес недалеко. Глупо обещать себе не ввязываться в ночь Рождества в очередное приключение, но он успокаивает себя, что во что бы то ни стало вернётся хотя бы к утру, и, в конце концов, у Богов же тоже должна быть совесть и отгул на Рождество.       Прихватив ручку-меч, Перси крайне тихо выбирается из комнаты и добирается до прихожей. Он радуется, что не разбудил никого, пока натягивал кроссовки, куртку и шапку (мама потом спалит, что он был на улице без шапки, и ему уж точно не поздоровится), и выходит из дома.       Ночь встречает его колючим холодом, и Перси жалеет, что не надел что-нибудь ещё теплей, но возвращаться было уже нельзя, поэтому он сует руки в карманы и отправляется к указанному адресу.       Он быстро шагает к дому, который оказывается приютом для бездомных. В эту холодную ночь он переполнен больше, чем обычно, там теснятся совершенно разные люди, среди которых некоторые уж точно не вяжутся с определением «бедный». Но Перси пришёл не по их душу. Он только лишь немного мнётся у входа, но вспоминает чёрный прямоугольник и адрес и, глубоко вдыхая, заходит. В нос бьёт аромат куриного бульона и имбирных печений, и хотя бы это перебивает менее приятный запах давно немытых тел. Сегодня тут целый пир.       Обеденный зал переполнен людьми, но Перси без труда находит знакомую чёрную фигуру. Нико сидит в углу и смотрит в облезлую стену, сжимая в руках чашку горячего чая. Он весь ёжится то ли от того, что ему тут не комфортно, то ли от того, что замёрз, то ли от всего вместе.       Перси уверенно шагает в его сторону, но останавливается всего в паре метров. Нико не слышит его шагов в этой суматохе. Если Джексон сейчас решит развернуться и уйти, ди Анджело никогда и не узнает, что его пытались найти, и на долю секунды Перси кажется даже правильным так поступить. В конце концов, мальчишка жив и цел, и раз уж ему ничего не угрожает, то всё нормально.       Но он не может сдвинуться с места. Перси с неприятным для себя удивлением осознаёт, что боится этого мальчишку и его тайной силы, и этот страх ему кажется неправильным, нездоровым, но он ничего не может с собой поделать. Зачем он вообще сюда пришёл? Только потому, что загадочный чёрный прямоугольник велел? Нет, точно нет. Перси выдыхает, борется с собой и делает шаг навстречу.       — Привет, Нико.       Перси пытается улыбнуться и надеется, что у него это получается.       Нико реагирует не сразу. Он чуть трясёт головой и недовольно хмурится, а потом всё же недоверчиво поворачивается на голос. Удивление на его худом остром лице задерживается всего на пару секунд, а потом тут же сменяется жестокостью и презрением.       — Ты что здесь делаешь?       Переадресовать бы этот вопрос обратно и спросить, почему он не в Лагере, раз ему, очевидно, некуда идти, но холодный тон сына Аида сбивает с мысли и лишает уверенности. Перси непросто продолжать тут стоять, не зная, как завязать разговор, но он прочищает горло и, переступив с ноги на ногу, говорит.       — Просто прогуливался.       Нико отвечает на это лишь саркастично выгнутой бровью, и только по его выражению лица Перси понимает, что тот не повёлся на эту безобидную ложь ни разу.       Нико был ещё ребёнком, но за свои годы он уже пережил очень многое, в том числе и смерть сестры. Неудивительно, что к тому, кто не сдержал своё слово и не спас его единственного родного человека, он относится с недоверием и неприязнью.       — Я присяду?       Нико не отвечает и пялится на него своими чёрными глазами, а Перси, чувствуя неловкость, садится рядом, но так, чтобы даже случайно не коснуться. На этом разговор прерывается. Ди Анджело отворачивается к стене, продолжая обнимать длинными пальцами чай. Он подносит его ко рту, но не пьёт. Тёплый пар чуть касается его лица, грея, и именно это мальчику и нужно — чувствовать тепло.       Перси не знает, с чего начать разговор, но пока это молчание тянется, он понимает ещё кое-что. Ему страшно напугать мальчика. Он помнит их последнюю встречу и не хочет неосторожным словом или движением его испугать. А Нико, не смотря на всю свою колючесть, был тем, кого Перси меньше всего бы хотелось отталкивать. Особенно когда он наконец его нашёл.       Молчание давалось Нико в разы лучше. Он мог продолжать смотреть в стену, словно там и взаправду можно было что-то рассмотреть, кроме десятков лет без ремонта, а вот Перси уже перебрал в карманах все монетки, да и песни, под которые он отбивал ритм ногами, давно закончились в его голове, и идти по второму кругу он точно не собирается. Джексон прочищает горло.       — Какие у тебя планы? — спрашивает он, когда тишина между ними становится вовсе невыносимой.       Нико тяжело выдыхает, потом ставит стакан на стол. Он явно раздражён, и Перси взволнованно следит за тем, как он встает и собирается уходить. Нет, он не позволит ему исчезнуть вот так просто, не позволит улизнуть бесследно, как тогда в Лагере. В последний момент Джексон хватает его за руку, и от этого прикосновения его словно окатывают ледяной водой. Он помнит прикосновение этих пальцев. Холодных, тонких, осторожных.       —Ты... — только и выдыхает Перси, шокировано оглядывая мальчишку.       Не менее испуганный Нико вырывает свою руку и вновь становится злым и неприступным. Но он понимает, что попался. Ди Анджело выжидает и смотрит на Перси тяжёлым, испытующим взглядом, и за его злостью едва заметно скользит страх быть пойманным.       Внутренняя интуиция Перси подсказывает, что разговор на эту тему продолжать не стоит — это лишь спугнёт мальчишку, поэтому он улыбается привычной улыбкой и делает вид, что всё в порядке. Перси снова прячет руки в карман и говорит:       — Я спросил, потому что, может, зайдёшь ко мне? — Нико явно не нравится предложение, поэтому Перси тут же продолжает, надеясь, что хоть на это мальчишка соблазнится. — У меня есть кексы, торт и имбирные печенья.       От такого количества сладкого Нико морщится.       — Я не хочу заработать себе сахарный диабет, так что...       Он разворачивается и почти уходит, но Перси делает шаг к нему, протягивает руку, но коснуться теперь не смеет.       — Нико.       Ди Анджело отзывается на своё имя и всё же поворачивается к Перси, задумчиво переводит взгляд с его руки на лицо, а тот уже почти со смиренной безысходностью просит:       — Это ведь Рождество. Никто не должен оставаться один на Рождество. Пошли ко мне. Ты можешь уйти, когда захочешь, но... Давай встретим его вместе.       Нико полностью поворачивается к нему, и Перси почти свободно выдыхает, но вспоминает, с кем имеет дело, поэтому не расслабляется раньше времени. Ди Анджело сверлит полубога взглядом, чуть щурится и склоняет голову на бок, а потом вдруг спрашивает:       — И что ты мне можешь предложить, а, Джексон?       С губ Перси едва ли не срывается очередная саркастическая шутка с перечислением меню, но он прекрасно понимает, что Нико не об этом и не за этим. Поэтому он сдерживает себя изо всех сил и отвечает:       — Дружбу для начала.       — Как с моей сестрой?       Обвинение вырывается прежде, чем сам Нико успевает его обдумать, и впервые Перси не находит, что ответить. Он виновато опускает голову и рассматривает носки своих ботинок. Кажется, в этой схватке он проигрывает. Желание помочь мальчишке, не дать ему скатиться в бездну одиночества и безысходности уже выглядит не такой доступной задачей, и Перси после стольких ни к чему не приведших попыток завести разговор уже отчаивается и опускает руки. Он впервые сталкивается с осознанием, что ему не дано спасти всех, и от этой мысли становится особенно тошно.        Ди Анджело невесело хмыкает и отворачивается. Такой печали на лице Перси он ещё не видел, и какая-то часть его даже обрадовалась, что он может быть причиной таких сильных чувст Джексона. Нико кажется, что он здесь закончил, ему хочется уйти, но что-то удерживает его здесь. Кто-то.       Когда Перси, наконец, поднимает голову, он явно не ожидает увидеть Нико, потому что его лицо освещается неподдельным удивлением и облегчением. Он не ушёл.       — Пошли к тебе, — только и говорит Нико и начинает двигаться к выходу.       Закалённое болью и одиночеством сердце он не собирается доверять никому, зная, что за этим потери. Но ему предлагают дружбу с открытой душой, и от этого Нико отказаться не может, но провести линию — запросто. Он обещает себе, что как только его чувства вырвутся наружу, он уйдет, не сказав ни слова. А до того...       Перси как ни в чём не бывало шагает рядом, и Нико убеждает себя, что не исчез в тенях только лишь потому, что Джексон слишком доставуч и жалок со своим комплексом мессии. Да и вообще спать в доме, а не за задворках грязных улиц, теплее. Но не телу, а сердцу.