Через тернии... к звёздам?

Капли воды холодным неустанным осенним дождём лились сверху, мерно скользя по складкам отяжелевшей одежды, забирая вместе с собой незримые частички любых эмоций, топя и убивая их глубоко в недрах сливного отверстия. Шум воды никак не мог приглушить неприятный скрежет, доносимый словно со всех сторон одновременно, как эхо в пустом помещении. Механические движения уставшей руки, продолжали вырисовывать свои незамысловатые кровавые узоры. Ногти будто стёрлись о кожу, о ту омерзительную чернильную надпись, жестоко оставленную неизвестным любимым. Словно в лихорадочном бреду повторял много раз одни и те же слова, как поломанная, с царапинами и шероховатостями от долгого использования, пластинка: — ... не бесполезный... я не бесполезный... не правда... врёшь... Глаза застилала неясная дымка, созданная водой, что так яростно обрушивалась на меня, крупинками скатываясь по отросшим вьющимся волосам. Рука окончательно обессилела и рухнула вниз, оставляя свою копию смиренно лежать на бортике ванной, истекая красной жижей. Содранная кожа неприятно саднила, но даже эта тупая боль не помешала удовлетворённо оскалиться. — Я же сказал, что ты врёшь... Надпись действительно больше не проглядывалась, напрочь стёртая с помощью отточенных до автоматизма движений. Обманчивое облегчение накатило подобно наркотическому опьянению. Эйфория и удовлетворение от того, что чужие слова остались лишь в долгой памяти, а не на коже у всех любопытных на виду — заставляла блаженно выдохнуть и окончательно успокоиться. Вода продолжала жадно облизывать бледную кожу. Неприятные ощущения от холода перестали доставлять какой-либо дискомфорт вот уже энное количество времени — это и к лучшему. К лучшему, что человеческий организм может привыкнуть к любым обстоятельствам, в которые он попадает. — Изуку... у тебя всё хорошо? Лениво приоткрываю глаза, вглядываюсь в кровавое месиво, что так торжественно расположилось на тыльной стороне руки, мгновенно оцениваю ситуацию — лучше этой прекрасной и нежной женщине не видеть подобного уродства. Интересно, если эй не ответить, она уйдёт? Следовало ожидать, что так просто меня здесь не оставят — в дверь требовательно стучались, а ни в чём невинная ручка двери скрежеща и скрипя, взволнованно грозилась без каких-либо промедлений сдастся, избегая любыми способами жестокой, несправедливой экзекуции. — Почему ты молчишь?.. Может, откроешь дверь?.. Изуку, ты меня пугаешь! Крик, переходящий на истерический визг, выступал в роли оживляющей пощёчины, создавая неминуемую встряску испорченным и помутнённым мозгам. Страшно было даже представить, что успела нафантазировать эта требовательная и обеспокоенная женщина. — Мам... мама... Голосовые связки отказывались оказывать свои услуги, видимо, окончательно замёрзнув от натиска ледяной жидкости. Безвольные конечности исчерпали свои силы, спустив их всех на сохранение организма от неминуемого охлаждения. Сыро, мокро и промозгло... Вокруг лишь одна влага, из-за которой было практически невозможно зацепиться за бортик ванной. Даже не хотелось думать о том, насколько жалко может выглядеть человек в минуты своей полной беспомощности. Вяло и уныло перебираю конечностями, и последний момент, когда моя тушка оказалась практически за пределами высокого бортика грозной белой керамик, с тяжёлым хлюпающим звуком падаю вниз. Впервые откровенно порадовался встрече с резиновым ковриком, который так любезно скрасил моё триумфальное падение. В голове злостно и безжалостно отражались эти неуместные требовательные стуки кулаком о хлипкую фанерную дверцу. Хмурюсь, забываюсь, и смахиваю повреждённой рукой надоедливые пряди, мешавшие полноценному обзору. Щиплет — неприятно. Несколько хитрых поступательных движений и я, весь мокрый, растрёпанный, в кровавых подтёках, в уродливых невидимых синяках, саднящих больше, чем настоящие, в омерзительно апатичном состоянии — предстаю перед ней, — мамой, лицо которой выражало лишь одну определённую эмоцию — страх. — Боже, Изуку, что ты... Сыночек мой. Стук взволнованного сердца здорово успокаивал своей ритмичностью. Долгожданное тепло крепких объятий и почти неощутимые поцелуи создавали какой-то свой, поистине не пробиваемый, защитный кокон, не позволяющий пробраться через него той погани, которая так и норовила прилипнуть ко мне. В порыве очередного инстинкта защитить своего ребёнка, мама крепче сжала моё трясущееся тощее тельце, укачивая словно младенца. Край её шерстяной кофты безжалостно прошёл по открытой ране, отчего я не смог удержать болезненный стон. Первые обжигающие слёзы пролились на моё лицо, липкий ком подобрался к горлу и я раскаялся: — Прости, мам, я не хотел, не сдержался. Это правда... Это... Аккуратно обхватив моё лицо руками, она легко коснулась губами лба. — Маленький мой... Что же это я... Надо... Надо обработать рану. Дай-ка я гляну. Она уже хотела было приняться за мою рану, но я этого допустить никак не хотел, отчего скоро отдёрнул и спрятал руку за спину. — Мама, не нужно, я сам справлюсь. Это пустяки, ничего страшного. В подобные моменты мне всегда казалось, что мама становилась на десяток лет старше. Глубокие фиолетовые синяки под усталыми чёрными глазами, смиренное безрадостное выражение лица и глубокая печаль за судьбу своего сына — это ещё малая часть того, что видели мои глаза. — Прости меня, Изуку, я снова тебя не уберегла. Каждый раз, когда она заставала меня в подобном состоянии — слёзы её лились неустанным потоком. Удивляло, насколько много у неё их скопилось, раз они до сих пор не закончились. В такие моменты я считал себя, по меньшей мере, воплощением какого-то монстра и мучителя, ибо, борясь со своими внутренними переживаниями, никогда не задумывался о том, что доставляю не меньше горести своим близким. Мучаюсь я — мучаются и они. Больше всего доставалось именно матери. Она вечно твердит, что никто кроме неё не виновен в моей нелёгкой судьбе. Только вот у меня уже язык не поворачивается в тысячный — а может и в миллионный — раз ей объяснять — её вины тут нет и горсти. Поистине виновен только один — мой не повстречавшийся любимый, отчего то издевающийся надо мной порядка нескольких лет. Благодаря ему моё тело действительно превратилось в то, которым кличет меня он — уродливое, тощее, непривлекательное, до безобразия измученное и лишённое его любви. Ранее, в те сладкие первые дни, когда я только переступил порог своего совершеннолетия — с таким блаженством ждал, когда же появится первая надпись на теле. Это многое для меня значило, ведь именно первая фраза должна была помочь определить отношение твоего, ещё не нашедшегося, возлюбленного, подаренного самой судьбой. Весна — пора новых открытий и новых деяний, воодушевлённо стремлюсь на своё первое собеседование — даже переживания не могли затмить то тягучее ожидание первого послания. На полпути неожиданно зажгло предплечье. Догадка молниеносно промелькнула в голове, отчего я мигом забежал в ближайший безлюдный переулок. Живо стянул с себя плотный пиджак и льняную рубашку. Предплечье поистине странное место для первой долгожданной татуировки. В общепринятых правилах она всегда появляется на груди — прямо над сердцем — в знак глубокой любви и привязанности. Но тогда я ещё не принял этот факт во внимание — думал лишь об одном... "Ненужный", — прошептал я тогда. Первый раз в жизни не знал, что мне делать дальше. Первый раз в жизни почувствовал полное опустошение, и только где-то в глубине кромешной тьмы теплилась хрупкая надежда, что это лишь ошибка. Какой же я был наивный дурак. События прошедших лет умчались на второй план, когда нежные руки потянули меня наверх в попытке поставить на непослушные ноги. Видимо, мама воспользовалась моим мимолётным трансом и перевязала руку. Потом обязательно поблагодарю её за это. Обязательно поблагодарю. Послушно плетусь по коридору прямо в мою комнату. Мама шепчет какие-то утешающие слова, но я уже плохо их улавливаю — накатила вселенская усталость. У самого порога тревожно прошу оставить меня одного, вымученно улыбаясь, дабы придать своему виду былой живости. Конечно же мать не обманешь, только хуже этим делаю. В одно мгновение становится неуютно холодно — она действительно ушла. Комната встречает меня как всегда уныло, но тем не менее по-домашнему тепло. Столько всего пережила она вместе со мной, что даже страшно представить, что ещё нам предстоит впереди. Раньше, когда я пребывал в подавленном состоянии — всегда подолгу сидел именно здесь, с головой укутавшийся в одеяло и забившийся в самый дальний угол. Тогда, два года назад, после первой неутешительной надписи последовала вторая, а затем третья... Казалось, что нет конца и края моему разочарованию и тогда, именно в этой комнате, я решил, что чужим надписям нет места на моём теле. Долго и нерешительно стоял перед зеркалом в ванной с лезвием в руке. Конечно же было жутко больно, но зато сквозь собственные крики пробирались оживлённые мысли. И сейчас, намеренно ударив тыльной стороной руки об угол дверного косяка, болезненно поморщился, сдерживая внутри обессиленный крик. Как и тогда боль отрезвляла сознание, позволяла поставить грамотную оценку ситуации. В который раз мой ненаглядный дал понять, что я ему и подавно не нужен. Раньше, возможно, меня бы это слёзно огорчило, а теперь — ложусь тихонько на кровать и мечтаю поскорей забыться в беспокойном сне.

***

Я бы мог поклясться, что своими действиями не делаю ничего столь по определению хорошего для своей пары, как другие. Но кто же виноват в том, что надо мной всю мою недолгую жизнь берёт верх только одно чувство — неоправданный гнев. Семья, в которой я был воспитан, не обладала теми шаблонными качествами, как другие стандартные семьи. Любовь в нашем доме понималась как-то по-особенному. Подолгу ругаясь и собачась друг с другом, мы не забывали о том, что являемся семьёй, по-прежнему сохраняя домашнее тепло и уют. В период моего взросления я особенно сильно бунтовал, тем самым больше провоцируя родителей на определённые меры по моему воспитанию. Мама не отличалась свойственной другим взрослым сдержанностью и здорово кидалась различными оскорбительными обзывательствами в мою сторону. Конечно же я не оставался в долгу и не забывал наградить красноречивыми эпитетами и мать, с каждым разом всё больше краснеющую от злости и возмущения. Когда буря в нашем доме затихала — наступал полный штиль. Мы становились будто абсолютно другой семьёй, не той, которая часом ранее могла перегрызть любому глотку в порыве неминуемой ярости. Каждый раз после таких скандалов мама могла подолгу обнимать и шептать о том, насколько я ей дорог и что любовь её ко мне, как к сыну, безгранична. Неоднократно сталкиваясь с такими противоречащими чувствами — любви и ненависти — я их окончательно и бесповоротно перепутал между собой в тугой неразделимый комок. Как и принято у всех ещё не нашедших свою родственную душу, я с особым злостным нетерпением ждал своего совершеннолетия, и в день, когда оно наступило, я долго-долго ждал любого мимолётного послания. Но, к великому сожалению, я его так и не получил даже спустя месяц. Злость ли это была тогда? Нет, скорее, глубокая обида и разочарование. Смотря на эти счастливые влюблённые рожи, уже давно получившие свои первые татуировки со словами о безграничной любви, я невольно проникся самыми паршивыми, тёмными, скользкими низменными чувствами. Тогда я много количество раз с особой ненавистью повторил в голове — "ненужный". Я действительно считал, что раз я до сих пор не получил никакой весточки от него, то я так же ему не нужен. Я буквально внушил себе, что моя пара отреклась от меня, и поэтому в моём распалённом мозгу появилась идея — раз уж я оказался отрешённым от своей собственной пары, то такой простой жизни я ей не устрою. Откуда это только возникло в голове — я не знаю. Но в тот момент, мне казалось, что этот вариант один из самых верных. Не заметил, как в привычку вошло подолгу неистовствовать на свою судьбу и винить в этом свою пару. Моя мать пыталась объяснить, что, возможно, именно из-за моего предвзятого отношения я и не могу получить от него послания. — Не думала, что ты окажешься настолько дубоголовым. Она неоднократно повторяла эту фразу, подкрепляя её другими нескромными эпитетами. Она ни разу не потрудилась объяснить, за что так раскидывается оскорблениями, видимо, рассчитывая на то, что я сам обо всём догадаюсь. Надежда, что так яростно пробиралась сквозь ту грязь, что крепко застряла в моём нутре, заставляла каждое утро тщательно проверять своё тело на хоть какую-нибудь надпись. И я действительно её нашёл, маленькую, почти крошечную, еле проглядываемую, бледную, словно сильно измученную. Мне понадобилось буквально несколько мгновений для того, чтобы почувствовать безграничную радость, а потом заглушить её дикой ненавистью. — Значит "мучитель"... Впрочем, было бы удивительно, увидь я там что-то более нежное и ранимое, как предполагается. Исходя из размера надписи можно было понять — моя пара непревзойдённый слабак. Темперамент и внутренняя сила определялась размером и качеством выводимой надписи. От этой мысли зло усмехаюсь — это же какие послания отображаются на его теле? Никак иначе — крупные, яркие и выразительные. — Бесполезный маленький щенок.

***

Субботнее утро встретило меня лучами тёплого солнца, так и норовившего ослепить. Прячу лицо во влажную подушку, отчего тут же метнулся в сторону. На белой наволочке разводами торжественно расположилось огромное кровавое пятно. Рука тянется к носу — абсолютно сухой. Помутнённые ото сна мысли никак не могу понять откуда здесь взялась кровь. Тупо пялюсь на отвратительные развода и, с промелькнувшим осознанием, перевожу взгляд на руку с лоскутом бордовой тряпки. Видимо, моя дурная привычка подкладывать руку под голову, в очередной раз показала, что он именно дурная. Убираю бинт, скидываю его на пол, и принимаюсь разглядывать итог моей вчерашней слабости. Как и обычно — борозды, оставленные от ногтей, затянулись ошмётками расчёсанной кожи, и покрылись толстой корочкой алой крови. Подобное зрелище перестало удивлять, ужас уже давно не настигал, только лишь привычное безразличие, скрывающее более глубокие душевные раны. Вчера улёгся прямо в одежде, отчего теперь сэкономил время на нелюбимой процедуре. С кухни пахнет выпечкой, желудок призывно урчит, напоминая о том, что в нём уже давно и крошки не было, и судя по рвотным позывам — в ближайшее время не появится. Буквально перебарывал себя, чтобы снова появиться во всей своей отвратительной красе перед матерью. И действительно появляюсь. В глаза ей не смотрю, потому что уже знаю, что могу в них разглядеть. — Я блинчики пожарила, сейчас чайник поставлю... — Вкусно пахнет, мам, только вот совсем аппетита нет... Я... Чувствую себя побитой собакой, не хочу сидеть с ней тет-а-тет и знать, о чём она хочет поговорить, но не решается. — Я... Я договорился встретиться с Теньей. Помнишь его, да? — Конечно, он же твой бывший одноклассник. Я помню, как он частенько приходил к нам в гости. Может, и сейчас... — Нет, мама, я бы хотел встретиться с ним в парке. Тут как раз недалеко и... Скорее всего, он меня уже ждёт. — В такой ранний час? — Он... Ему... Он сказал, что в другое время ему будет неудобно. Каждый из нас понимал, что этот разговор лишь неумелое прикрытие, обычный спектакль, создание видимости нормальной жизни, но тем не менее никто не собирался прекращать этот фарс. — Ах... Понимаю. Тогда... передавай ему привет. И... Изуку, отвечай на мои звонки, пожалуйста. Кивнув головой, я, словно беглец, направился в прихожую, не глядя, накинул лёгкую куртку и пару кед, с сильным хлопком закрываю дверь и тяжело выдыхаю. Никогда бы не подумал, что в собственном доме буду чувствовать себя настолько неуютно. Повсюду так много людей, кажется, что все они смотрят на тебя с презрением, но это лишь мои собственные накрученные мысли — по правде всем этим прохожим глубоко наплевать. Многие сейчас готовятся к празднику, который с каждым днём ближе и ближе. Появились красивые разноцветные фонарики, вывески, выставки... Всё это должно рождать в душе чудесные сказочные чувства предвкушения, но только... Кажется, что я больше не способен их чувствовать. Конечно, до парка доходить не было смысла, там определённо точно будет много влюблённых парочек, и омрачать их воодушевлённое настроение своей кислой миной никак не хотелось. Плюхаюсь на первую попавшуюся свободную скамейку — холодную и неуютную, прямо такую, которая создана именно для меня. Мимо, не спеша, проходят счастливые семьи с детьми. Взрослые окидывают меня скептическим взглядом. Интересно, что они думают обо мне? Могут ли они себе представить, что я никакой не оборвыш, малолетний алкоголик или наркоман, а обычный, брошенный судьбой парень. А ведь раньше я тоже надеялся, что у меня будет своя семья, дети. Только вот теперь с каждым годом я всё больше убеждаюсь в том, что мне не суждена подобная роскошь. Устремляю свой взгляд под ноги. На каменной брусчатке с каждым разом появляется всё больше красивых расписных снежинок. По всей видимости, у меня выработался особый иммунитет к холоду, раз я до сих пор не околел — хоть на улице пока нет устоявшегося мороза, но зима уже давно вошла в свои законные слова. — Совсем сдурел, сдохнуть не терпится? Чей-то строгий, не терпящий препирательств голос неожиданно вывел меня из нелёгких раздумий. — Холодина на улице, а ты сидишь в лёгкой куртке, мамка-то тебя не ищет? На плечи легло что-то необычайно горячее и словно обжигающее. Не составляло труда догадаться, что это было. — Спасибо, но вам не стоит жертвовать... — Что ты там щебечешь? До того, как чужие руки дотронулись до моего лица, я так и не понял, что до сих пор так и не взглянул на своего потенциального спасителя. Но теперь, когда взгляд направлен точно на него, я без каких-либо промедлений отстранился в сторону. — Ты... ты... Его рука так и повисла в воздухе, а я, не теряя больше и секунды, помчался со всех ног прочь. Нет никаких сомнений — это именно он. Тот, кто так яростно отыгрывался на мне, даже не представляя, кого мучает. Я чувствовал себя загнанным зверем, за которым гонится злобный охотник. Даже не хочу представлять, что он со мной сделает, если догонит.

***

Люди странно косятся. Их эти взгляды сильно бы меня взбесили, если бы я не был бы занят дурацкой погоней за своей парой. И как только сохранилось столько прыти в этом маленьком изнеможённом тельце? В последнее время я подрывался с кровати уж очень рано. Если раньше я мог позволить себе в выходные дни вдоволь отоспаться после долгой трудовой недели, то теперь, я совершенно не мог себя заставить спать дольше семи часов в сутки. Сегодняшний ранний подъём ознаменовался полнейшим отсутствием в моём холодильнике какой-либо еды, отчего пришлось тащиться в магазин. Все эти, гулявшие по улице, люди жутко раздражали. — И нужно было вам всем выпереться именно сейчас. На мою реплику обернулось несколько возмущённых мамаш, укоризненно поглядывая на меня. Скандалить с так называемым прекрасным полом совершенно не хотелось, отчего пришлось прикусить язык и быстро ретироваться. Прогоняю в голове безрадостные мысли, и вдруг взгляд падает на него — совсем маленького, скукоженного, беззащитного и... И ещё практически раздетого. Отчего то направляюсь прямиком к нему, не замечая, как бросаю в его сторону нелестные слова. Сам был в шоке от своего поступка, когда снимал с себя пальто и накидывал сверху на хрупкие плечи. Тот, словно совершенно этого не замечая, укутался глубже в пальто, при этом что-то неясно бубня себе под нос. — Что ты там щебечешь? По свойски вздёрнул его за подбородок сразу же сталкиваясь с ним взглядом. На мгновение застываю, осознавая, кто именно сейчас находится передо мной. Это тот, кого я так долго ждал и ненавидел, это тот, кто так безжалостно отказался от меня... Это тот... кто сейчас убегает от меня. Инстинкты говорили сами за себя — обязан не потерять. Но для чего мне это? Я же точно знаю, что я ему не нужен. Но тем не менее я всё продолжал бежать. — Чёрт, стой же ты! Я догадываюсь, что с таким хрупким телосложением он уже давно устал, я определённо точно знаю, что он запросто может загнать себя до смерти. Мне оставалось только воспользоваться его заминкой, когда он метался из стороны в сторону, не зная, куда ринуться дальше. — Поймал. Крепко сжимаю его поперёк груди. Кажется, он протестующе вырывается, и что-то кричит, и даже угрожает, но мне уже не до этого. Это то самое, что я так долго ждал? То, что сейчас держу у себя в руках? На мгновение он перестал дёргаться, я даже хмыкнул, но не презрительно, как обычно, а удовлетворённо — понял, что сопротивляться бесполезно. Но, как оказалось, это чудо восприняло моё поведение по-другому и горестно расплакалось, утыкаясь лицом в ворот моего свитера. Ступор, что так отчётливо ударил в вески, приглушил любые здравые мысли в голове. Я действительно не представлял, что делать дальше, как успокоить? — Что ты теперь со мной сделаешь? Неясный шепот донёсся возле уха, до мозга не сразу дошёл смысл. — Продолжишь и дальше издеваться? На этом моменте что-то неприятное возмущённо заклокотало у меня в груди. За кого он меня принимает? Разве не я тот, кого должны считать несчастным из-за того, что его пара так нагло от него отказывалась? Отпихиваю его от себя, а затем хватаю за грудки, близко приближаясь к его заплаканному лицу. — Кого ты из себя строишь? Разве не ты отказался от меня? — Отказался... я? — Да, ты. Когда наступило моё совершеннолетие, ты ни разу даже обо мне не подумал. Эти чёртовы парочки красовались первыми надписями своих пар, а я смотрел на них и ненавидел, а всё это из-за тебя, маленького гадёныша. Не могло поразить то, как отчаянно сильно он отпихнул мои руки и отошёл на несколько шагов назад. Только сейчас обратил внимание на несуразную разницу в нашем росте — он действительно был низкий и необычайно хрупкий. — Ты... А ты обо мне подумал? Я так же с нетерпением ждал своего совершеннолетия, чтобы обрести пару, а первое, что я увидел на своём теле — "ненужный". Ты даже не можешь себе представить, что я испытывал тогда... — Не неси чуши, это ты виноват во всём. Словно не расслышав меня, он продолжил: — А те последующие надписи... Я не понимаю, почему ты так относишься ко мне? Ты... — он отвёл глаза в сторону, — я ухожу, надеюсь, что больше мы с тобой не встретимся, так будет лучше всего для нас обоих. На этих словах, он разворачивается и уходит, перед этим скинув с плеч моё пальто на палый снег. Подобное поведение возмутило мою взбалмошную душу, отчего я поспешил за ним и покрепче ухватился за руку. — Мы с тобой ещё не договорили. Болезненный крик разнёсся по всей округе, ссутуленное тельце резко остановилось, и всё задрожало в безмолвных рыданиях. Нахмурившись, я осторожно подтянул его к себе, заглядывая в лицо. Он беззвучно что-то шептал, отдалённо напоминающее на просьбу. — Что случилось? Под рукой стало влажно и липко, опускаю взгляд и натыкаюсь на кровавое пятно. — Что за... Его рукав практически полностью был пропитан кровью. Растерявшись окончательно, я с опросом уставился на свою пару, дожидаясь объяснений, но тот словно совсем потерял связь с миром. Оттягиваю в сторону рукав его куртки, где разместился отвратительного вида, потревоженная, только начинающая заживать рана. Она поистине выглядела жутко, будто кто-то ожесточённо рвал кожу. — Кто это сделал? Сквозь рыдания послышался ответ: — Ты... и никто другой. — Спятил что ли? Мы только что встретились. Не поверю, что от одного прикосновения я повредил тебе руку, не настолько ты хрупкий. Несмотря на глупости, которые ведал мне этот мальчишка, я уже потянулся в карман за телефоном, в последний момент осознавая, что он по-прежнему лежит в пальто, которое валяется мёртвых грузом на земле. — Я всего лишь пытался избавиться от твоих слов... как же ты не понимаешь... — Чего? Осознание пришло нещадно быстро. — Это ты сделал? Я не был до конца уверен, что хотел бы услышать сейчас ответ и, пока я его не получил, сменил тему на другую. — Если продолжить и дальше трепаться, то в скором времени заработаешь заражение крови. Езжай в больницу. — Нет! Его вскрик здорово меня напугал, отчего я невольно замялся. — Я хочу домой. Словно ребёнок, он с надеждой уставился на меня, рассчитывая на то, что я ему помогу. Впрочем, в сложившейся ситуации у меня не оставалось выбора. Подхватив пальто и снова накинув его на чужие плечи, я повёл податливое тело в противоположную сторону. Интересоваться тем, где он живёт — не было смысла, он, скорее, сам вёл меня. В голове плясали чечётку будоражащие рассудок мысли, тем самым невольно погружая меня в раздумья. Я никогда не ожидал какой-то радужной встречи с моей парой, но то, что произойдёт подобное, никак бы не смог даже представить. А эта рана? Я так многого не знаю... И столько придётся ещё разузнать. — Я бы хотел, чтобы ты больше не появлялся в моей жизни. Теперь я его не узнавал: вся эта сопливая мерзость сошла с его лица, являя мне далеко не ребёнка. — С радостью, но ты же знаешь, что это невозможно. Мы уже с тобой встретились, и судьбу теперь не изменить. Каждый из нас прекрасно понимал, что встретившись однажды, уже определённо точно не сможем разлучиться. Хотим мы этого или нет, нас всё равно будет магнитом тянуть друг к другу. — Ты ещё придёшь? — К сожалению, это неизбежно. Придётся нам с тобой привыкать друг к другу. В данной ситуации мои слова звучали подобно приговору. Спасительная тишина наступила между нами. Вся эта недвусмысленная ситуация рождала в душе противоречащие мысли и чувства. Радость, что обязана была появляться в первую встречу, увяла и, кажется, навеки умерла. Можно ли нас назвать необычной парой? Необычной в том, что встреча наша произвела на свет лишь только ненависть. За мыслями не замечаю, как подобрались к высотному дому. — Мама наверное обыскалась меня, я пойду. И, не оборачиваясь, он скрылся за дверью, оставляя меня одного на растерзание нелёгким мыслям.