I see the Fire in your Ice

«В начале была лишь Мать. И во тьме веков и безвременья породила она богов» (Из «Легенд о юности богов», рукопись из архива Великого Дома Тихой Песни)

«...так вот, милая Майре в последнее время весьма продвинулась в своих изысканиях. Есть и побочные эффекты — в кладовых чересчур быстро подходят к концу запасы говядины, но мы неустанно размышляем над решением этой небольшой проблемы. Кролики же чувствуют себя превосходно. Ещё, дорогой друг, я хотел бы спросить у вас совета в одном... довольно деликатном деле. В последнее время меня беспокоит Натаниэль, и особенно его... увлечения. Нет, я положительно смирился с его интересом к алхимии — времена меняются, и не зазорно рыцарю совершенствовать свои знания в делах, не подотчётных богу войны, храни он нас своей милостью. Беспокоит же меня другое — в последнее время он... достаточно близок с одним из своих соперников, думаю, нет резона называть его имя, вы, гранд Ниниан, в своей бесконечной мудрости наверняка уже угадали его. Впрочем, имя значения не имеет. Думаю, вы лучше меня знаете закон. Мне хотелось бы уберечь мальчика от ошибок, что привели в прошлом к трагедии. Если вам есть, что сказать по этому вопросу — напишите мне так скоро, как только сочтёте нужным. Ваш скромный и покорный слуга, Рафаэль д’Амнед, гранд Великого Дома Лесных Озёр». Пламя свечи колебалось под задувавшим из щели в ставнях сквозняком. Ниниан д’Армаэль, гранд Великого Дома Звёздного Льда, устало потёр глаза и поморщился. — Раф, Раф, не изменяешь себе... Всё так же многозначительно и иронично, как и всегда. Время было слишком уж позднее, чтобы расплетать кружева словес, коими были увиты первые несколько листов плотной желтоватой бумаги, но последние слова вызывали досаду, напоминая о дне, который он малодушно предпочёл бы вычеркнуть из памяти. Раф ждал ответа, Ниниан знал, что ему следует задушить первый порыв ответить колкостью на вороватое прикосновение к старому шраму на душе. Против этого выпада стояла старая дружба с язвой Рафом и, признаться честно, кролики Майре не вызывали желания знакомиться с ними в боевой обстановке. Старый гранд потянулся за следующим письмом и сквозь зубы ругнулся, едва увидев печать с расправившим крылья лебедем. Сегодня всё положительно было настроено испортить ему настроение перед отходом ко сну — но он всё же потянулся за ножом для бумаг, чтобы вскрыть конверт. Чёткий, но всё ещё немного ученический, слишком выверенный почерк был ему давно знаком. «Отец мой, Надеюсь, вы в добром здравии. Прошло немало времени с тех пор, как я писал вам в последний раз, и я не могу не чувствовать вины, однако обстоятельства, вероятно, могут меня оправдать, и я попытаюсь спасти в ваших глазах свою репутацию как верного и любящего воспитанника. Дела моего Дома шли так, как обычно и бывает у тех, кто кладёт первый кирпич в основу здания, которое тщится сделать поистине великим. Есть несколько даровитых учеников, которым я предложил своё покровительство — кто-то из них уже дал согласие, кто-то пока в размышлениях. В любом случае, должны миновать ещё годы, прежде чем они присоединятся ко мне, и моё размеренное существование, казалось, не в силах нарушить ничто, однако ж я ошибался. Должно быть вы, как и многие, без труда вызовете в памяти образ юной принцессы Сирши де Руанед, столь блистательно завоевавшей свой титул на не столь давнем Турнире Зимы. Все мы знаем о слухах, которые с тех самых пор окружают Великий Дом Хрустальной Призмы, однако не имели прежде случая убедиться в их достоверности. Теперь я могу сказать вам, отец мой, что самые кошмарные слухи бледнеют перед открывшейся мне истиной. Я многого не могу доверить бумаге, но, думаю, грандеза Керидвен могла бы — как, впрочем, и любой мудрец из Великого Дома Тихой Песни — поведать больше о том, чего я писать не смею. Все мы знаем турнирные зелья, в том преступления нет, но даже самый чистый клинок может стать орудием бесчестья, если попадёт не в те руки — а руки грандезы Великого Дома Хрустальной Призмы цепко держат не клинки, а её адептов. Детей. Мне требуется помощь. Я стыжусь просить об этом, поскольку обязан вам всем, не исключая моей жизни, однако я прошу о ней не для себя. Мой долг как главы Дома я ставлю выше стыда и возможных упрёков совести — во всём, что было, есть и будет, ради единой высшей цели. Вы знаете мой девиз — «Чтобы люди оставались людьми». Моя благодарность вам бесконечна, и не может стать больше, если вы протянете мне руку, но я умоляю вас всем драгоценным откликнуться на мой призыв. С надеждой и мольбой. Ваше скромное и покорное дитя, Принц Танет де Дункелл, лорд Дома Белоснежных Перьев». Ниниан долго смотрел на желтоватую поверхность бумаги, бесцельно пробегая глазами строки и пытаясь скрыть от самого себя смятение, поселившееся в его душе впервые за многие годы. У него не было и мысли оставить просьбу Танета без отклика, даже если бы тот не сопроводил её загадками, полными смутной жути, однако это только вызывало новые вопросы и новые трудности. Впрочем, откликнуться он решил со всей возможной поспешностью, придвинув к себе поближе чернильницу и выбрав перо поострее. «Танет, любезное дитя, Ты ни в чём не провинился передо мной, моё расположение к тебе неизменно всегда, а твои сведения оказались как нельзя кстати. Я давно размышляю о феномене Хрустальной Призмы, и для меня не стало откровением, что любые достижения имеют свою цену, а любая сила достаётся ценой боли и слёз, ведь каждому алмазу — своя цена. Тебя ли мне учить? Не думаю. И, без малейших сомнений, я готов помочь тебе, насколько это в моих силах и вообще в силах человеческих. Сам же ты нужен мне здесь. Думаю, тебя не удивит, что вокруг Великого Дома Хрустальной Призмы уже давно ходят разговоры, а у некоторых назревает недовольство. Мне нужно выслушать тебя, узнать каждую мелочь, чтобы принять решение. Я знаю, что ты жаждешь правосудия, как жаждал его всегда. Кто, если не мы, сможет его добиться? Я желаю видеть тебя так скоро, как только ты сможешь завершить все дела, о некоторых из которых я не стану тебя спрашивать, не увидев лицом к лицу. Надеюсь, ты со всем вниманием отнесёшься к моей просьбе. Твой любящий отец, Ниниан д’Армаэль, гранд Великого Дома Звёздного Льда». *** Ошибались те, кто называли ночь тихим, а то и мёртвым временем. Юный лорд Натаниэль де Киан, гость постоялого двора на границе столичных земель и Дома Лесных Озёр знал это очень точно, в любую ночь слышал он звуки и чувствовал течение жизни, не останавливающееся ни на минуту. За окном ветер тревожил деревья, вели слаженную беседу две совы, в комнате самого Натаниэля поскрипывало перо по бумаге; а вот и двор оживился — стук копыт, приглушённые голоса, короткое ржание и всхрапывание заставили Нейта с любопытством вскинуть голову. Однако он всё же не стал подниматься со стула и выглядывать в окно: усидчивость пересилила его интерес к ночному постояльцу, и он уткнулся взглядом в лежащую перед ним книгу, труд лорда д’Эминга о любопытных свойствах некоторых трав. Путь Нейта лежал из столицы к дому, к поместью Лесных Озёр. У своей учительницы алхимии он пробыл с декаду, набираясь умений и знаний, увёз с собой пару томов из библиотеки и кучу указаний. И в кои-то веки времени на их выполнение у него было достаточно — приходила весна, а значит, обо всех турнирах можно было забыть на несколько месяцев. Хотя, конечно, нельзя было сбрасывать со счетов и дела Дома, и постижение искусства владения клинком, предела в котором ни один рыцарь ещё не достиг. В том числе по этой причине он, прибыв на постоялый двор, не заказал кружку выпивки и сразу после неё не отправился спать. Конспект и выводы по труду лорда д’Эминга наставница требовала отправить письмом, дав ему сроку в полмесяца, а значит, следовало подготовить их как можно скорее. Тем более что дорога, вопреки ожиданиям, не утомила его, а напротив, взбодрила, и эту бодрость Натаниэль решил употребить себе на пользу. Скрипело перо, шумели деревья, не сошлись во мнениях две совы — а в гостинице заскрипела лестница под быстрыми шагами, и маленький кулачок мальчишки-подавальщика робко, но довольно звонко постучал в дверь: — Лорд де Киан! Лорд де Киан, вы же не спите? «Спал бы я при зажжённой свече, мальчик?..» — подумалось Нейту, но вслух он ответил лишь: — Не сплю. Войди, если нужно. Дверь приоткрылась на совсем небольшую щёлку, и мальчишка, проскользнувший в комнату ни дать ни взять ужом, быстро, но тихо захлопнул её за собой, одним этим давая Нейту понять: дело, с которым он явился, может быть серьёзным и таинственным. Впрочем, не так уж это было и удивительно для ночи на дворе, где постояльцев-то было всего ничего, и из зала уже полчаса как разошлись посетители. — Лорд де Киан, — чуть запыхаясь, начал мальчишка, — о вас там внизу спрашивают… Тот поднял брови, отставил от себя чернильницу и подвинулся к мальчику ближе, не поднимаясь со стула, дабы не смущать его взглядом сверху вниз. — Кто? — Какая-то юная леди, — охотно пояснил мальчик. — Плащ чародейский, капюшон не сняла, руки тонкие, кружку смородницы попросила да вас позвать, ежели вы здесь изволите находиться. — А я и изволю, — медленно проговорил Натаниэль, собираясь с мыслями. Он многих чародеек знал лично, но вот о том, что по пути к поместью останавливался он именно здесь, было известно отнюдь не всем его знакомым. — Плащ, говоришь? А герб чей? Ну то есть, что там, на гербе, хотя бы? Мальчишка замотал головой с такой силой, что его недлинные светлые волосы взметнулись одуванчиком: — Спорот, представляете! С мясом спорот, платье видно через дырочки, ой, простите… Покраснел он за мгновение, и Натаниэль едва сдержал улыбку, несмотря на всю серьёзность происходящего. Тревога захлестнула его, и он всё же встал, сжав плечо мальчика. — Ступай. Скажи ей, что я сейчас спущусь. И раздобудь кружку и для меня. — Будет сделано, лорд де Киан! — Мальчишка вылетел из комнаты, как показалось Натаниэлю, быстрее ветра; язычок свечного пламени качнулся ему вслед — и исчез, накрываемый колпачком. Гостью Нейт разглядел ещё с лестницы, хотя она и сидела в тёмном углу зала, надвинув капюшон едва не на подбородок. Свеча на столе перед ней не горела, помещение было погружено в полумрак, но в коридоре наверху было ещё темнее, и глаза Натаниэля успели привыкнуть. Кружка перед чародейкой дымилась и дышала горячим запахом смородины, рядом стояла ещё одна, нетронутая — видимо, мальчик-подавальщик знал своё дело очень и очень хорошо. Плащ гостьи чуть мерцал — именно из такой ткани, с отливом, шились плащи для чародеек из Домов, и для мерцания этим плащам хватало даже самого слабого света. Место, где обычно каждый Дом закреплял свой герб, чародейка прикрывала рукой, вцепившись в ткань бледными даже в темноте пальцами — и, когда Натаниэль подошёл к ней, ему бросились в глаза грубо обкусанные — или обточенные — ногти. — Вы хотели меня видеть? — Собственно, у него было всего лишь две знакомых чародейки, кто знал, где его найти между столицей, поместьем и турнирами. И ни одну из них он не мог представить себе в плаще со споротым гербом и с обгрызенными ногтями, боящуюся свеч и собственного лица. Но девушка, услышав его голос, тихо, протяжно выдохнула, поднялась с лавки, протянула ему через стол руку и откинула капюшон. И Нейт ухватился за её пальцы, сейчас ледяные безо всякого чародейства, поскольку это было единственным способом ему устоять на ногах. — Боги и травы, — выдохнул он, осторожно опускаясь на свою лавку, предлагая этим сесть и своей собеседнице. — Боги и травы, Лина, что случилось? Принцесса Эйлинед де Паул была последней, кого он ждал здесь увидеть, и уж тем более в таком состоянии. Их детская дружба в Школе закончилась, когда Нейту исполнилось шестнадцать: его, как полагается, забрал к себе его Дом, она осталась ожидать того же, но спустя несколько лет встретив Линед с гербом Дома Хрустальной Призмы на груди, Натаниэль горько признал про себя: на его долю выпало гораздо больше удачи. Вслух, конечно, он лишь поздравил её с победой — это был один из Осенних турниров, у Соколов — на котором она получила свой первый, совсем негромкий, титул. После был тот злосчастный во многих отношениях Турнир Зимы, и вот последний раз они с Линой пересеклись на Большом Ежегодном, где оба победили. Тогда она показалась ему чересчур взвинченной, но он малодушно списал это на турнирное волнение. А заодно рассказал ей об этом приграничном постоялом дворе — сам не зная, зачем. Теперь — узнал. Воистину, ничто в этом мире не случается просто так. — Мне нужна твоя помощь, — выдохнула Лина, не выпуская его руки, но быстро надвинув капюшон обратно. — Прости меня за это, пожалуйста, но я обо всех передумала, и у Соколов прятаться бессмысленно, в столице тем более, на юге… боги, она пойдёт и на юг; Солнечный Свет после Артизар меня не примет, а до севера я уже не добралась бы. Помоги мне, Натаниэль, пожалуйста. Чем можешь. Нейт почувствовал, что от глотка смородинового вина прямо сейчас зависит хотя бы его рассудок, и поспешно отхлебнул из кружки. Легче не стало, зато ушёл куда-то образовавшийся внутри при виде Линед холод. — Я правильно понимаю, — медленно заговорил Натаниэль, — что Дому Хрустальной Призмы ты отныне… по собственной воле не принадлежишь? Линед запрокинула голову, чуть не роняя капюшон снова, и хрипло рассмеялась — без капли веселья: — Я ей не нужна, Натаниэль. У неё есть другие чародейки — сильнее, выносливее, моложе, в конце концов, и… — Моложе? — Нейт едва не подавился нервным смешком. — Лина, побойся богов, тебе же едва семнадцать… Или даже ещё нет… — Вот именно. — Её тяжёлый взгляд придавил его к скамье, и он даже заподозрил, что тут не обошлось без её магии. — И это не мне, Натаниэль, нужно бояться богов. Словом, я не знаю, какие у неё на меня были планы и кем около себя она собиралась меня оставить, но я решила до этого не доводить. И она, конечно, попытается меня вернуть, едва рассвет забрезжит, и… Словом, посоветуй мне, пожалуйста, где я могу укрыться. Или хотя бы просто дай пару монет, я обязательно верну их тебе, но всё, что я смогла забрать с собой, ушло в столице на лошадь. Нейт отхлебнул снова и сдавил голову руками. Когда-то самым тяжёлым моментом в его жизни был тот, в который он решился на возвращение в родной Дом из столичных краёв, но теперь… Теперь ему придётся в одночасье принимать решение, явно ещё более тяжёлое, и видят боги, ошибаться было нельзя. — Когда ты выехала? — тихо спросил он. — От твоего… От Призмы до нас через столицу не меньше полутора дней езды, а ночь ещё не кончилась… Лина всё-таки сбросила капюшон окончательно, и Нейт увидел, что волосы её, явно пропустив через себя огромный поток магии, свалялись в неаккуратный облезлый хвост, сделавший бы честь какой-нибудь крысе-переростку. — Мне жаль лошадей, — тихо произнесла Линед, уткнувшись взглядом в стол. — Мне жаль, что я гнала их магически. Но без этого действительно успела бы сюда лишь под утро, и ты бы мог уже уехать. Счастье, что я тебя застала. «А если бы нет?» — налипло Нейту на язык. Но вслух он спросил совсем другое: — Ты уверена, что тебя ещё не хватились? — Нет. — Она стиснула ладони в замок — до дрожи, не сняв перчатку с правой. — Но я надеюсь, что если меня и ищут сейчас, то в столице. Или будут искать там утром. Натаниэль уставился в кружку. Что ж. Видят боги, он пожалеет только о недописанном конспекте. — Я думаю, мы поступим так, — медленно заговорил он. — Тебе сейчас нужно переодеться. Мне маскироваться бессмысленно, да и тебе тоже, но издалека нас можно будет принять за парочку странников, не больше. У меня есть запасная одежда, штаны подвяжем, бечёвка-то тут найдётся. И сменишь лошадь ещё раз — оставим столичную тут, и я шепну хозяину пару слов, если что, он скажет, что она всегда тут стояла. И… Он осёкся: Линед, словно вспомнив о чём-то, быстро вытянула из-за пазухи небольшой кинжал — боги, откуда он у неё вообще? — и резким, злым движением обрезала то, что осталось от её волос. Лишь одна прядь, достававшая до подбородка, обвисла с левой стороны её лица, но и ей пришёл конец через мгновение. — Ты же знаешь, — она медленно поднялась на ноги, сжимая в руке волосы, — что у них свой след? — Знаю, — охрипшим голосом ответил он, следя во все глаза за её движениями. Лина, пошатнувшись, подошла к слабо горевшему очагу и резко швырнула пряди в огонь. Постояла с полминуты, глядя на искры, и вернулась — так же медленно, чуть заметно припадая на одну ногу. — Лучше, чтобы следов вообще не было, правильно? — Правильно. — Прогнать хрип не помог даже очередной глоток смородницы — впрочем, она успела подостыть. — Пойдём наверх. Я знаю лесную дорогу до нашего дома. Мы приедем туда, отдохнём, поговорим с моим отцом и что-нибудь придумаем. Линед выдохнула — тоже хрипло — и уткнулась лбом в его плечо, когда он поднялся со скамьи: — Я не прошу об этом. Но если ты считаешь, что так лучше… — Отвечать за это всё равно мне, — криво усмехнулся Натаниэль. — И если я хоть что-то вынес из всех лет в Доме — он тебе не откажет.