Знак смерти
21 апреля 2021 г., 00:37
Следующие полтора месяца были намного хуже, чем могла представить Эбигейл, противнее даже первого года: если тогда ей швыряли в лицо обидные дразнилки, упрекали в том, что сделали родители — это ещё можно было терпеть, можно было убедить себя, что ей врут, можно было равнодушно пожимать плечами, дескать, это ко мне не имеет прямого отношения — то сейчас впереди неё будто ползла ледяная преграда. Радовало лишь предстоящее Рождество: на две недели можно будет вернуться домой, подальше от ненавидящих и испуганных взглядов, от которых уже тошнило.
Нет, было и нечто забавное в этих долгих месяцах тоскливого презрения: например, на Зельях Драко накидывал на голову капюшон мантии и верещал: «Дементор, дементор!», отчего Поттер вздрагивал. Разок Уизли швырнул в них крокодильим сердцем, со смешным шлепком впечатавшимся в лицо брата и упавшим на парту, за что с гриффов сняли полсотни очков, а сердце отправилось обратно в веснушчатый нос владельца ловкой рукой Лестрейндж — болтовня о никудышной охотнице на этом прекратилась. Да и шуточка с рефератом удалась: сдавая заданную Снейпом домашнюю работу, слизеринка якобы случайно ляпнула я принесла реферат об оборотнях, профессор Волк, и факультет разразился нестройными смешками.
Было и приятное: за зачëт по Древним Рунам Эбигейл получила заслуженное «Превосходно», с гордостью написав об этом в письме домой. Обо всём остальном слизеринка предпочитала молчать.
Лестрейндж бы взмолилась о переводе: хоть в Шармбатон, хоть в неведомый холодный Дурмстранг, хоть на другой континент, лишь бы подальше от места, где её фамилия становилась проклятием, но хорошо понимала: просить об этом бесполезно. Никто не послушал бы Эбигейл, кому какое дело до её переживаний?
Так что каникул девочка ждала с нетерпением, и каждый признак приближающегося Рождества — заиндевевшую траву, лëгкий морозец, выпавший снег — принимала за добрый знак, как и обещанный школьникам поход в Хогсмид.
Лестрейндж равнодушно оглядывала волшебную деревеньку, напоминающую подарочный снежный шар: крохотные, будто бы пряничные, заснеженные домики, остролистовые веночки, украшенные алыми ленточками, на каждой двери, снежные хлопья, тëплый свет гирлянд, витающий в воздухе аромат праздника: имбирные пряники, сливочное пиво, отголосок хвои… Если бы не пронизывающий ветер, это была бы идиллическая картинка, а так — Эбигейл быстро закоченела, несмотря и на тëплую зимнюю мантию, и на плащ поверх неё, и на кашемировый свитер. Потому и не пошла она за братом в лес, а заглянула в «Дэрвиш и Бэнгз» за рождественским подарком Драко и отправилась пить горячий шоколад. К ней присоединились Дафна с сестрой, за ними явился растрëпанный Малфой с Грегом и Винсом, а после этого подсела Панси. Лестрейндж лишь озадаченно хмурилась, выслушивая историю брата, как неведомая сила потянула его за ноги в сторону Визжащей хижины.
Ей было странно. И отчего-то — до неприличного интересно, что там. Визжащая хижина известна на всю Британию, и водиться там могло всё, что угодно, но чтобы совсем-совсем невидимое, и притом достаточно сильное, чтобы утащить мальчишку? По-хорошему, нужно бы наведаться в библиотеку, ну или, в крайнем случае, задать вопрос профессору Снейпу — он, конечно, не выносит, когда кто-то чего-то не знает, но о таком должен знать… И Эбигейл, увлëкшись своими размышлениями, даже не сразу поняла, почему кто-то несколько раз повторил её имя:
— Эби? Что с тобой? — Дафна аккуратно притронулась пальцами ко лбу подруги.
— Просто задумалась, — пожала плечами Лестрейндж.
— Это из-за того Грима? — уточнила Гринграсс, и Эбигейл болезненно поморщилась.
— Это был не Грим, сколько можно уже повторять?! — слегка раздражëнно процедила Лестрейндж.
Дело было в том, что Эбигейл, в очередной раз задумавшись (Нарцисса иногда шутила, что задумываться племянница может так крепко, что стены трещат) над подарком брату — шутка ли, выбрать что-то для человека, у которого есть абсолютно всё, включая деньги на карманные расходы — шла в сторону лавки розыгрышей, едва глядя под ноги, и потому не замечала… Да ничего, практически, Лестрейндж не замечала, и не заметила бы, если бы не встретившиеся ей по дороге Паркинсон и Гринграсс. Тем привиделась за кустом чëрная собачья морда, и якобы Грим вынюхивал именно Эбигейл. Панси, изучающая Прорицания, всё твердила, что это знак смерти, а Лестрейндж его даже не видела, и всё отмахивалась. Эту историю она и пересказала мальчишкам, опустошая третью по счёту кружку горячего шоколада.
— Я твëрдо уверена, что это обыкновенная чëрная дворняга, а никакое не предзнаменование, — пожала плечами Эбигейл, расплачиваясь за напитки. — Честно сказать, не верю в эти Прорицания, очень уж там всё туманно, понимаете? Да и псину такую я видела здесь на Хэллоуин…
Панси только фыркнула.
— А может, сходим к Ханидьюкам? — резко сменила тему Паркинсон. Эбигейл только отмахнулась, показав свой пакет медовых ирисок: вы, дескать, идите, а я там уже была.
И дëрнул же меня Мордред сунуться в несчастную эту рощицу, посмотреть на Визжащую хижину! — думала Лестрейндж, вслушиваясь в скрип снега под сапогами. — С другой стороны — что в этом такого? Интересно же, что за твари напали на Драко, и они ведь не опасные: только напугали, а не покалечили, — уговаривала себя девочка.
Всë это, конечно, несусветные глупости, твердила себе Эбигейл, упрямо топча сугробы. Следы в снегу уже замела метель. С одной стороны, никто и не запрещал ходить к Визжащей хижине, вон, и Грейнджер с Уизли там сегодня торчали, а чем она хуже? С другой стороны, добровольно лезть в самый жуткий дом в деревне, из которого, по слухам, воют, как из пыточной?
Очередной вызов себе. Очередная показная смелость, когда в животе ледяной каракатицей свернулся ужас — но лучше уж пусть кровь стынет в жилах от страха, пусть вперëд гонит интерес к неведомому созданию, чем липкая муть бесполезных серых будней: гнев да презрение, вот и все эмоции.
А ведь она влюбилась в этот адреналин. Она, холодная, расчëтливая слизеринка, чувствовала нечто особенное, когда выделялась новой нелепой выходкой. Плечи будто расправлялись, когда очередной танец на краю пропасти оканчивался. Всё это лишь телесная алхимия*, но жаркий огонь, растекавшийся в груди, когда она делала что-то, не подумав, стоил дорогого.
Раньше Лестрейндж была образцом благоразумия и трезвости мышления. Но только не сейчас, только не в этот безумный год, только не после того, как она вкусила особенную эйфорию, накрывающую вслед за уходящим страхом.
Да и что плохого в том, чтобы пощекотать себе нервы? Ничего опасного быть не может: деревню постоянно обыскивали дементоры…
Хуже тварей, чем стражи Азкабана, наверное, не существовало. Они ведь даже явились на матч, и от воспоминаний слизеринку пробивала дрожь: мимо таких Блэку не проскочить.
И окончательно решившись, Эбигейл шагнула за изгородь. Подойдя к ветхому домишке, она обошла его, прислушиваясь: и где же вопли? Где же следы хоть какого-то потустороннего создания?
Кто тогда обидел её брата?
Лестрейндж хмыкнула: не иначе, она сошла с ума. А поди-ка не тронься с такой-то жизнью…
Ещё раз обойдя кругом Визжащую хижину, Эбигейл удостоверилась: никого в доме не было и быть не могло. Изнутри не раздавалось ни звука. Окна и дверные проёмы были заколочены, правда, кое-где доски сгнили, и на их месте темнели безобразные провалы. В один из таких могло бы протиснуться крупное животное, ну, или она сама, худенький подросток, а вот взрослому путь внутрь был явно заказан. И — скорее для того, чтобы удостовериться, что никаких привидений внутри нет, подгоняемая любопытством — Лестрейндж опустилась на колени и протиснулась внутрь.
Оказавшись внутри, Эбигейл скинула сумку, вытащила из кармана палочку — мало ли, какую дрянь обнаружит? — и прислушалась. После зимнего дня полумрак комнаты, куда она попала, казался темнотой, единственным источником света служили расщелины в досках, и оставалось надеяться лишь на слух, пока глаза не привыкли бы. Что-то казалось девочке странным, только что? В хижине царила тишина, лишь слегка скрипело дерево, будто кто-то крался по скрипучим половицам…
— Беллатрикс Лестрейндж? — раздался в тишине хриплый голос.
— Эбигейл Беллатрикс Лестрейндж, — машинально поправила слизеринка и обернулась: кто в этом Мерлином забытом месте, куда, наверное, пару десятков лет не ступала нога человека, мог позвать её по имени?
Встретившись с ним глазами, Эбигейл не сумела даже закричать. Гортань будто судорогой свело от мгновенно затопившей разум паники, и в звенящей пустоте сознания мелькнула обречëнная мысль: «Ох, права была Паркинсон насчëт знака смерти».
Тысячу раз права.
Скудный свет выхватывал из полумрака тощую фигуру оборванца с всклокоченными, грязными спутанными волосами: кожа да кости, жилистый, высокий, он всё равно легко справился бы с нелепой третьекурсницей.
Ведь он убил двенадцать магглов и лучшего друга впридачу.
Живой ей отсюда было не выйти: говоривший сделал шаг вперёд, вступая в полосу света, и тот выхватил его искажённое безумным оскалом лицо — нет, маску: воскового цвета, череп, туго обтянутый кожей, и если бы не тёмный, безумный взгляд, лихорадочно осматривающий комнату и её саму, Лестрейндж приняла бы его за ходячего мертвеца. Если бы не знала так хорошо его лицо — со страниц «Пророка» и каждого столба, из семейного альбома и собственных кошмаров на неё глядел он.
Сириус Орион Блэк.
Если бы Эбигейл могла — то с визгом бросилась бы прочь, летела бы по улочкам Хогсмида, криками призывая на помощь, но тело отчего-то отказало ей именно сейчас. Животный страх заставлял ноги ослабеть, колени — подкашиваться, а челюсти — сжиматься до боли, до скрипа зубов, до звона в ушах, заглушающего зов разума. Даже дышать стало труднее, и лёгкие, и горло будто стиснуло железными обручами, каждый рваный вдох давался ей через силу, какие уж тут крики.
Да и кричи, не кричи — толку немного было бы. Если и услышали в деревне — что вряд ли, в такую-то метель — то порешили бы, что верещит местная нечисть, или вьюга воет.
Лестрейндж будто примёрзла ногами к полу. Время для неё замерло: сколько она так стояла, обливаясь ледяным потом, пялясь на беглого заключённого расширенными от ужаса глазами, чуть дыша? Минуту? Десять? Час?
Палочка плясала в руке. И что она, тринадцатилетка, могла сделать против взрослого человека, убийцы, этой палочкой? Экспеллиармусом запустить? Смешно.
И жалко.
Она сама жалкая. Никчёмная, слабая и трусливая, полное ничтожество. Не знает, что ей делать — такому в школе не учили.
Блэк сделал томительно медленный шаг вперёд. Эбигейл вдруг отчётливо поняла: никто не знает, где она; помощи ждать неоткуда. Не хватятся её до ужина, а до него ещё несколько часов.
— Не приближайся! — процедила сквозь зубы, будто с диким зверем говорила, а не с человеком. Впрочем, так ли она далека была от истины? Блэк и вправду напоминал смертельно опасное животное, сбежавшее из клетки, того и гляди — набросится… — Меня будут искать!
Вместо уверенной тирады — жалкий, отчаянный плач, дрожащий тонкий голосок, даже самой от омерзения сдавило горло.
Да какая ему разница, будут её искать, или нет? К тому времени, как её отыщут, он будет за мили отсюда!
— Опусти палочку, пока глаз не выколола, — посоветовал Блэк, поднимая вверх пустые грязные ладони — показывал, что безоружен.
Зачем?
Эбигейл лишь крепче сжала пальцы, не обращая внимания на дрожь. В памяти возникло лицо Нарциссы — плачущей от горя, Драко, упрямо сжимающего губы и нахмурившего брови, как всегда, когда он пытается сдержать рвущиеся наружу слёзы. Лестрейндж было, что терять.
— Я не убийца! Опусти, я сказал! — прорычал преступник, шагая навстречу Эбигейл.
Лестрейндж некуда было отступать. Она так и осталась на месте, только подняла голову, встречаясь глазами с Блэком. Сейчас она обрадовалась бы даже появлению дементоров, если те могли помочь. Но дементоров здесь не было — только беглый заключённый и застывшая от ужаса школьница.
Блэк усмехнулся. Лестрейндж оскалилась в ответ — очень ему страшно, ага, аж смешно. И смех этот — странный, хрипловатый, лающий, перемежающийся кашлем, что-то изменил в самой Эбигейл. Она уловила в нём нервные, натянутые нотки, и истерическое это ржание заставило слизеринку осознать: Блэк безумен. Убедить его словами, даже просто оттянуть время, не выйдет.
И страх обернулся яростью. Звериной, первобытной, инстинктивной яростью. Глубокий вдох — и Лестрейндж шагнула вперёд, навстречу преступнику, ощущая, как колотится об рёбра сердце.
— Не убийца, говоришь? — тихо прошипела девочка, немигающим взором вцепившись в глаза напротив, не разрывая зрительного контакта, ни на миг не выпуская из виду. — Ты убил толпу магглов! Ты убил своего лучшего друга! Ты пытаешься убить собственного крестника!
Под конец этой пламенной тирады Лестрейндж уже визжала, а кончик палочки вжимался в бледную, впалую грудь, покрытую татуировками.
— Нет! — прорычал Блэк, вырывая волшебную палочку из рук племянницы и отбрасывая в сторону. В то же мгновение тёмная волна безысходности накрыла разум Эбигейл, сметая остатки приличий. Саднящая боль в ладони будто бы сокрушила последний барьер, и слизеринка ринулась в бой за собственную жизнь.
Выжить любой ценой.
Она будто бы забыла, что совсем мала ростом, что она — хрупкая тринадцатилетняя девчонка, что Блэк мог её покалечить, что то, что она делает, неприемлемо, что её соперник — взрослый мужчина. Осталось только желание выжить, и Лестрейндж пустила в ход кулаки, ноги, зубы, кусалась, царапалась, пиналась коленями, дёргала головой, пытаясь попасть лбом по носу соперника, всё, что угодно — сделать больно. Оглушить. Выжить. Сбежать.
Всё остальное будет потом, если вообще будет.
Блэк что-то рычал, Эбигейл что-то визжала, чувствуя, как врезается костяшками в тело противника, но силы были явно неравны — даже повалив мужчину на пол, Лестрейндж не смогла с ним справиться, и её собственные руки оказались прижаты к скрипучим доскам. Блэк навис над ней, коленом прижимая её ноги, и заорал прямо в ухо:
— Я не собираюсь тебя убивать, глупая девчонка!
Примечания:
*Телесная алхимия - биохимия организма.
Не бечено!