Она появится, как королева

— Одно я могу сказать точно, — хохотнул Блэк, разглядывая свою окровавленную ладонь. — Ты настоящая дочь своей матери. Такая же… Темпераментная. Эбигейл равнодушно пожала плечами. Ей не было особенно стыдно ни за один из алеющих на теле Блэка укусов, а собственноручно разбитым носом вообще втайне гордилась. — Откуда ты вообще знаешь, какой была моя мать? — огрызнулась Лестрейндж скорее по привычке. — Я думала, вы не виделись примерно с тех пор, как тебя изгнали из Рода. — О, ты не угадала, — беглец вновь залился своим лающим смехом. — Двенадцать лет я слушал Мордредову су… Извини, я отвык общаться с нормальными людьми… Так вот, двенадцать лет я был обречëн слушать твою мать! — Великолепно, — процедила сквозь зубы Эбигейл. — Очень увлекательно, но я бы предпочла послушать эту историю в другой раз. Желательно, никогда. Отпусти меня. — Язва, — отметил Блэк, покручивая в длинных пальцах боярышниковую палочку слизеринки. — Я бы и отпустил, но ты же вернëшься сюда с отрядом авроров и парочкой дементоров! — Допустим, что да. Что изменят твои слова? — равнодушно пожала плечами Лестрейндж, притягивая к груди острые колени и пристраивая на них подбородок, охватив ноги руками. — Если уж ты пришла сюда, значит, что-то знала, — отозвался мужчина, жадно заглядывая в лицо слизеринки уже не столь безумным взглядом. — Значит, тебе что-то нужно! — То, что я оказалась здесь — чистая случайность, в судьбоносности которой тебе очень удобно убеждать нас обоих, — вновь огрызнулась Эбигейл. — Мне ничего от тебя не нужно, кроме как выйти отсюда живой и невредимой! Можешь стереть мне память, и я уйду, раз не хочешь меня калечить и убивать. — Нет уж, — беглец придвинулся ближе, схватил Лестрейндж за хрупкое запястье, едва ли не до боли сдавив его. — Во-первых, я не силëн в менталистике, ещё напортачу, и на всю жизнь оставлю тебя идиоткой. Во-вторых, скорее всего, на тебя мать повесила родовую защиту, и у меня может вообще ничего не получиться. В-третьих… Даже если ты зашла лишь случайно, я не могу отпустить тебя просто так! Голос Блэка понизился до хрипа. — Я расскажу тебе всё, и ты сама решишь, что с этим делать, — длинные пальцы с обломанными грязными ногтями вцепились в предплечье слизеринки. — Отдам тебе твою палочку и отпущу с миром… — Не боишься? — дерзко посмотрела на него Лестрейндж. После недавней потасовки тело отчаянно ныло. — Чего мне бояться, авроров? Дементоров? У меня есть способ… Иной… Я же даже смотрел на вас… На Гарри… И на тебя… — тяжело выдохнул мужчина. — Нет, это риск, но жизнь скучна без риска! По позвоночнику Эбигейл пополз нехороший холодок — не то от безумного бормотания Блэка, не то от его слов. — Смотрел? — переспросила она. — Иной способ? И тут же отпрянула в ужасе: кости Блэка начали удлиняться, тело принялись покрываться тëмной шерстью, и через мгновение на неё смотрела жутковатыми белëсыми глазами огромная косматая чëрная собака. — С ума сойти, — тяжело выдохнула Эбигейл. — Ты незарегистрированный анимаг? — Да, — Блэк превратился обратно. — И не я один… Ты же знаешь имя Питера Петтигрю? — Разумеется, — выплюнула слизеринка. — Ты же его прикончил, оставив лишь кусок пальца! — Да не убивал я его! — мужчина стукнул по полу кулаком и взревел так, что казалось — ветхий домишко рухнул бы. — Он… Он обратился! Отрезал себе палец и сбежал в канаву, трусливая крыса! А сейчас, — Блэк едва не захлебнулся своей тирадой, — сейчас он в Хогвартсе! — Звучит, как редкий бред, — помотала головой Эбигейл. — Если бы он был в Хогвартсе, его бы давным-давно заметили! — Выслушай, девочка, просто выслушай, — хрипло попросил Блэк, будто бы в душу заглядывая своими огромными глазами — и Лестрейндж, неожиданно для себя, кивнула. Может быть, она хотела выслушать, раз уж без этого Блэк не отпустил бы её, и сбежать от безумца. Может — увидела в его образе отголосок материнского. Жалости не было, да и не могло быть. Всё, что чувствовала Эбигейл — бесконечную усталость и желание, чтобы этот безумный день наконец-то закончился. Завтра она сядет в вагон Хогвартс-Экспресса, и забудет всё, как страшный сон. Может, она и вправду спала? Может, потому и произошла эта странная история с Драко, потому и она сама пошла в Визжащую хижину вопреки доводам разума, и сейчас сидела рядом с беглым заключённым, рассказывавшим совершенно фантастическую историю. — Допустим, Петтигрю и ты — незарегистрированные анимаги, — устало кивнула Эбигейл, когда Блэк, наконец, замолчал. — Допустим, это он, а не ты предал Поттеров. Допустим, он скрывался в облике крысы столько лет. Но чем ты можешь доказать свои слова? У тебя было время придумать что угодно, мог бы, к слову, приврать что-нибудь более складное. — Смотри, — Блэк рванул вверх рукав своих лохмотьев. — Погляди сюда! Видишь метку? Лестрейндж тупо уставилась на изящное предплечье, красиво перевитое ремнями мышц и выступающими синими венами. Восковая кожа была абсолютно чиста. — Пальцы, — хрипло проговорила девочка. Блэк послушно развернул кисти — татуировки были руническими, нигде ни следа черепа и змеи… — Череп и змея, — вдруг прошептала Эбигейл пересохшими губами. Перед глазами встала совсем другая картина: полумрак, четверо мужчин, игравших в покер, закатанные рукава белых рубашек… — Череп и змея! Они меченые! — Кто — «они»? — переспросил Блэк. — Твои родители? Малфой? Естественно. — О, Мерлин всемогущий, — тяжело выдохнула Эбигейл, сдерживая подступающие слëзы. — Значит, мне лгали… Столько лет вранья, столько лет мне твердили, что они были ни в чëм не виновны, подвергнуты Империусу, а на деле… — Уймись, — резко бросил Блэк. — Я понимаю, что ты девчонка, и у вас такое бывает, но толку сейчас от твоих слëз? — Ты в Азкабане совсем отвык с нормальными людьми разговаривать? — мгновенно разозлилась Лестрейндж. — Тогда вопросы буду задавать я! Отсутствие Метки — слабое доказательство твоей невиновности! Почему за три года крыса ни разу не попыталась навредить мальчишке? С чего ты вообще взял, что это — то самое животное? — Я говорил тебе, — по-собачьи рыкнул Блэк. — Он отрезал себе палец, и… Вот, глянь! Только посмотри, вот! Мужчина пихнул ей под нос засаленный клочок летнего «Пророка» с фотографией семейства Уизли, грязным пальцем ткнул в крысу на плече младшего из мальчишек Уизли. — Хорошо, предположим, хоть и верится слабо, — гневно сверкнула глазами Лестрейндж. — Что до всего остального? — Волдеморт пал, — пробормотал Блэк. — Волдеморт пал, и Петтигрю не стал бы… Прямо под носом Дамблдора… Чëртов предатель! — Резонно, — пожала плечами Эбигейл. — Но всё это — лишь твои слова. Чем ещё ты можешь доказать, что предатель — не ты? Ты же уже предал свою семью однажды! — О, глупышка, — хохотнул беглец. — Я? Предал их? Куда вернее сказать — они предали меня, заставляя встать под знамëна Неназываемого! Мать и отец не захотели пачкать руки, желали, чтобы это сделал я… А брат матери сделал тоже самое с Беллой! — Нет, — прошептала Лестрейндж. — Мордред побери, нет! — Да, девочка, да! — Блэк встал перед ней на колени и потряс её за плечи. — Они вынудили… Беллу и Реджи… Всю жизнь, всю жизнь твердили одно и то же… Это они меня предали! И ведь… Не отрезали от рода по-настоящему, всё надеялись, что я вернусь… Буду делать, что скажет мать… Я не предатель! Я бы лучше умер, чем предал Джеймса и Лили! В конце концов — я магический крëстный Гарри, представляешь, каким откатом меня размазало бы, причини я ему вред даже косвенно? По лицу Эбигейл потекли слëзы. Внезапно в этом оборванце она увидела след прежнего Сириуса Блэка — красивого, самоуверенного мальчишки, с правильными тонкими чертами, высоким аристократическим лбом, бровями вразлëт, носом с лëгкой горбинкой, след аристократа с яркой мужественной красотой — след брата собственной матери. — Расскажи ещё… Пожалуйста, расскажи, — прошептала слизеринка, сдерживая подступающие рыдания: в горле свернулся тугой горький комок, не давая толком вдохнуть. Как наяву, перед ней вставала крикливая леди Вальбурга, отчитывавшая угрюмого подростка; степенный лорд Сигнус Блэк высокомерно объяснял дочери, в чëм состоит её долг; вновь леди Рода, но уже с младшим сыном, толкавшая того к Реддлу… — Рег погиб в семьдесят девятом, — глухо заключил Сириус совсем чужим голосом. — Я думаю, что с ним расправился кто-то… Из этих… Он был одним из них, да, но я не мог его за это ненавидеть. Никогда. Мы всё детство были рядом — вот как ты с отпрыском Цисси… — А мать? — всхлипнула Эбигейл. — Мы не были так близки, — отозвался Сириус. — Но провели двенадцать лет рядом… Потом. В Азкабане. И, знаешь, если бы не Белла — было однозначно хуже. Мог бы совсем тронуться… Да хватит с тебя на сегодня, уже совсем расклеилась! Большой ладонью Блэк утëр племяннице слëзы. — Веришь мне? — тихо спросил он. — Рассудив насчёт отката — верю, — ещё тише ответила Эбигейл. — Только не жди, что я буду тебе помогать. Ты же мне, по сути, никто. — Жаль, — лицо Сириуса скривилось, будто он проглотил стакан Костероста. — Дело, конечно, твоё… — Ты выбрал свою сторону, — зло прошипела Лестрейндж, разъярëнная укором в печальных глазах Блэка — как он, беглый азкабанский заключëнный, смел её укорять? — И куда тебя это привело, в камеру? Без суда и следствия, хотя твоим покровителем был глава Визенгамота? Хорошенькая судьба, нечего сказать! — Весьма мило слышать подобное от будущей убийцы всех недостаточно чистокровных, — парировал мужчина. — Во-первых, — сверкая глазами, Эбигейл поднялась на ноги, — Я не убийца, и никогда ей не стану. Меньше года назад я рисковала жизнью, чтобы спасти девчонку. Во-вторых, — Лестрейндж нависла над Блэком, — Я ненавижу Того-Кого-Нельзя-Называть. Он разбил мою семью. Если бы не он, меня растили бы мать и отец! А в-третьих — ну-ка подумай, что ты собрался сделать с предателем? Явно не Министерству выдать! Так кто из нас убийца? Посему будь добр — заткнись и отдай мне мою волшебную палочку, я не хочу более иметь с тобой ничего общего! Эбигейл едва не вцепилась мужчине в горло снова, выплевывая каждую фразу со всем презрением, на которое была способна. Голословные обвинения больно ранили — казалось бы, уже должны были войти в привычку, ан нет — от бывшего заключенного, предателя крови, человека, к мнению которого, по-хорошему, не стоило-то и прислушиваться, это звучало отчего-то особенно больно. И Лестрейндж отчаянно шипела на Блэка рассерженной змеёй, хотя с час назад была твёрдо уверена, что преступник свернëт ей шею — а сейчас сыпала обвинениями в его адрес. — Держи, — ошарашенный внезапной резкостью ответа и, более того, его смыслом, Сириус протянул девчонке искомое. — И… Уже вечереет. Может, ты… Зря, конечно, я это говорю… Но ты, может быть, попробуешь вернуться в Хогвартс короткой дорогой, чтобы не привлекать внимания? — А есть короткая дорога? — переспросила Эбигейл, приподняв бровь. — Есть… — Блэк потянул девчонку за руку. — Вот, сначала нужно спуститься на первый этаж, а там будет туннель… — Ясно, — кивнула Лестрейндж, выпрямляя спину до боли. — Так вот как ты пробрался в Хогвартс! Перевернул вверх дном всю школу, знаешь, что пережил из-за тебя Поттер? Что пережила я, знаешь? Ненавидящий взгляд девчонки устремился в глаза мужчины. — Да ни черта ты не знаешь, Блэк! Тебе же плевать на всех, и на собственного крестника, и на меня — а что он испугался до смерти? А что вся школа о нас шепталась? А что меня, меня все ненавидят, потому что считают, что я тебе помогаю? Какая, к чëрту, разница, ты просто свихнулся на идее поймать эту крысу, которая, может, и вовсе не Петтигрю! — выкрикнула Эбигейл, с каждым словом всë больше краснея от злости. — Успокойся, прошу, — Сириус молитвенно вскинул руки. — Я двенадцать лет… Двенадцать лет провёл с мыслью, что предатель остался на свободе — о чём ещё я могу думать, девочка? Пойми меня, пойми, ты же даже в змеином логове выросла неплохой девчонкой, а не… Лестрейндж уже скинула сумку в люк и подняла глаза. — Полегче, ты говоришь о моей семье, — резко ответила она. — Куда ведёт этот туннель? — Под Гремучую Иву, — тихо ответил Блэк. Эбигейл почти физически ощущала, как вырвала у него едва-едва забрезжившую надежду, и отчего-то стыдилась этого. Странно. Она чувствовала себя совсем странной, лишним звеном, чем-то неправильным: слишком понимающая, слишком мягкосердечная, слишком… Чужая всегда и везде. Неправильная слизеринка — но никакая не гриффиндорка, вовсе не хаффлпаффка и глуповатая для Рейвенкло девчонка. И только Блэк сказал ей, что она нормальная. Неплохая. — Единственная просьба, — печально, отчаянно, в душу заглядывая безумными глазами, произнëс Сириус. — Если ты расскажешь кому-то об этой встрече, всё полетит к Моргане! Прошу тебя, девочка, прошу — ни единой душе не говори! Кажется, он ожидал, что Эбигейл ответит: «Я не расскажу». Но девочка лишь вздохнула, присев на край дощатого пола и свесив ноги в провал. С пару минут она молчала; молчал и Блэк. У неё не было повода согласиться промолчать. У неё не было никакой выгоды сдавать невиновного человека аврорам. И Лестрейндж, наконец, кивнула. Блэк облегчëнно выдохнул. — Не вылезай сразу! — предупредил Сириус. — Когда увидишь впереди свет, высунь руку и ощупай ствол, найдëшь нарост — нажми на него, тогда Ива тебе не повредит. — Спасибо, — болезненно скривилась Эбигейл. — До свидания, Сириус Блэк. — До свидания, маленькая Белла, — усмехнулся мужчина. Бежать. Эбигейл отчаянно хотела сбежать. Хотя бы домой. У неё начинал болеть живот. Не помня себя, Лестрейндж будто в бреду выползла из туннеля и бросилась в подземелья. Разум её пылал: слишком много свалилось на неё в этот день. Беглый преступник, который оказался вовсе не убийцей. Понимание, что на протяжении тринадцати лет ей врали: Люциус всегда уклонялся от ответа, откуда ему столь много известно о делах Тëмного Лорда, которого он осуждал на словах, но поддерживал многие его идеи. Будто всё сложилось в детскую логическую игру «Рыцари и лжецы», где рыцари всегда честны, а лжецы отчаянно врут, не замечая, как опровергают собственные слова. То, что с таким трудом воссоздала Лестрейндж летом, вновь рухнуло без надежды на восстановление. Этот карточный домик был слишком непрочен. Слепые пятна прошлой жизни обнажились пред ней в весьма неприглядном свете, и что стоило делать с этим знанием, Эбигейл не могла даже предположить. Кажется, у неё была температура; во всяком случае, слизеринка чувствовала, как бросает её то в жар, то в холод. И в тумане горячки, она добрела до больничного крыла, послушно выпила зелья, начисто лишившиеся для неё вкуса, и заснула. Вот так, значит, проходит взросление, — зацепилась Лестрейндж за фразу мадам Помфри. И это значило для неё несколько больше, чем новый для тела физиологический процесс.