Я просто хотел, чтобы меня любили

Любовь моя Всегда выходила мне боком Сто шагов по болоту Необходима осторожность линий Но оступаюсь и падаю в воду Я всего лишь хочу Чтоб меня любили (с) Элли на маковом поле – любовь моя

Этот новый год Цзинь Гуанъяо встречает в звании Верховного заклинателя. Уже поздний час, прием в Башне Кои закончился, но вдали еще слышны радостные возгласы, шум фейерверков и громкая музыка. В роскошной спальне ярко горят лампы. Цзинь Гуанъяо снимает парадный головной убор, сбрасывает тяжелое верхнее одеяние, расшитое золотом и жемчугом. Сюэ Ян по-кошачьи подкрадывается неслышными шагами, вынимает шпильки из его волос, расправляется с завязками на втором одеянии, скользит ладонями под рубашку. - Ну что, Яо-мэй, ты счастлив? Цзинь Гуанъяо пытается не думать о том, что все эти люди, восхвалявшие его на сегодняшнем празднике, еще недавно насмехались над ним и будто соревновались между собой, кто изощреннее унизит «сына шлюхи»… и что, если вдруг его власть пошатнется, они точно так же радостно будут втаптывать его в грязь. Пытается не думать, что «народная любовь» - жалкая иллюзия. Даже мысли о эргэ причиняют боль. «Любит ли меня Лань Сичень? Хотя бы как брата, о большем я и мечтать не смею? Любил бы он меня, если бы знал обо мне всё?». Первый нефрит клана Лань прекрасен – и далек, словно свет луны. Сюэ Ян босяк и пакостник, но он, по крайней мере, знает о Яо всё – и не осуждает. Сюэ Ян на его стороне. Когда отец оскорблял Яо при всех и говорил, что сделанное им для клана – капля в море, и говорил мерзости о маме, Сюэ Ян сказал: «Если бы кто посмел назвать мою мать шлюхой, я бы пустил его по кругу, и тогда поинтересовался бы, кто здесь шлюха»… сказал: «Если ты хочешь избавиться от этого мудака, я на твоей стороне». И он никогда ничего не говорил, когда в их ночи любви Яо стонал под ним: «Эргэ… А-Хуань…». Хоть днем мог ядовито пошутить о Лань Сичене и о том, какими глазами Цзинь Гуанъяо на него смотрит. - Наверное. Наверное, я счастлив, А-Ян, - Яо подставляется под горячие, шероховатые ладони, позволяет Яну целовать так, как тот больше всего любит: жестко, прикусывая кожу в самых чувствительных местах, оставляя алые следы. Обычно Яо не любит меток, но сейчас он немного пьян… вином? Ощущением праздника? Властью? И ему хорошо, когда всё так, страстно и уверенно, горячо. Его одежда в беспорядке падает на пол, но Ян еще одет, и Яо прижимается к нему, раздевает, ласково поглаживая, тыкается носом в его волосы, в шею, целует в ямочку меж ключиц, с наслаждением вдыхая запах кожаной одежды, конфет, яблок в карамели и пепла – странное сочетание, но возбуждающее. Яо стонет от властных прикосновений, чуть слышно выдыхает: - Подожди, А-Ян, дай мне погасить лампы… слишком светло… - Я сам. Одно легкое, почти незаметное движение пальцев – и спальня погружается в темноту. Ян увлекает Яо на постель, и они сплетаются руками и ногами, тесно, целуясь глубоко, так, что дыхание перехватывает. - А-Ян, - выдыхает Яо, прикасаясь к нему, обводя кончиками пальцев очертания шрамов на плечах и спине. Не представляет себе на месте любовника эргэ, нет, в этот миг ему нужен и важен Ян… …который следовал за ним тенью, внушая страх заносчивым адептам, намеренным посмеяться над бастардом Цзинь Гуаншаня… …который пригрозил вырезать языки всем, кто еще раз назовет Мэн Ши шалавой, и таки оставил без языка одного наглого типа – остальная компания умолкла сразу… …и говорил – я на твоей стороне – если нужно за тебя убить, я убью – ты умный, ты такой хитрый, да этим холеным богатеньким сынкам до тебя далеко… - Всегда хотел наесться тех сладостей, которые готовят для избранных, и потрахаться с тобой на та-а-кой постели. Это же тренировочное поле, а не кровать, - тихо смеется Ян, переводя дыхание. – А еще – отведать ту самую знаменитую «Белую луну»… - На приеме ты почти не пил, - Яо нетерпеливо вжимается в него сильнее, трется о его тело. Он чувствует, что Ян хочет, так зачем же тянуть время и болтать. - Пить с придурками неинтересно, я свистнул кувшин для более достойного применения, - Ян отстраняется, роется в беспорядочно разбросанной одежде и достает из рукава-цянкунь крошечный кувшинчик. От прохладных капель, льющихся на кожу, тело пробирает дрожь. Когда вино попадает на следы от царапин и засосов, то немного печет… но жадные прикосновения языка и губ стирают не только эти неприятные ощущения – а и всё грязное, мерзкое, больное и стыдное, что было с Яо в жизни. Конечно, это иллюзорное чувство, его идеальная память – его дар и проклятие, он всё равно будет помнить до конца своих дней… Но хотя бы в эту ночь воспоминания сгорают в огне бесстыдных ласк. Ничего, что Ян жестокий убийца и что для него важнее всего – чтобы в карманах водились конфеты и чтобы было где проводить свои безумные эксперименты. Но он любит Яо хотя бы в эту праздничную ночь. Хотя бы так, как умеет.