Кунь да соболь бежит, а баранья шуба в санях дрожит

*** Никто не знает, как они там вместе оказались. Рядом, в темноте угла, за одним столом, заставленным пепельницами и бутылками, залитым чем-то липким. Тиму, впрочем, это все равно. И пятна на столе, и причины ситуации. Он не собирается из нее как-то выходить. Он лишь придвигается еще поближе, закидывая руку Джинджеру на плечи. Тим замечает, что он ерзает. И дергается. Дергается из-за него, из-за касаний, отводит взгляд, слегка краснеет и далее по тексту, Тим этот текст много раз читал. Еще он замечает, что у Джинджера стоит. И он не знает, в чем там дело, в какой-то наркоте или еще каких таблетках, в нем самом и его раскинувшемся там на креслах великолепии, или у Джинджера просто всегда такая завидная эрекция от любого дуновения. Он нихуя не знает. Ему все равно. Он только замечает, что Джинджер ерзает, сидя рядом с ним, и подает ему довольно-таки знакомые знаки, когда Тим придвигается к нему, касается, задерживает взгляд, он замечает, что Джинджер будто бы пытается сбежать, все время ищет повод его не беспокоить, Тим это замечает — и не дает ему уйти. Потому что его ровным счетом нихуя не беспокоит. Потому что ему нравится, блядь, рядом с ним сидеть. Потому что у Джинджера, черт побери, стоит. Так что он говорит возьми мои, когда Джинджер поясняет ему что-то про кончившиеся сигареты, машет рукой, подзывая кого-то из толпы людей на помощь, когда Джинджер сообщает ему о своем желании выпить еще пива, он пододвигает ему пепельницу, когда Джинджер опять закуривает, и закуривает тоже, оставляя сигарету свисать с нижней губы, а руку — ее он роняет Джинджеру на бедро. Намеренно, естественно, но будто невзначай. Джинджер вздрагивает. Вздрагивает и смотрит на него, ничего не говоря, приоткрыв рот и дергая, скользя кончиком языка между губ, вряд ли намеренно, и Тим широко улыбается ему, немного криво, подмигивая, а Джинджер вздрагивает и отводит взгляд, поднося к губам сигарету и нервно затягиваясь, разглядывая что-то в толпе, в темноте бара, будто ему там что-то действительно чрезвычайно интересно. Это, блядь, даже забавно. По крайней мере, ему не часто приходится так делать — преследовать кого-то — но ведь он совсем не против. Просто обычно на него вешаются столь же активно, как он сам. А так — так это даже забавно. Тим не особенно азартный человек, но охота ему отнюдь не чужда. У него, в конце концов, есть собственная коллекция огнестрельного оружия. Он лениво поглаживает Джинджера по бедру сквозь джинсы, оставляя руку там, куда он ее положил. И продвигаясь дальше. Выше. Ближе к ебаной добыче. Он придвигается поближе, когда Джинджер тушит сигарету в одной из пепельниц, и тушит свою, и снова усмехается, когда Джинджер снова вздрагивает, почувствовав его пальцы на шее, под волосами, на затылке. Тим наклоняется, притягивает было его к себе. — Н-не надо, — быстро произносит Джинджер, и дыхание его задевает Тима по лицу. — Пожалуйста, не надо. Блядь. Вот что Тим думает. Еще — еще он думает что, ебаный Акела, промахнулся, и отстраняется, напрягаясь, подбираясь, готовясь извиняться — чего он тоже не особо часто делает. — Блядь, — говорит он. — Извини. Я просто… Я отстану, ладно? Я не… Договорить, чего он не, он так и не успевает, что, может быть, и к лучшему, потому что он очень даже да, он был совсем не против, ему все нравилось и нихуя не беспокоило, а у Джинджера стоял член и до сих пор стоит, но что уж тут, однако он не успевает, а Джинджер перехватывает его удаляющуюся руку, прижимая ее к собственному бедру своей. — Нет, нет, — все так же спешно говорит он. — Можешь… Можешь трогать. Если хочешь. Только… Не надо… В смысле. Тут же люди. И… Кто-нибудь… Ну. Мы же коллеги. Так что не надо… Ну, знаешь. Целоваться. Я имею в виду, у тебя репутация… Хохотом Тим чуть ли не давится. — Репутация? — переспрашивает он, вытирая выступившие слезы плечом. — У меня? Господи. — Он мотает головой, сжимая пальцы Джинджера в своих, а потом растопыривая их, накрывая его бедро ладонью, поглаживая. — Моя, блядь, репутация, она, знаешь ли, скорее в том, что я давно уже должен был торчать под этим ебаным столом и сосать твой хуй, я просто решил не торопить события. И мне насрать, кто там что подумает и что напишет. Я не танцор и не ебаная примадонна, а музыкант, так что плясать под чужие дудки я никогда не собирался. У меня свои правила. Пиздец. Репутация. Он отпускает еще один смешок, не удержавшись. — Извини, я не… — говорит Джинджер, но Тим его перебивает и так и не узнает, что именно не он. — Господи, и мы у Мэнсона играем, — перебивает Джинджера Тим. — Который, как известно, сосет свой хуй и все такое. Что тут вообще можно… испортить? Джинджер слабо улыбается, смущенно отводя глаза. — Извини, — говорит он. — Я просто… Ну, волнуюсь. Потому что люди. Знаешь, я всегда… Ну, ты видел. Наверное. Я поэтому… — Да ладно уже, — говорит Тим, немного сжимая пальцами его бедро. — Все нормально. Ничего страшного. Расслабься. Не надо целоваться — так не надо. Меня и без этого все более чем устраивает. — Ладно, — кивает Джинджер. Вслед за этим ладонь Тима продолжает свое путешествие, неспешно пробираясь вверх, бродя кругами, и никаких изменений в его публичный образ это наступление не вносит, потому что никто и знать не знает, что творится под столом. Это Тим, в принципе, умеет. Он сползает ниже, расставляя ноги, весь расхлябанный, будто он просто гораздо больше выпил, чем он на самом деле пил, или в его кармане завалялась наркота, или он вообще всегда такой чувствительный вот именно к этой марке ебаной бодяги, его всегда с нее развозит, он тут не обжимается и не гладит хуй коллеги, а приобнимает друга, спрашивая его мнения о разведении болонок, приебавшись к нему словно репей, так как все это Очень Важно и ему Нужно Знать, и если его пальцы и гладят ему шею, то под волосами, и их никто не видет, потому что у стен нет глаз. Изображать то, что с ним вполне случалось, Тим умеет и неплохо. И гладить хуи тоже. Он накрывает член Джинджера ладонью, закончив растирать ему бедро, решив перестать его дразнить и смилостивившись, насчитав восемь или девять невольных толчков бедрами, он накрывает его член — и десятый толчок выходит призовой. Он гладит его через джинсы, немного слишком плотные, но он ведь не вчера родился, нащупывает ствол, головку, повторяет форму, ладонью, пальцами, и сглатывает слюну, напрягая руку, сжимая член, и скользя ей вниз, находя яички, подбирая их, перебирая, насколько позволяет ткань. Потом, увы, Джинджер снова дергается, и это не очередной толчок ему в ладонь. Он дергается, когда Тим сжимает пальцы еще раз, обхватывая ствол и думая, что жаль — очень, очень жаль — что столько замечательной слюны пропадает зря, он дергается — и перехватывает его руку, останавливая его. Тим переводит взгляд, смотрит Джинджеру в лицо, подчиняясь ебаному запрету, хотя это и полный бред, это вообще уже немного бесит, ведь он тут не один не вчера родился, Джинджер тоже, Тим смотрит на него, поднимая бровь, а Джинджер только нервно сглатывает, поводя плечами, держа его запястье пальцами. Тим вздыхает. — Слушай, я… — начинает он. — Блядь. Нет, ты знаешь, это, вообще говоря, даже прикольно, ебаные кошки-мышки и так далее, но эти смешанные сигналы меня немного… Я небольшой любитель домогаться и людей насиловать. Мне, блядь, в участках неуютно, и полицаев я не очень-то люблю. Так что… Ты вообще хочешь? Джинджер прикусывает губы, опуская взгляд. — Да, — говорит он тихо. — Я… Да, хочу. — Замечательно, — отвечает Тим, а потом запускает пальцы ему в волосы, тянет за них, задирая ему голову, потому что это тоже, по правде говоря, немного заебало, и можно же смотреть человеку, блядь, в глаза, когда он у тебя выясняет, как это все, блядь, понимать. — А хули ты тогда все время дергаешься? Джинджер вздрагивает. — Я не… — говорит он, пока Тим пристально на него таращится, продолжая гнуть свое, хотя ему и кажется, что он немного перегнул, что не надо было говорить так грубо, что это, блядь, отсосам обычно ни разу не способствует, но что уж тут, опять же, что уж тут. — Боже. Я просто… Мне надо. Мне просто в туалет надо. Я… Я слишком много пива выпил. Я… Я не хотел. Ну, ты же сказал. Ну. Что тебя ничего не… Чтобы я не уходил. И я… Я поэтому не стал ничего тебе… Тим снова ржет. Мотает головой. Вздыхает. — Слушай, я понимаю слово «нет», — говорит он. — Не надо, блядь, придумывать идиотские отмазки, чтобы я… — Нет, нет, — перебивает его Джинджер, сжимая его запястье пальцами покрепче. — Это не отмазка. Я правда… Мне правда надо. Я… Тут он берет руку Тима в свою, хотя и неуверенно, и перекладывает ее с члена на живот, немного нажимая, словно давая разрешение надавить сильнее. Тим давит, естественно, он давит, и Джинджер вздрагивает как-то особенно… Тим сглатывает водопад слюны во рту. — Ладно, — говорит он и еще раз усмехается. Ебаный пушной зверек. — Окей. Прости, что сразу не поверил. Ладно. Давай тогда, что ли… вместе? В смысле, я с тобой пойду. Чтобы ты от меня таки не сбежал. Раз ты все же хочешь. Поссышь — а там как раз и продолжим. — Х-хорошо, — кивает Джинджер. Ласка. Белочка. Песец полярный. *** Толпа у лифта мало отличается от толпы в баре. Впрочем, Джинджер — сговорчивая добыча — тут же ему сообщает, что в конце коридора есть второй лифт, вроде запасной, он в нем уже был, он же увлекается лифтами и всегда в них ездит, в каждом новом отеле, и Тим кивает, не особо его слушая, а лифт в конце коридора открывает им свои двери, освещая темноту пустых углов, и закрывает их, и даже едет с несколько секунд, за которые Тим не успевает ничего сделать, ничего из того, что он уже держал, схватить. Лифт застревает. Просто, блядь, дергается, хуже Джинджера, резко и довольно-таки мерзко, и замирает, останавливаясь, моргая лампами на потолке. Джинджер ерзает на месте, теперь стоя, и протягивает было руку, чтобы дотронуться до Тима и, по-видимому, успокоить. Как будто это Тиму срочно надо ссать. — Он сейчас поедет, — говорит он Тиму. — Ага, — отзывается Тим, опираясь спиной на стену и разглядывая его сверху вниз, задерживаясь взглядом на ширинке. Ну, на стояке — и вот он ему вполне нужен и желательно как-то побыстрее. — Ты… — продолжает Джинджер. — Прости меня, ладно? Я… Я правда хочу. Просто… Волнуюсь. Ты… Из-за тебя и вообще. Вообще тоже. Ну, всегда. Просто ты… Я правда хочу, ладно? — Ага, — повторяет Тим. — Замечательно. Джинджер переступает с ноги на ногу и кривит губы, немного сжимая бедра и положив руку на живот. — Боже, — говорит он. — Прости. Мне просто реально… Реально сильно надо. — Ага, — еще раз сообщает ему Тим. Лифт снова моргает лампами и ехать никуда не собирается. — Может, здесь уже поссышь? Я потом извинюсь за подмоченную репутацию и все такое. Надо же соответствовать образу рок звезды. Джинджер улыбается ему, даже смеется, переводя взгляд в пол, чтобы ответить. Видимо, ему знаки подает ебучий ламинат. — Я… — бормочет он. — А ты… Ты не против? — Вообще нет, — ни для кого — разве что для своего собственного отражения в зеркале над поручнем — мотает головой Тим. — Я очень даже за, если что. — Л-ладно, — говорит Джинджер, слегка краснея. Пока он отворачивается, Тим раздумывает, сколько ведер краски он упустил, взявшись охотиться в плохо освещенном баре. Еще он успевает подойти поближе, вплотную к Джинджеру, и положить ему руку на плечо, потому что отходить от него он не намеревается, по крайней мере, точно не сегодня, и то, как Джинджер вздрагивает от его прикосновения, только укрепляет его мотивацию усердствовать. — Давай, — говорит Тим. Джинджер мельком смотрит на него, кивает, и оборачивается, оглядываясь через плечо на дверь. Тим усмехается. — Давай уже, — настаивает он. — Здесь только мы с тобой — и еще вот эти два придурка. — Он кивает головой на зеркало. — Но ты о них не парься. Они свои. Джинджер смеется — и будто даже на секунду расслабляется впервые за последние… сколько ему там? Тридцать семь ебучих лет. — Хорошо, — говорит он. — Ладно. Ты… — Ага? Джинджер сглатывает, а рука его повисает в толще воздуха возле ширинки, не касаясь. — Ты хочешь… Ты хочешь посмотреть? — Ага, — подтверждает его догадку Тим, немного сжимая пальцы у него на шее, под волосами. — Еще как. — Ладно, — повторяет Джинджер и наконец — медленно, неверятно медленно — тянет за молнию, тянет вниз. — Ремень тоже расстегни, — добавляет Тим. Он даже не задумывается, не слишком ли это было нагло. Он вообще ни о чем не думает. Он просто смотрит, потому что Джинджер так и делает, расстегивает ремень и пуговицу и приспускает джинсы, отгибая ткань, а затем трусы, трусы он тоже приспускает, отодвигая в сторону и вытаскивая член. Все еще полувставший член. Тим просто таращится вниз, неотрывно, поглаживая пальцами затылок Джинджера, пока тот не издает шумный, смущенный и немного раздраженный вздох. — Не п-получается, — тихо произносит он, нервно подергивая рукой вокруг члена. Тим усмехается — прямо ему в волосы. — Хм, — говорит он, опуская руку и обхватывая ею руку Джинджера, прижимая ладонь к костяшкам. — Давай я тебе помогу. После этого Джинджер только стонет. — Боже, — говорит он, когда Тим проводит большим пальцем по стволу, и еще раз, и еще, вжимаясь в него и выдыхая губами ну, покажи мне в его ухо, почти касаясь его ими. И после этого он только стонет. Немного вымученно, несколько раз подряд, одновременно низко и странно высоко, стонет — и будто обмякает, будто повисает, откидываясь спиной на Тима, когда моча начинает литься золотистой струйкой на пол. Тим и на нее таращится — и очень увлеченно. Продолжая гладить большим пальцем член. — Все, — шепотом, словно пересохшими губами произносит Джинджер, когда струя, увы, и правда иссякает, а он сам перестает вздрагивать, подбираясь, прощаясь с последними каплями. — Ага, — соглашается Тим, проводя большим пальцем по головке, по отверстию уретры, подхватывая подушечкой остатки влажного и теплого и, сука, вкусного. — Блядь. — добавляет он, облизывая палец еще раз напоследок и вынимая его изо рта. — А я тот еще дебил, однако. Не надо было на пол. Надо было мне в пасть. Такая замечательная лужа — и вся пропадает зря. Теперь таращится не он, а Джинджер, на него, пока он высказывает свои искренние сожаления, таращится и задыхается, не верит ему или просто охуел, или у него вообще глаза всегда такие, и правда ведь такие, таращится, но ничего не говорит, даже не стонет, потому что динамик на панели управления вдруг оживает, подавая голос и наполняя воздух шипением и шумом. — Диспетчер. Там кто-то есть? — с хрипами интересуется, видимо, диспетчер. — Ага, есть, — говорит Тим, натягивая трусы на Джинджера. — Мы тут у вас в лифте застряли. — Да, я так и поняла, — отвечают ему с шорохами. — У нас там часто застревают. — У вас тут еще и нассали, если что, — доверительно сообщает Тим, упаковывая орудие преступления в ткань джинсов и застегивая ремень. — Господи, опять? — вопрошает голос — на этот раз с негодованием. *** — Пойдем, — говорит Тим, вытягивая ключи от номера из кармана. Спасение их из лифта заняло всего лишь несколько минут, а лужа… Ну, к ней он не причастен. Сочувствует. И понимающе кивает, и говорит да, нехорошо. Благодарит за незамедлительную помощь. И обещает оставить благодарный отзыв в книге на ресепшене. Ему, блядь, похуй. Прошло всего лишь несколько минут — и он думает совсем, блядь, не об этом. — Я еще хочу. На течь полюбоваться и чтобы в этот раз текло не зря. И это он говорит, разумеется, отнюдь не шипению в динамике. Он говорит это Джинджеру, в лицо, смотря ему в глаза, притягивая его к себе за ремень, соскальзывая ладонью ниже, обхватывая ею член. И так как Джинджер соглашается, так как он и правда тоже хочет, просто мнется, волнуется и дергается так, что Тим захлебывается ебаной слюной, Тим еще как любуется на течь — немного на другую. И очень, очень не зря. Он слизывает результаты течи с пальцев, запихивая их себе в рот, собирая влажное и теплое, и тоже, сука, вкусное, с собственных груди и живота, после того, как Джинджер прекращает дергаться на нем, дергаться так, что и сам Тим дергается, не в силах удержаться, дергаться верхом на нем и сжиматься, как ненормальный, так, что и сам Тим его сжимает, крепко, вдалбливаясь в него снизу еще несколько секунд, чувствуя, как разлетевшиеся по его груди и животу капли спермы размазываются еще больше. Конечно, так, как у них в итоге вышло, ему ничего не попадает сразу в рот, ему приходится запихивать в рот пальцы, вместо того, чтобы просто отсосать, но все это не зря, очень, очень не зря, не только потому, что Джинджер дергается у него на члене, задыхаясь, и сжимается, кончая, так, будто его заклинило, а сам Тим спускает ему в задницу и глубоко, все это очень, очень даже ведь не зря еще и потому, что когда сразу что-нибудь не получается — это просто повод повторить. _____________________________________________________________________________