Было ремесло, да хмелем поросло

      На Энтерпрайз тихо опускалась ночь. Вернее, опускалась она не тихо, а этапами угасания симуляции естественного освещения на борту, да и не опускалась вовсе — попробуй-ка опустись на что-нибудь в космической невесомости. Вернее будет сказать так: вахта основного командного состава подходила к концу, и часть экипажа могла смело отправляться по каютам. Не грозило это разве что лазарету, путь из которого был закрыт всем, включая старшего офицера по медицине, который то ли из солидарности с пациентами, то ли по личной привязанности к рабочему месту появлялся в своей каюте еще реже, чем ступал на землю родной Джорджии.       В ту космическую, такую же синтетическую, как и корабельный паек, ночь, компания собралась, что надо. МакКой нарочито рано распустил всех сестер, успешно разбив доводы не желающей уходить Кристины, которая в любви к медотсеку могла бы соперничать с ним наравне — благо, у МакКоя было преимущество в чине, поэтому последнее слово всегда оставалось за ним, — и наконец смог сделать то, о чем тайно мечтал с самого первого часа пребывания в лазарете Скотти: достал бутыль саурианского бренди. В последнее время доктор все чаще прикладывался к ней в гордом одиночестве, потому как его главный товарищ и собутыльник по совместительству — а им был капитан собственной персоной, — все чаще находил дела поважнее, чем задушевная беседа со старым другом. По правде, МакКой едва ли мог пожаловаться на скуку в обществе самого себя, но не все же поднимать тосты за теорию эволюции! Не так уж много знал он о ядерной физике и механике, чтобы отказываться от возможности пропустить рюмку-другую в компании главного инженера.       А Скотти, разумеется, не был намерен оставаться в лазарете дольше двенадцати часов (за вычетом сна). Он вообще до сих пор оставался в нем только по настоятельной просьбе капитана, которая подозрительно напоминала приказ, а разбираться в том, насколько это сходство было сильно, Скотти не решался. Он просто смиренно остался в лазарете, твердо решив сбежать в ту же секунду, как надзор капитана за ним ослабнет. Пока что этого не произошло. Но и пребывание в компании доктора становилось для инженера приятнее с каждой минутой — начиная с того момента, как тот достал бренди.       Скотти было не очень понятно, почему за ним следовало наблюдать, если функции свои он выполняет исправно: в этом была вина отчасти в корне технического мышления, отчасти — врожденного шотландского трудолюбия. При сноровистой и своевременной помощи койки в лазарете и вовсе, по его скромному мнению, были не нужны, но всякий раз, как ему несчастливилось покалечиться, его чуть ли не силой укладывали именно на одну из них, по-капитански грозя конвоем, а то и гауптвахтой. Хорошо, что хоть доступ к компьютеру и инженерным журналам был открыт для него из любой точки корабля и не перекрывался в качестве наказания за плохое поведение. А уж после того, как МакКой откупорил бутылку, Скотти запросто мог бы представить, что он находится в своей собственной каюте, даже несмотря на некоторые неудобства.       Чехов был парнем немного ворчливым и слишком чувствительным, а вместе оба эти качества делали любое его лечение невыносимым для МакКоя и всех окружающих, на этот раз — для Скотти в том числе. Как будто мичман так боялся медицинских инструментов, что сам убеждал себя в том, что чувствует боль. МакКой не знал ничего о методах лечения в России, но предполагал, что они оставляют не самый светлый отпечаток в памяти пациента.       Так или иначе, главное, что Чехов уже успел зарекомендовать себя, как отличного собутыльника, и вот в этом-то не было абсолютно ничего необычного. Хоть МакКой и не знал, что происходит за стенами русских больниц, но о свойствах водки был осведомлён прекрасно и даже имел собственный опыт взаимодействия с этим чудесным этиловым элексиром. Возможно, из-за этого он относился к русским предвзято, с душевным расположением.       Чего не скажешь об ирландцах: пускай их край был славен лихими попойками, Райли подпортил репутацию своего народа самопроизвольным мятежом, котороый хоть и был оправдан — и кому как не МакКою знать о воздействии инфекции, с которой ему довелось сразиться лицом к лицу, — но все-таки доставил всему экипажу слишком много проблем для того, чтобы бесследно кануть в лету. К тому же, его спрятанный глубоко внутри король Ирландии, что показался в тот день, кардинально отличался от прочих паразитов, которые вышли на свободу под действием инфекции. Конечно, отношение к Райли из-за этого не изменилось, но иногда знакомство с сослуживцами куда безопаснее оставлять поверхностным и не лезть в душу: мало ли, что оттуда может цапнуть за нос.       В общем, компания в медотсеке собралась отменная: оставалось разве что следить за тем, чтобы Райли не распевался слишком громко. Разумеется, экипаж привык к тому, что из лазарета раздавались самые разные звуки, но периодические попойки в нем следовало держать в тайне. В противном случае по всей палубе выстраивались бы очереди из желающих присоединиться, а это, в свою очередь, привлекло бы внимание капитана, который бы непременно обиделся, что они сели пить без него. А обиженный Кирк — существо едва ли не самое опасное из всех, что когда-либо поднимались на борт Энтерпрайз. Не считая, разумеется, нетрезвых вулканцев.       — За Энтерпрайз! — огласил первый тост главный инженер, и ни у одного из присутствующих не было сомнений в его содержании еще до того, как Скотти поднял рюмку.       А МакКой еще и порадовался тому, что Спок не присутствовал на их скромном пире: удумай тот поднять тост за полное число пи, доктор уснул бы совершенно трезвым. Также следовало отдать должное Чехову, который не сделал замечание о том, что Энтерпрайз — или, по крайней мере, какая-то ее часть, — была сделана в России. Он вообще стал довольно тихим к вечеру: возможно, конечно, в том была вина успокоительного, что доктор невзначай вколол ему пару часов назад…       — Крепкая штука, — поморщился Райли.       — Вы что же, никогда не пили саурианского бренди, мичман? — С щадящей иронией взглянул на него МакКой.       — Если вы думаете, что его может достать каждый гуманоид, доктор, то мы с вами определенно родом не только с разных планет, — усмехнулся и покачал головой Райли. — Я простой сельский парень.       — Ну, а я — простой сельский доктор. Выпьем за это!       После очередной рюмки Чехов, прежде молча поглощавший бренди так спокойно и неторопливо, будто это была вода, наконец подал голос:       — Может, штука эта для вас и крепкая, но только потому, что вы никогда не были в России, — должно быть, действие успокоительного ослабло. Возможно, ему в этом помог алкоголь.       — Если вы скажете, что ваша русская водица крепче, чем саурианский бренди, то я потеряю к вам всякое уважение, молодой человек, — лукаво сощурился Скотти. — Если что и может сравниться с ним, так это настоящий шотландский скотч.       — Ну, а я говорю вовсе не о водке, — хладнокровно, с чувством собственного достоинства возразил Чехов. — В далеком прошлом каждый русский смог бы приготовить у себя дома такое снадобье…       МакКой и Скотти одновременно рассмеялись.       — Это все ваши сказки, мичман, рассказывайте их вашим инопланетным подружкам и не дурите головы тем, кто родился на той же планете, что и вы, и прожил на ней гораздо дольше — а значит, и о прошлом знает побольше вашего.       — Но мистер Скотт, — оживился Райли, всерьез задумавшийся над словами Чехова. — В приготовлении алкоголя нет ничего сложного, а примитивный — в данном случае, — не значит плохой.       — Я выйду за тебя на дежурство, — благодарно сообщил ему довольный Чехов.       — Знаете ли, наши предки тоже имели свою уникальную рецептуру, и земную выпивку изобрели не в двадцать втором веке, — Скотти переглянулся с МакКоем, и тот его поддержал:       — И мы отказались от древностей в пользу несомненно более качественного и безопасного продукта.       Чехов на это пожал плечами.       — Мы ни от чего не отказывались.       Повисло молчание. Все трое уставились на него.       — Как это понимать, Павел? — Наконец спросил у него МакКой.       — Ну вот так, — еще раз пожал плечами Чехов, которому происходящее начинало доставлять удовольствие. — Мы не отказывались от технологий прошлого, они успешно используются в настоящем. Кого-то это может запутать, но нам дает повод для национальной гордости.       — Да уж, мичман, у вас их хоть отбавляй, — приподнял брови доктор. — Но вы хотите сказать, что для русского человека совершенно нормально держать у себя дома небольшое производство алкоголя?       Чехов взглянул на него и молча улыбнулся.       — И это не молекулярно-химические аппараты? — Уточнил Скотти, все еще надеясь найти полученной информации техническое объяснение, вписывающиеся в рамки их века.       — Ну что вы, — отмахнулся Чехов с оттенком скромности. — У нас все по старинке, аппараты бывают разве что государственные, но ими пользоваться — себе дороже.       — И ваша чудо-машина может приготовить любую выпивку? — До глубины души пораженный Райли даже подался вперед, во все глаза смотря на Чехова.       — Нет, всего один вид, — честно признался Чехов. — Самогон.       — О, припоминаю, — МакКой чуть расслабился и усмехнулся. — В двадцатом веке на моей родине было что-то подобное.       — Нет, доктор, ничего подобного быть не могло. Мы времени зря не теряли и модифицировали технологию.       Все снова притихли, выжидающе глядя на Чехова.       Первым не выдержал МакКой:       — Черт побери, мичман, ваша взяла! Вы знаете принцип работы этой машины?       Чехов снисходительно усмехнулся.       — Любой русский ребенок знает её, как свои пять пальцев.       МакКой повернулся к Скотти.       — Как думаете, мы сможем собрать её в моей лаборатории?       — Смочь-то сможем, но… — Скотти замялся. — Не думаю, что Звездный Флот одобрит открытие нелегальной винокурни на их собственном корабле.       МакКой задумался.       — Согласно теории Финна Скэрдеруда человек рождается с недостаточностью 0,5 промилле алкоголя в крови. Это нормальный, требующийся каждому человеку для нормального функционирования уровень, — протянул он. — А человек отправился в космос в том числе для того, чтобы проводить научные исследования…       Скотти перевел взгляд на потолок, взвешивая аргумент доктора и прикидывая, сможет ли он, в случае чего, отстоять этот самый аргумент на трибунале. Размышления заняли не больше пяти секунд:       — Тогда мы можем приступить прямо сейчас!       МакКой покачал головой.       — По прямому приказу капитана я не могу выпускать из лазарета никого из вас.       — Но дело же неотложное, — серьезно возразил Скотти.       Повисло такое же серьезное молчание. Как будто все вдруг перестало быть шуткой и обратилось в дело нешуточной важности, от которого зависела как минимум чья-то жизнь, а то и судьба всей галактики. В действительности же от него не зависела даже репутация Чехова, потому что вера его словам уже была непоколебимой.       — Пожалуй, если вы пообещаете мне не перенапрягаться и вставать только при крайней необходимости…       После недолгого колебания, в течение которого все успели осознать ответственность момента, МакКой потянулся к интеркому.       Когда связь с капитаном была установлена, он ответил с несвойственным ему нетерпением — так, как будто отвлекся от чего-то важного, — а Чехов тем временем в полголоса объяснял Скотти принцип работы его чудо-самогонного аппарата.       После того, как МакКой в общих чертах изложил Кирку суть их общей просьбы, капитан насторожился.       — Что это у вас происходит, Боунс?       МакКой торопливо отодвинул рюмку.       — Где, Джим?       На пару мгновений Кирк умолк. Доктор представил, как тот недовольно поджимает губы.       — Вы пьете. Один, я надеюсь?       — Согласно теории Финна Скэрдеруда, человек рождается с недостаточностью 0,5 промилле алкоголя в крови. Это нормальный, требующийся каждому человеку для нормального функционирования уровень, — с авторитетным видом заявил МакКой. — Я проверяю эту теорию на своих пациентах.       — А теперь вам всем срочно понадобилось покинуть лазарет?       — Да, именно так, капитан, — встрял Скотти.       — Оба моих навигатора, я так понимаю, тоже с вами?       Чехов и Райли замерли, явно ничем не собираясь выдавать своего присутствия и глядя на МакКоя умоляюще — как нашкодившие дети на воспитателя. МакКой возложенной на него ответственности не оценил.       — Да, они здесь.       — Тогда мне лучше объявить боевую тревогу и заблокировать дверь в лазарет, — совершенно серьезно вздохнул Кирк.       Вдруг из интеркома раздался второй голос — слишком знакомый каждому на корабле, чтобы оказаться неожиданным:       — Капитан, для этого нет оснований… — Спок прервался так, как будто его заткнули.       Если переводить космическую синтетическую ночь — технически в межзвездном пространстве всегда был день — на земной лад, то время было довольно позднее. Присутствие же Спока в каюте капитана в такой час было необычно, но наверняка объяснялось в высшей степени логично: возможно, у них с Кирком тоже нашлось какие-то неотложное дело, решить которое требовалось непременно в неурочные часы. Никто из присутствующих не собирался устраивать капитану допрос.       В лазарете, как и по ту сторону интеркома, воцарилась тишина: все ждали окончательного решения Кирка.       — Под вашу ответственность, доктор, — наконец торопливо ответил он. — Конец связи.       МакКой так и не понял, что произошло, но был уверен: под надзором Спока Джиму не угрожает никакой опасности, поэтому с чистой совестью решил незамедлительно перейти к исполнению их совместной со Скотти задумки.       Главный инженер без лишних слов понял его:       — У нас много работы, — с вдохновенной улыбкой кивнул он, прежде чем оба удалились из лазарета.       Как только дверь за ними закрылась, Чехов с чувством, толком и расстановкой наполнил их с Райли рюмки саурианским бренди.       — Я же говорил: мы легко сможем избавиться от их надзора, — довольно сказал он, поднимая рюмку. — Ну, за русскую смекалку!