Жажда прикосновений

В этой комнате пахнет ванильным одеколоном. Запах мягкий, вкрадчивый, запах дурманящий. В комнате темно, окна зашторены, но Вик точно знает, что Фил рядом. Он буквально близко, держит его за руку, и запах этот исходит от него, Вик знает. Он вдохнул слишком много, и теперь нет назад пути. — Нравится? — негромко спрашивает Филипп, глядя на Виктора, который невозмутимо уткнулся в его шею, вдыхая аромат.  Сменкин молчит, он продолжает дышать Черных, и душа требует этот запах в большей дозе. Филипп понимает Виктора без слов. — Прошу, — шепчет Сменкин, укладывая ладонь Черных на свою грудь. Кажется, это последнее произнесённое слово, ведь больше и не нужно. Говорят глаза, говорят прикосновения, говорят запахи. Их слушает жажда, внимательно слушает, требует, требует бесконечно. Сменкин чувствует холод от тонких пальцев Черных, он впитывает его в себя, обволакивает где-то внутри, не выпускает. Пальцы обоих сплетаются в замок железный, крепкий, и теперь Вик чувствует другой холод, внешний, холод простыни, и от него по телу пробегает мелкая дрожь. Он смотрит в хрустальные глаза Черных и умоляет немо: «прикоснись ко мне, прикоснись». В ту же секунду по шее мягкими шагами проходятся его губы, оставляя сахарный след, и Сменкин теряет рассудок, забывается. У прикосновений всегда была такая манящая сила, опьяняющая, и сейчас он полностью под её влиянием. Филипп точно знает, что делает, дарит тепло и исполняет желания. Виктор является его миром, и шагать по нему, чувствовать под ногами почву всегда — его желание. Мягкие-мягкие волосы Вика, сквозь пальцы проходящие, густые ресницы его, щекочущие лицо, тонкие губы, влекущие к себе. Вик и Фил тянутся к друг другу даже будучи так близко, ведь воздуха не хватает постоянно. Они понимают, что зависимы, когда заключают друг друга в объятья крепкие, пламенные, когда воедино сливаются, когда просто смотрят друг на друга и ничего не говорят. Находясь максимально близко друг к другу, им хочется быть ещё ближе, и это прослеживается в каждом действии: каждом поцелуе, каждом прикосновении, каждом-каждом. Закрыть глаза — почувствовать касание руки вдвойне, открыть — увидеть целый мир. В этих моментах хочется застрять, утонуть, заледенеть. И уж что нельзя сделать, так это оторваться надолго, они оба себе это запрещают, лишь по очереди вдыхают розовый туман вместо воздуха, делятся им друг с другом. Здесь и сейчас у них каждая частица мира общая, единая. Любимая. Время течёт непонятно, то ли всё быстро сгорает, то ли тлеет так долго, вечность почти. Но и Вик, и Фил, всегда думают одинаково, они словно читают друг друга мысли, и если одному нужно будет поторопиться, чтобы успеть сгореть вместе, второй поймёт, поймёт обязательно. И они осознают то, что никакой вечности на восстановление не хватит, но нет никакого страха, никаких сомнений. Вик продолжает просить прикосновений, Фил продолжает их давать. Вместо страха и сомнений Вик пытает интерес — насколько далеко Филипп зайти может? Насколько жарче может стать, если Черных, скажем, сделает что-то из ряда вон? А сделает ли? Сделает, если Виктор попросит. А Виктор попросит обязательно.  Если тишину интимную кто-то из них нарушит, ничего плохого не случится.   — Прошу, — повторяет Сменкин стабильно раз в момент, когда всё доходит до чувства эйфории.   Филипп в этом плане исполнительный, но такой жадный… — Ты знаешь, что будет, — он шепчет с улыбкой это прямо в губы Виктора, а тот без колебаний отвечает — «пожар». Ухмыляясь, Черных добавляет в огонь масла, и градус резко повышается. Лёд тает, а прикосновения теперь заставляют кричать и вопить громко-громко, смеяться, улыбаться. Филипп безжалостно кинул Виктора в печь, и последний именно в этом нуждался. Глотая крики, он ни о чём не думал. Чувствовать, чувствовать много, бесконечно — только этого ему хотелось. Черных буквально заставляет Сменкина раствориться, и чем скорее, тем лучше. Способности Фила заводили всё больше и больше, и глаза Вика закатываются. Мгновение, когда касания чувствуются максимально, то самое мгновение, когда оба вспыхивают и гаснут тут же, делает так много. Прикосновения после этого слабнут, мягче становятся, и дрожь холодная возвращается. Она успокаивает, и сейчас это то, что нужно. Черных падает и ложится рядом, Сменкину больше ничего не нужно.