— Вы называете меня злодеем
бросая это слово, как камень;
пытаетесь похоронить под презрением стада толпы,
и предать забвению моё Имя:
Я — Императрица, самая грозная,
дикая правительница ещё более свирепой расы;
ожидали ли вы кротости от меня?
Вы называете меня злодеем
произносите это как проклятие.
как будто Преисподние застыли;
как если бы я встала на колени.
Вы смеете?
Я — тиран,
приносящая бедствия;
коронованный венец моей империи
бойтесь теперь, трепещите,
у меня длинные руки
гнев мой велик, а терпение
не имеет себе равных
ни под, ни над,
и я буду
Торжествующей —
Отрывок из пьесы «Я, Торжествующая», —
автор неизвестен,
запрещена указом Башни при Потрясателе Втором
Найти Блэка было легко. По словам моих легионеров, он не покидал комнат, которые занимал на самом верхнем этаже заброшенного дома, с тех пор как мы встретились с Наследницей. Однако у него бывали визитеры, в том числе Чернокнижник и Верес. Я была слегка озадачена, обнаружив луну на небе в тот момент, когда отправилась к нему в гости, но если я проспала так долго, то значит моё тело точно нуждалось в этом. Я часто использовала своё Имя, черпая из колодца больше, чем когда-либо прежде, за исключением, возможно, той ночи, когда Уильям оставил мне шрам на груди. Это было немного смешно, что Хакрам мог снова встать на ноги после того, как пострадал сильнее чем я, но орки были сделаны из более прочного материала, чем люди. Более крупные и твердые кости, более толстая кожа и даже пропорционально большее сердце. В их желудках тоже было что-то другое, связанное с тем, что они ели почти только мясо, но я никогда не могла точно понять, как именно работает там эта кислотная среда. Я отбросила эту мысль, осознав, что она была отвлечением. Странно было видеть, что у двери не маячат бесшумно Чёрные Стражи, наблюдающие за происходящим из-под шлемов. Личная охрана моего учителя следовала за ним повсюду, но я предположила, что идти через Аркадию было бы слишком для обычных людей. Когда я спросила его, как он справился с путешествием, Блэк отделался общими фразами, хотя, по крайней мере, подтвердил, что Чернокнижник не был тем, кто открыл путь в другое царство. Вероятно, они вызвали и принудили кого-то из фейри, о чём я до сих пор даже не подозревала. Чем они могли им угрожать, я не знала, но если в Империи и был кто-то, кто мог напугать такое существо, то это был Чёрный. Лестница была шаткой, и я остановилась, когда почувствовала в ней что-то странное, нахмурившись, когда использовала своё Именное зрение на дереве. Я увидела руны, начертанные каким-то золотым колдовством. Большая часть языка магов была мне всё ещё чужда, но я узнала руну, связанную со взрывами, и ещё одну — с сигналами тревоги. Я вздохнула. Конечно, он превратил это место в ловушку. Его поместье в Атере было вторым по силе охраняемым местом в городе, и некоторые знатные семьи веками накапливали защиту на своих владениях. По видимому, большая часть работы была сделана Чернокнижником, но он также использовал схемы защиты, пришедшие с другой стороны Тирийского моря. Ян Тей славились своими магическими печатями, запечатывающими или защитными: когда они высадили свою карательную армию на берегах Праэс, ещё во времена Торжествующей, они заперли по меньшей мере дюжину демонов в свитки и после войны забрали их с собой. Теперь, когда у меня был личный опыт общения с демонами, это казалось мне ужасной идеей, но Ян Тей поступали иначе, чем жители Калернии. Ни одна страна на нашем континенте не смогла бы функционировать с героем и злодеем на высшем уровне власти, но у них, похоже, всё в порядке. Так как Блэк не был склонен взрывать лестницу подо мной, я закончила путешествие по скрипучим ступеням. Дверь в его комнату была закрыта, поэтому я постучала и подождала несколько ударов сердца, прежде чем открыть её. Мой учитель сидел за столом, явно принесенном откуда-то из другого места — он был намного красивее по сравнению с остальной мебелью и слишком велик, чтобы преодолеть лестницу — с бумагами, разбросанными по всей поверхности, и освещённой чашей прорицания рядом с ним. Свечи были расставлены по всей комнате, и далекий силуэт луны сиял в окне. Блэк, как обычно, располагался спиной к стене. Он сделал мне знак войти, не оборачиваясь, прислушиваясь к голосу, доносившемуся из чаши. — … не устроит ничего меньше удвоенного , — говорила Писец. — Это всё равно что вести переговоры с драконом, — раздраженно пробормотал темноволосый. — Ладно, это будет дыра в казне, но мы можем себе это позволить. Но дай понять, что оплата зависит от того, будут ли они следовать по указанному нами маршруту. — Твоё решение будет исполнено, — сухо ответила Писец. Ни один из них не потрудился попрощаться, и магический свет погас. Напротив стола стояло жалкое подобие стула, и я без лишних слов заняла его, бросив взгляд на лежащие перед ним бумаги. Почерк в большинстве из них был знакомым: каллиграфия Верес была образцовой, как всегда, и далеко не такой, как мои торопливые каракули. Как ей это удавалось с пальцами вдвое толще моих, оставалось загадкой. Если уж на то пошло, это были отчеты о проделанной работе по Трём Холмам и Марчфорду. — Подкупаешь кого-то? — спросила я с любопытством. — В некотором смысле, — сказал он, — Писец связывает для меня кое-какие концы. Я хмыкнула. — Кстати, где ты её нашел? В историях ничего не говорится. Невзрачная женщина почти не упоминалась. Это меня почти позабавило, учитывая, насколько она была важна для моего учителя в управлении Кэллоу: я подозревала, что именно благодаря Писцу ему не пришлось заниматься делами лично, пока он стабилизировал страну после Завоевания. Подразумевалось, что она в одиночку выполняла функции главы его шпионской сети и бюрократического аппарата, состоящего из одной женщины, на территории, примерно равной по размерам Империи. Писца нельзя было недооценивать только потому, что она не размахивала мечом, я знала это ещё до того, как Имэ предупредила меня, чтобы я никогда не навлекала на себя её гнев. — Вольные Города, — сказал он. — Это была интересная встреча во многих отношениях. Держу пари. В Башне Писец намекнула, что она предпочла бы, чтобы трон занял Блэк, а не Малисия — и что Рейнджер разделяла это предпочтение. В моём последнем сне я мельком увидела некоторые причины мнения Рейнджер, но другая женщина всё ещё оставалась для меня загадкой. У меня никогда не складывалось впечатления, что Писец была настолько заинтересована в самой Империи: Блэк был настоящей причиной её присутствия здесь. Поскольку Чернокнижник откровенно признался мне, что ему наплевать на Праэс в целом, это означало двух Бедствий, чья реальная преданность принадлежала моему учителю. Учитывая, что сама Роль Капитана была связана с концепцией защиты Блэка, это рисовало опасную картину. В Империи, кроме Императрицы, было пять основных Имён, и только одно из них было верным сторонником Малисии: остальные поддерживали её правление формально, верность выражалась через Чёрного Рыцаря и зависела от его положения. Мой учитель был в идеальном положении для переворота. Он основал современные Легионы Ужаса, лично руководил большинством их генералов на поле боя и создал саму их философию. На его стороне были Именованные и, вероятно, большая часть армии. Любой другой злодей, которого я могла бы придумать, уже убил бы Малисию и занял трон, так почему же он этого не сделал? То, что он был дуни, должно было быть частью этого: бледнокожий на троне был бы немедленно встречен ожесточённым восстанием большинства Верховных Лордов. Я знала, что он был близок к Императрице, так что это тоже было фактором, но, должно быть, было что-то ещё. Чёрный Рыцарь был, в конечном счете, ледяным прагматиком: я не верила, что даже давняя дружба остановит его руку, если кто-то помешает его пути. Мне в какой-то мере обещали дать ответ на эти вопросы, и похоже, время пришло. Однако формулировка была важна. Его трудно было обидеть, но простой вопрос, кстати, почему ты не убил одну из своих близких подруг и не забрал её вещи, повлечет множество сардонических выпадов. Чего следует избегать: его сарказм имеет тенденцию быть довольно острым. — Империя неустойчива, — сказала я вместо этого. Похоже, то, что я сказала, не было для него неожиданностью. Он оставил мне знаки на пути к этому пониманию, хотя и воздержался от того, чтобы просто передать его мне. В этом он был прав: если бы я сама не собрала всё воедино, то всегда оставалось бы зерно сомнения. Как обычно, этот человек удивил меня тем, как хорошо он понимал ход моих мыслей. — Разобралась с дневниками? — спросил он. — В сущности, ты права, Империя стабильна пока границы остаются такими, какими они были до Завоевания. — Но это только оттягивает решение проблемы, — заметила я. — В конце концов население Праэс станет слишком большим, чтобы его мог прокормить Кэллоу, и, честно говоря, это то, что поражает меня. Почему население продолжает расти, если вы не можете его прокормить? Даже если тираны ничего не предпринимают для решения этой проблемы, голод сам по себе должен держать всё это под контролем. Блэк откинулся на спинку сиденья, потянулся за кувшином вина, которого я даже не заметила, и налил себе бокал. Молчаливым приподниманием брови он спросил, не хочу ли я тоже выпить, и я пожала плечами. Он принял это как согласие и поставил передо мной полный бокал. — Потому что мы имеем несчастье быть очень, очень богатыми. До тех пор, пока торговые пути в Вольные Города остаются открытыми, мы можем импортировать большое количество зерна из Ашура и Принципата. — Принципата, — с сомнением повторила я. — Я верю в Ашур, поскольку они купцы до мозга костей, но Принципат, кормящий Империю? Это немного сомнительно. — Через посредников, — сказал он. — Большинство людей мало интересуют философские споры героев и злодеев, Кэтрин. В конце концов, есть спрос на зерно в Праэс и избыток зерна в Принципате. Вольные Города просто обеспечивают необходимый фиговый лист для этой торговли, чтобы не топорщилось слишком уж много перьев. — Значит, ты говоришь, что это устойчиво, — нахмурилась я. — Нет, ты была права в своей первоначальной мысли. В хорошие годы этот импорт и жертвоприношения на полях позволяли нам едва держать голову над водой. Однако, если на юге когда-нибудь случится дипломатический инцидент или даже если урожай будет средним, а не обильным, голод распространится по всей Империи. — И тираны просто позволили это? — недоверчиво спросила я. — Дьявол их забери, половина из них была безумна, как… ну, собственно как Император; это обычное сравнение, на самом деле, а другая половина была идиотами, но ни один из них не нашел идеи лучше жертвоприношений. Ни один из них не решил очистить несколько городов, чтобы сделать ситуацию проще, или даже просто ограничить рождаемость? Вы же поступаете так с Племенами. Блэк отхлебнул из своего бокала. Свой я оставила нетронутым. — Потрясатель — второй по счету — оказался в уникальном положении после воссоединения Праэс, — начал объяснять темноволосый. — Его правление было стабильным, его поддержка в знати широко распространена, и военная мощь Империи была на одном из её исторических пиков. Двадцать лет постоянной войны свели численность населения к чему-то относительно лёгкому в управлении, и он решил покончить с этим вопросом навсегда с помощью магической стерилизации и строгих семейных законов. У него, видишь ли, не было амбиций кэллоу. Рыцарь поставил бокал на стол, и этот звук словно подвел итог. — Через месяц после своего первого указа он был убит, — закончил Блэк. — И на этом всё закончилось? — сказала я. — Только потому, что один провалился, не стоит и пытаться? — Вторая Пагубная подошла ближе, — ответил он. — Она втянула Империю в близкие отношения с Вольными Городами, где мы могли бы выкачивать излишки с чужих полей. Она слишком преуспела: Ашур и Принципат объединились, чтобы изгнать её. Пагубная не пережила своего поражения. Император Ужаса Мерзкий попробовал закрыть вопрос с помощью магической чумы, которая убила бы двоих из десяти, только чтобы вызвать Войну Тринадцати Тиранов и Одного. Сангвинара — не путай с Сангвиниями — считала любое нарушение закона тяжким преступлением. Свергнута в течение года. Зверь Билиус попытался использовать гамбит Мертвого Короля, чтобы превратить всех Праэс в нежить. Отравлен своим Канцлером, ещё до того, как герои появились на сцене. — Что именно ты хочешь сказать? — Все тираны, которые пытались помешать росту населения Праэс, получали восстания, были свергнуты или тихо убиты, — спокойно объяснил он. А Малисия всё ещё царствовала. Подразумеваемые последствия ужасали. — Итак, Праэс разрастается в течение двадцати лет лёгкого импорта продовольствия. Спаси нас всех Боги, — прошептала я. — Меньше, чем ты думаешь, — ответил Блэк. — До аннексии у нас было две крупные войны, в которых погибла значительная часть людей детородного возраста. Легионеры не могут иметь детей во время службы, даже на тыловых постах, если не будет выдано разрешение. Малисия ввела аналогичную политику для императорской бюрократии, которая также имела эффект ограничения аристократического влияния в рядах чиновников. А крестьяне получают лишь незначительные выгоды от нашего доступа к полям Кэллоу. — Но в конце концов численность увеличится, — сказала я. — Через десять лет или через пятьдесят — какая разница. И когда это произойдет, Империи понадобится ещё одна война. И Калерния истечёт кровью. И Кэллоу будет истекать кровью, как земля, ближайшая к Принципату — ибо не было никаких сомнений, что Принципат вмешается, даже если они не будут целью. Процераны считали себя народом, который держит Зло в страхе, и хотя у них была отвратительная склонность аннексировать своих соседей, нельзя было отрицать, что именно они удерживали экспансию Цепи Голода и Царства Мёртвых. — Так и будет, если она останется той же Империей, что и сейчас, — мягко согласился Блэк. Я закрыла глаза, пытаясь понять, что он имел в виду. Проблема была двоякой, как мне казалось. Недостаточно провизии и слишком большой спрос. Получение большего количества еды просто откладывало проблему, поскольку спрос будет продолжать расти. Снижение спроса было единственным способом, но приводило к свержению нынешнего режима. — Почему? — сказала я. — Почему каждый тиран, который пытался контролировать население, был свергнут? Многие могут быть неудачным стечением обстоятельств, но все до единого? Это… что-то большее. В глазах мужчины мелькнула гордость. — Да, — сказал он. — Правильный вопрос. Почему? Долгие годы я задавался этим вопросом. Является ли Зло по своей природе саморазрушительным? Дом Света утверждает именно это. Но Дом Света — это калернианское учреждение, сформированное калернианской борьбой. Его перспектива ограничена. Творение, Кэтрин, — это место закономерностей и равновесия. — Шаблон для Праэс выглядит плохо, — заметила я. — Шаблон для Праэс — хватать, — поправил он. — Шаблон для Кэллоу — быть схваченным. И в тот же миг что-то щёлкнуло. Для каждого аспекта Завоевания существовал аспект Защиты. На каждого героя приходился злодей. Равновесие, навязанное шаблоном. Праэс проголодались, и поэтому вторглись в Кэллоу. Таков был их образ жизни. Империя потерпела крах, но этот крах был настолько катастрофическим, что проблема народонаселения была решена за несколько десятилетий. Потом они снова проголодались, и всё началось сначала. — Если Праэс сумеет взять своё население под контроль, у него больше не будет людей, чтобы вторгнуться в Кэллоу, — сказала я. — Равновесие нарушено. Любой, кто идёт против этого, проигрывает, потому что он идёт против всего шаблона Империи. — Шаблоны не могут быть нарушены, — улыбнулся Блэк. — Но их можно… превзойти. Сами Имена могут быть преходящими. — Империя не нуждается в людях, чтобы вторгнуться в Кэллоу, если Кэллоу является частью Империи, — выдохнула я. — Действительно частью Империи, а не просто завоёванной территорией. Блэк и Малисия — ибо я не могла поверить, что Императрица Ужаса не была по уши в этом замешана — потратили десятилетия на то, чтобы привести Империю в соответствие с этим состоянием. Небольшая, постоянная профессиональная армия вместо орд и массовых ритуалов древности. Праэс правят городами кэллоу, кэллоу в учреждениях Праэс, таких как Легионы Ужаса. Сосредоточьтесь на общих внешних врагах, таких как Принципат, медленно и тихо подавляя расизм в бюрократии, чтобы проложить путь к интеграции. Боги, я выросла в Лауэре, и мой первый инстинкт в поисках защиты от губернатора Мазуса был не героями, а местным гарнизоном Легиона. И чтобы скрепить этот брак, девушка из Кэллоу со старым Именем Праэс. Я. У меня кровь застыла в жилах. Этот план разрабатывался десятилетиями, блестящий и совершенно безжалостный. Моим первым паническим инстинктом было разрушить его любым способом. Смогу ли я убить Блэка здесь и сейчас? Доверял ли он мне настолько, чтобы не предвидеть удара? Нет, это даже не остановит его. Малисия будет продолжать, несмотря ни на что, и никто её не тронет. Если я сейчас выступлю против Империи, я сделаю это без каких-либо ресурсов, которые я накопила за последний год — Пятнадцатый не поддержит восстание, когда я даже не смогу дать им причину, по которой они должны были бы сделать это. Я замедлила сердцебиение с долгим вздохом, остро осознавая, что бледно-зелёные глаза изучают меня. Если это сработает, каков будет конечный результат? Что будет с Кэллоу? Имперская система губернаторства, скорее всего, стала постоянной и распространилась ещё дальше за счёт земель, которые будут конфискованы, как только закончится нынешнее восстание. Слишком много знати участвовало в нём, и к западу от герцогства Даоин осталась бы лишь горстка баронств. И само герцогство, предположила я, но это едва ли можно было считать Кэллоу. Даже при Королевстве это была независимая нация во всем, кроме названия. С другой стороны, цикл будет завершён. Подытожим. Больше никаких вторжений, никакого огня и серы, приходящих с Востока, чтобы опустошить Кэллоу. Мысль об этом была ужасно, ужасно соблазнительной. Но не ценой убийства всего, что делало Кэллоу тем, чем он был. Для этого им нужна я, поняла я. Я была более чем возможной заменой Блэку, если он умрёт или будет отодвинут в сторону. По правде говоря, я была краеугольным камнем того, что они пытались построить. Доказательство того, что это вообще возможно. А это означало, что у меня есть рычаги давления. Я откинулась на спинку ветхого стула, чувствуя, как болит нога. Заставив свои руки перестать дрожать, я твёрдо встретила взгляд Блэка. Разве это не было моим планом с самого начала? Вступайте в ряды и влияйте на институт изнутри. Праэс пытался изменить Кэллоу, но и Кэллоу мог изменить Праэс. У меня в голове уже крутилось с полдюжины способов направить всё так, как я хотела. Так, как мне было нужно. — Я не позволю Империи проглотить Кэллоу целиком, — сказал я Блэку, игнорируя голос в моей голове, который указывал мне, что эта фраза предшествует тому, как моя голова покатится по полу. — И не нужно, — пожал он плечами. — Сохрани то, что, по твоему мнению, должно быть сохранено. Измени то, что, по твоему мнению, должно быть изменено. Если ты считаешь необходимым покончить с системой губернаторства, сделай это. Если ты считаешь, что статус данника для герцогств, таких как Даоин, будет самым стабильным вариантом, сделай это. Пока развевается правильное знамя, пока мы смотрим на одних и тех же врагов, у меня нет возражений. И он действительно не лукавил, я знала. Он мог лгать, но в моих костях была тяжесть, которая отбрасывала эту мысль. Это был стержень или что-то близкое к нему. До тех пор, пока то, что Блэк считал условием своей победы, было выполнено, ему действительно было всё равно, каково состояние Кэллоу. — Я тебя не понимаю, — наполовину выругалась, наполовину призналась я. — Дело не в том, чтобы быть патриотом. Ты не думаешь, что праэс лучше других — дьявол тебя забери, большую часть времени ты ведешь себя так, будто поджег бы половину людей в Пустоши, если бы был хороший предлог. Ты делаешь такие вещи, как Реформы или держишь в узде таких ублюдков, как Мазус, что выглядят так, будто это хорошие поступки, но на самом деле это не так. Инструменты, как ты их называешь, но инструменты используются для того, чтобы что-то сделать. Чего ты хочешь, Блэк? Нехотя зеленоглазый мужчина допил остатки вина. — Знаешь, какой самый распространённый символ борьбы Добра и Зла? На Калернии, то есть, — уточнил он. На это мог бы ответить и ребенок. — Доска шатранджа, — сказала я. — Так называемая Игра Богов. — Я всегда ненавидел этот образ, — мягко сказал он. — Это подразумевает равенство. Что по обе стороны доски расположены равноценные силы. — А разве нет? — я нахмурилась. — Равновесие, ты сам это сказал. — И всё же, — пробормотал он, — Добро всегда побеждает. Словно почувствовав, что я собираюсь возразить, он поднял руку. — У нас не бывает настоящих побед, Кэтрин. О, мы узурпируем трон на несколько лет. Или выигрываем несколько битв. Время от времени мы даже выигрываем войну и остаёмся на вершине достаточно долго, чтобы люди поверили, что мы непобедимы. Его взгляд стал жестким. — И тогда приходят герои. Я видела много сторон этого человека с тех пор, как впервые встретила его. Я видела его холодным и злобным, в ту ночь, когда он устроил игру с Мазусом для моего назидания. В тот день, когда он Заговорил со мной, я видела, как его лицо превратилось в бесстрастную глиняную маску, а человечность каплями соскользнула с него. Однажды я даже видела, как его трясло, когда в Башню пришло Красное Письмо. Но то выражение лица, которое было у него сейчас, я видела лишь однажды, когда цитировала Книгу Всего Сущего о судьбе. В его облике чувствовалась старая, непримиримая злость. Впервые в жизни я поняла, почему люди говорят «овладел гнев». Теперь в нем было безумие, почти видимое глазу. Это должно было напугать меня, но, возможно, во мне тоже было что-то от этого, какая-то сиротская девчонка, которая верила, что может вырвать нацию из пасти волков и сделать её своей. — Не имеет значения, насколько безупречна была схема, насколько неприступна крепость или мощно магическое оружие, — сказал он. — Это всегда заканчивается группой подростков, выкрикивающих полные банальности, когда они всё это разрушают. Игра устроена так, что мы каждый раз проигрываем. Он улыбнулся мне мрачной сардонической улыбкой. — Половина мира превратилась в опору для славы другой половины. Хуже всего, как мне казалось, было то, что я прекрасно понимала, к чему он клонит. У меня до сих пор перед глазами стоял образ Одинокого Мечника, который без труда прорубает себе путь через целую шеренгу моих людей, направляясь ко мне, насмехаясь над каждым моим умением, которое я заработала, и разбивая силу моего Имени превосходящей мощью своего собственного. Это было больно, когда я поняла, как… легко всё это было для него. Что если бы Чернокнижник не вмешался, я была бы мертва, и все мои друзья со мной. Было ощущение, что его выбрали для победы ещё до начала боя. Даже Охотник, который не смог стать мне ровней, но просто отказался падать. Всё то, что в детстве делало героев героическими, теперь стало раздражать. — А, ты и сама уже попробовала, — пробормотал он. — Насколько хуже, должно быть, жить в культуре, которая всё ещё учит тебя побеждать. У нас даже этого нет, Кэтрин. Надежды на счастливый конец. Мы кудахчем, падая вниз со скалы или, может быть, проклинаем нашего убийцу на последнем издыхании. Ты читала истории, а истории — это жизненная сила Имён. — Злодеи не бессильны, — заметила я. Он рассмеялся. — О, если бы герои заслужили свои победы над нами, я бы смирился с этим. Но ведь это неправда, не так ли? Твоя угрюмая маленькая немезида будет размахивать пером ангела, в то время как ты будешь обходиться сталью и хитростью. Так всегда бывает. В последний момент их обучает тайному заклинанию мертвец, или им открывается твое слабое место, или они каким-то образом умудряются за один день овладеть силой, на получение которой злодею потребовалось бы двадцать лет. Боги, я даже слышал о Хорах, которые вступают, чтобы уладить проигранную битву. Просто грёбаное высокомерие. Во второй раз я услышала, как он ругается, и это удивило меня не меньше, чем в прошлый. Оскалив зубы, он наклонился вперед. — Ничего из этого не заработано. Сила передается им, и это меня оскорбляет. А когда злодею не нравится какой-то аспект Творения, он его просто ломает. Вот так просто. Из всех вещей, которые влечет за собой злодейство, я ухватилась за эту самую лёгкую. О том, что это говорило обо мне, я предпочитала не думать. — Ты спросила, чего я хочу, — сказал Блэк. — На этот раз, только на этот раз, я хочу, чтобы мы победили. Улыбка на его лице была резкой, злобной. — Плюнуть в глаза Хашмаллиму. Растоптать гордыню всех этих славных, праведных князей. Чтобы рассеять их магов и сделать их оракулов лжецами. Просто чтобы доказать, что это возможно. Его глаза горели двумя янтарными углями. — Сделать так, что через пятьсот лет группа героев будет дрожать в темноте ночи. Потому что они знают, что независимо от того, насколько силен их меч или праведно их дело, было время, когда этого было недостаточно. Что даже победы, предопределенные Небесами, могут быть сломлены волей людей. Прошло мгновение, а затем он обмяк в кресле, как будто слова что-то высосали. Угли в его глазах остыли. Я сидела в своём шатком кресле и думала. Прошло долгое мгновение. — Чудовище, — наконец сказала я. Одно-единственное слово, несущее в себе слабое воспоминание о страхе и тёмном переулке. О чёрном плаще, согревающем моё тело холодной ночью. Это было похоже на протянутую руку. Его губы изогнулись в подобии улыбки. — Самое худшее из всех, — ответил он. Сцепив руки в замок я закрыла глаза и задумалась, спасла ли я только что свою родину или продала её. В ту ночь я почти не спала.