— Ангел всюду ступает без страха —
пословица кэллоу
Мать Уильяма была образованной женщиной, дочерью рыцаря. Его отец едва умел читать и всегда с глубоким недоверием относился к любой письменности, кроме Книги Всех Вещей, которая, как говорили, была обращена к умам смертных людей Богами. Именно мать учила его цифрам и буквам, и именно она удерживала его внимание на уроках, вплетая в них истории древних правителей Кэллоу. Королева Клинков была из тех ярких историй, которые завораживают. Она ни разу не потерпела поражения в битве, хотя само её вторжение на Даоин провалилось. Или история о Элеоноре Фэрфакс, рыцаре, ставшей основателем династии Фэрфаксов, которая подняла восстание против Торжествующей, когда Императрица Ужаса правила всем континентом. Однако теперь, когда он шёл по улицам Льеса один, а луна стояла высоко в небе, он вспомнил слова короля. Жеан Мудрый говорил: — Зло жестоко, и поэтому люди думают, что из этого следует, что Добро доброе. Это ошибка, сын мой. Хотя огонь теплый, и в темноте ночи мы жмемся к нему, он так же и сжигает. Это тревожило его в детстве. Жеан был Назван Добрым Королем. Героем. Зачем так опасаться самой силы, которой он обладал? Теперь же он всё понимал. С тех пор, как он ушёл в пустыню в полубезумном состоянии и предстал перед лицом Раскаяния. Он видел жгучие огни и чувствовал, как они очищают его душу. На Востоке — и даже в некоторых Вольных Городах — существовали колдовские чары, способные превратить человека в раба. Есть те, кто сравнивает пребывание в присутствии Хашмаллима с подобным, но это фундаментальное непонимание сути дела. Уильям видел свою жизнь их глазами. Каждый грех, каждое зло, каждая мелкая бездумная жестокость. Всё это без завесы лжи, в которую все закутывались, даже не осознавая этого. Ложь благонамеренного и сознательно избранного невежества. Это избавило Уильяма от иллюзий и позволило ему увидеть, кто он на самом деле. Просто человек, и не особенно Хороший. Он прошёл через эти костры и вышел из них мечом Небес, вооруженный единственным пером из крыла Раскаяния, чтобы увидеть, как его воля будет исполнена над Творением. Знали ли они об этом уже тогда? Возможно, так оно и было. Ангелы видели природу мира глубже, чем смертные, за пределами искусственных конструкций, таких как время. Для них не было никакой разницы между первым шагом путешествия и последним. Вот что действительно меняло людей, когда они встречались с ангелами. Осознание того, что в конце концов они были ни чем иным, как собранием грехов. Хоры помогали вам по-другому принять эту истину. Те, кого коснулось Сострадание, никогда больше не отнимали жизни, даже у самых страшных чудовищ в Творении. Те, кого коснулось Милосердие, проводили свои дни, облегчая страдания, куда бы они ни шли. Те, кого коснулось Правосудие… не пережили этого опыта, если они были признаны виновными. Раскаяние в некотором смысле отличалось от других. Хашмаллимы никогда никого не заставляли брать в руки меч, чтобы сражаться со Злом, но им никогда и не приходилось просить. Как только вы увидели правду о себе, а затем правду о Творении, что оставалось, кроме как взять в руки оружие? Единственный путь к раскаянию — оставить мир лучше, чем ты его нашёл — и как можно терпеть меньшие решения, когда такая большая часть Калернии всё ещё находится под гнётом Богов Внизу? Всего было совершено девять крестовых походов. Из них пять возглавляли герои, присоединившиеся к Хору Раскаяния. Иногда Уильяма забавляло, что красный крест, который был знаком всех крестоносцев, был символом, предоставленным Империей Ужаса. Триумфальная, несмотря на всё свое жестокое безумие, любила, когда дети распинали собственных родителей в знак почтения. В конце концов она поплатилась за это, когда герцогиня Даоин, предавшая своего отца кресту, встретилась с молодым рыцарем-идеалистом по имени Элеонора Фэрфакс. Элеонора была тронута Раскаянием, и когда она подняла восстание, весь континент собрался под её знаменем и пронёс его до самого подножия Башни. Вначале крест носили только солдаты герцогини, но символы распространились — и к тому времени, когда империя Торжествующей была обрушена на её голову, у каждого мужчины и женщины в этой армии на одежде был нашит клочок красной ткани. Или клеймо на их коже. Так закончился Первый Крестовый Поход. Второй наступил, когда праэс подняли восстание против королевств крестоносцев, на которые было разделено их королевство, и были разбиты в пух и прах. Однако, когда Пустоши восстали во второй раз, их возглавил человек, которому предстояло стать Императором Ужаса Потрясателем Вторым. Третий крестовый поход закончился катастрофой и гибелью наций крестоносцев — чтобы ещё больше усугубить позор, ослабленный Кэллоу был оккупирован Принципатом. Четвертый Крестовый Поход, последняя попытка вернуть себе Праэс, был утоплен Потрясателем в таком море крови, что больше никогда крестовый поход не поворачивал на Восток. После этого последовавшие четыре крестовых похода возглавила рука Раскаяния. Все они потерпели неудачу, потому что сражались с Мёртвым Королем и его царством ужасов, с чудовищем, которое призывало к повиновению даже демонов. Из них именно Седьмой Крестовый Поход показался Уильяму важным, поскольку, насколько он знал, это был единственный случай в истории Калернии, когда Хашмаллим пришли в Творение. Раскаяние коснулось Салии, столицы Принципата, и каждая душа внутри приняла крест — включая Первого Принца того времени. Остальная часть континента собралась за этим священным воинством, и какое-то время казалось, что бесконечные орды мёртвых наконец-то иссякнут. Был осажден Кетер, резиденция Мёртвого Короля и древняя столица его заброшенного королевства. Но в конце концов они проиграли. Мёртвый Король травил землю и призвывал инфернальных тварей, пока перед ним не осталось ничего, кроме костей. Но они подошли очень близко. Льес был меньше Салии, в его стенах жило всего сто тысяч человек, и он не был Королевством Мертвых. Малисия не была великим военачальником, как Потрясатель, и её величайший полководец старел. Рано или поздно герою всё-таки удастся убить Чёрного Рыцаря. Первый Принц Принципата замышляла Десятый Крестовый Поход, скрываясь в её столице, и Вильгельм даст его ей. Но это не будет процеранское предприятие, и оно не закончится тем, что Кэллоу станет её протекторатом. Остальная Калерния не потерпит, чтобы этот грех был совершен во второй раз. Одинокий Мечник вышел на берег озера Хенгест и, медленно выдыхая, посмотрел на звезды. Дальше по берегу виднелись небольшие доки с рыбацкими лодками, но они не привели бы его туда, куда он направлялся. Каждый ребенок Кэллоу знал, что где-то в водах есть святое место, остров, который, как говорят, не тронут войной и опустошением времени. Говорили, что это остров, но из города его не было видно. Утопая в песке, Уильям смотрел на сверкающую воду и ждал. Появилось белое судно — маленькая гребная лодка без каких-либо следов весла. Оно не столько плыло, сколько скользило, нос и корма в форме лебедя были почти как живые. Оно причалило прямо перед ним, и Уильям, не говоря ни слова, взобрался на борт, усевшись на единственное сиденье. Ночь была ясная, но лодка вплыла в туман. Он не мог сказать, как долго просидел там в одиночестве, окруженный лишь тёмными водами и туманом. Он уже был в Аркадии Блистательной, где время течёт не так, как в Творении, но здесь всё было иначе. Что бы ни лежало впереди, это было не в другом царстве, а просто частью этого, к которой смертным нелегко было получить доступ. Клинок Кающегося, всегда висевший у него на бедре, был теплым на ощупь. Он чувствовал близость своего подобия. Легенда гласила, что в водах Хенгеста умер ангел. Скоро он узнает правду. К своему удивлению, он не заметил остров, пока лодка почти не подошла к нему. Бледные пески образовывали в воде идеальный круг, совершенно пустой за исключением маленькой часовни из грубо обтесанного камня. Уильям уже бывал в Лауэре и видел его прекрасные соборы. Он видел множество базилик юга, если уж на то пошло, и невероятное богатство и великолепие Салии — столицы самого могущественного государства на Калернии. Несмотря на всё это, вид этой маленькой часовни пробудил в нём… что-то. Ощущение чуда. В ней не было грандиозных материалов или скульптур: по сути, это был не более чем каменный дом с остроконечным потолком и башней. Корабль причалил к песку в полной тишине, и Одинокий Мечник ступил на берег. Теперь он увидел, что колокола на башне нет. И всё же для одного из них нашлось свободное место — древний деревянный брус, на котором его можно было повесить. Это было первое несовершенство, которое он заметил здесь, и он почти нахмурился при виде этого. Отбросив эту мысль, он вошёл внутрь через открытую дверь. С каждой стороны стояло по семь рядов скамеек, размером немногим больше голых каменных плит. Ни фресок на стенах, ни картин на потолке. Даже окно в задней части часовни было без витражей, открывая лишь бесконечные воды, затуманенные клубящимся туманом. Несмотря на всё это, он испытывал некоторое благоговение. Часовня казалась неземной, даже больше, чем Аркадия. Всё было слишком реально. Камень был самой сущностью камня, воздух — самой сущностью воздуха: единственным незваным гостем здесь был он, живое несовершенство в безупречной в остальном сцене. За скамьями располагался небольшой алтарь из светлого камня с единственной отметиной на нём. Сигилом. Это был извилистый, сложный узор, но его разум не мог не воспринять его как число три в миезанских цифрах. Клинок Кающегося был таким теплым, что едва не обжёг ему пальцы, когда он коснулся рукояти. — Ты знаешь, что произойдет дальше, не так ли? Голос Альморавы был мягким, почти добрым. Он не был удивлен её появлением, хотя, тем не менее, посмотрел в её сторону. Она сидела справа от него, на этот раз без бутылки в руке. Даже она не осквернила бы это место праздным пьянством. — Меч входит в камень, — сказал он. — может, я и не знаю историй так, как ты, но эту я знаю. Он также останется в молитве до рассвета. До восхода солнца оставалось ровно семь колоколов, независимо от того, когда он начал молиться. Эти вещи возникли сами собой. — Интересно, каков же был последний герой, когда они призывали к Раскаянию, — тихо сказал он. — Были у него такие же сомнения. — Нет, — ответил Альморава. — Белый Рыцарь была в Салии, когда пришло предложение от Мёртвого Короля. Пятьсот детей каждый год за мир на границах. То, что Первый Принц даже задумался об этом, вызвало у неё такое отвращение, что она сделала это в ту же ночь. Он не стал спрашивать, откуда она это знает. Он не был уверен, что ему понравился ответ. Герои, в отличие от злодеев, были привязаны к жизни смертного, но Странствующий Бард всегда знала излишне много о вещах, для которых была слишком молода, чтобы увидеть собственными глазами. Возможно, это было частью её Имени. Возможно, это что-то совсем другое. — Значит, она была лучше меня, — сказал Уильям. — я знаю, через что им придётся пройти. Это не такая уж нежная вещь. — Хорошее не обязательно должно быть хорошим, — пробормотала Альморава. — просто праведным. Одинокий Мечник остался стоять, глядя на бледный камень и символ на нём. — Она может вывести Пятнадцатый из зоны досягаемости, — наконец сказал он. — сорок девять колоклов — это более чем достаточно времени. — Но она этого не сделает, — ответила Бард. — Это не в её характере. Она — худший тип злодея, тот, который думает, что поступает правильно. В этом смысле она даже опаснее своего учителя. Он просто считает себя правым. — А мы? — спросил он. — мы тоже просто цепляемся за иллюзию? Перед тем как прийти сюда, я поговорил с Вором. Она сказала мне, что останется на время осады, но потом уедет из Кэллоу. На его губах промелькнули остатки веселья. — Я считаю, что она сторонится меня. — Вор видит Творение через призму своего имени, — заметила Альморава. — Это дает ей больше ясности, чем ты думаешь, но люди с её Ролью не предназначены для того, чтобы смотреть на более широкую картину. Она борется с тем, что воспринимает как несправедливость, где бы она её ни видела, но никогда не сможет искоренить причины. То же самое, подумал он, можно сказать и о многих героях. Их борьба была проиграна с самого начала. Вы можете свергнуть могущественных, злоупотребляющих своей властью, повернуть вспять великие волны Зла, которые захлестнут человечество, но как один человек может изменить мир? Он считал, что для этого есть причина. Небеса отдали Судьбу человечества в руки человечества, а не Именованных. Герои, наделенные экстраординарными способностями, должны были иметь дело с экстраординарными угрозами. Не для того, чтобы взять бразды правления миром. — Нет никаких первопричин, — устало сказал он. — Или только одна, если хочешь. Люди есть люди, со всеми вытекающими отсюда недостатками. Мы стремимся делать Добро и терпим неудачу, потому что не созданы для совершенства. Иногда я думаю, не является ли всё это большой шуткой за наш счёт, Альморава. Как если бы они поместили лучший мир прямо за пределами нашей досягаемости, чтобы они могли наблюдать, как мы пытаемся и не можем до него дотронуться. Бард хмыкнула. — А ты знаешь, что среди жрецов Дома Света ведутся споры о том, присуще ли душе Зло или нет? Уильям был жителем Льеса: конечно, он это знал. Даже после завоевания братья и сестры были повсюду на юге Кэллоу, и их публичные дебаты по богословским вопросам считались хорошим зрелищем в большинстве деревень. Люди действительно путешествовали, чтобы увидеть знаменитых спорщиков за работой. Было много ставок, которые были намного менее благочестивыми, но люди, как правило, помнили аргументы, сделанные даже после того, как деньги переходили из рук в руки. — Ты собираешься передать мне какое-то великое откровение? — спросил он. — Этот спор бушевал всё время, пока стоит Дом, и некоторые говорят, что жрецы, построившие его, спорили, когда закладывали камни. — Я думаю, это очень интересный вопрос, если посмотреть на нынешнюю породу злодеев, с которыми мы имеем дело, — сказала Бард. — Только трое имеют значение: Императрица, Рыцарь и Оруженосец. Альморава подняла палец. — Малисия взяла за правило улучшать участь простых кэллоу, когда только могла. Чисто из корысти, но тем не менее она это делает. Она подняла второй палец. — Большой Парень строже следит за соблюдением законов старого королевства, чем Фэрфаксы до него. Он не мягок в этом отношении, но он поддерживает порядок и принуждает к чему-то, что выглядит как правосудие, если немного прищуриться. Третий палец. — Обретённая. Ну, ты же сам с ней встречался. Она думает, что спасает Кэллоу. Можно утверждать, что её намерения героические, даже если она немного сложнее. — Ты презираешь Империю даже больше, чем я, — нахмурился герой. — Тем не менее, это выглядит как довольно бесстрастная защита их действий. — Дело в том, Уильям, — сказала она, не обращая внимания на его слова. — что они не первые злодеи, выигравшие несколько сражений. Однако не было прецедента, чтобы Империя удерживала Кэллоу более двадцати лет. Почему они отличаются? — Мы никогда не имели дела с такими искусными злодеями, которые бы не наносили друг другу удары в спину, — сказал Одинокий Мечник. — Или не были убиты соперниками. — Да, это другое дело, — согласилась Альморава. — В этом есть преданность. Даже привязанность. Не те черты, которые обычно ассоциируются у вас со злодеями. Не то чтобы они были неспособны на них, но Имена возвеличивают все, чем ты являешься — и ты не сможешь пожать руку Богам Внизу, будучи мальчиком из хора. — Я тебя не понимаю, — признался Уильям. — Это одни из самых успешных злодеев в истории Империи, — сказала она. — И они стали такими, пройдя через мотивы быть Добром. Темноволосый мужчина поднял бровь. — Совершенно определенно не Добро. — О, я не спорю, что это так, — сказала Бард. — Видишь ли, я думаю, что мы рождаемся Злыми. Потому что Зло — это инстинкт. Это та животная часть нас, которая хочет чего-то для себя, независимо от того, что она делает с другими. С тех пор она принарядилась в философию, но в этом её суть. Она невесело улыбнулась. — Но я хочу верить, что когда Боги создали нас, они дали нам не только инстинкт, но и мысль. Мы учимся быть Хорошими, Уильям. Потому что мы хотим быть лучше. Это не так просто, но, возможно, если мы будем делать это достаточно долго, это станет для нас естественным. — Так ты хочешь сказать, что Повелитель Падали пытается быть Хорошим? — скептически спросил он. — Я хочу сказать, что это первые злодеи за долгое время, которые руководствуются мыслью, а не инстинктом, — ответила Альморава. — поэтому они и слабее. Они склоняются в неправильном направлении, и это дорого им обходится. — Не понимаю, чем это лучше, — вздохнул Одинокий Мечник. — раньше ты говорила о первопричине. Люди есть люди, не так ли? — Вот только люди учатся, Уильям. Даже другая сторона заметила это, в той мере, в какой они пытаются опошлить то, чем мы являемся. Говорят, что Небеса дали нам законы, но на самом деле это не так, не так ли? То, что они на самом деле дали нам, — это руководящие принципы, чтобы сделать мир лучше. И это работает. Странствующая Бард поднялась на ноги. Альморава не была хорошенькой, хотя при некотором освещении её можно было назвать поразительной. Смуглая кожа, вьющиеся волосы и крупный нос делали её лицо интересным на вид, но не настолько привлекательным, чтобы не быть пугающим. Обычно у неё была лютня, но сегодня её нигде не было видно. Она всегда носила одну и ту же одежду из шелка и кожи, но на этот раз она была свежевыстиранной. — И в кои-то веки от нее не пахнет пивоварней, — добавил Уильям чуть менее любезно. — День за днем, — сказала она. — Год за годом, век за веком — мы делаем Творение лучше. Даже дно бочки подтягивается, когда вы поднимаете все остальные части. — Прекрасная мысль, — сказал герой. — Но это не поможет всем нам, кто живет в Творении сейчас, а не через сто лет. — Я знаю, — сказала она, положив руку ему на плечо. — Но я не хочу, чтобы ты воткнул меч в камень, думая, что это напрасно. Мы — часть чего-то большего, чем мы сами, Уильям Гринбери. Того, что использует нас по назначению. Но… — Хорошее не обязательно должно быть хорошим, — тихо повторил он ее слова. — Просто праведным. Он вздрогнул, когда она произнесла его полное имя. Он никогда не говорил ей его, и никто не называл его так уже много лет. Казалось, это было целую жизнь назад. Альморава прижалась к нему, и на мгновение ему показалось, что она собирается его поцеловать. Она, конечно, не скрывала своего влечения к нему или к некоторым другим людям. Если она это сделает, он отвернётся. Вместо этого она положила голову ему на грудь и обвила его руками, тихо вздыхая. Через мгновение он обнял её в ответ. — Каждый раз, — прошептала она. — Вы, несчастные Раскаявшиеся глупцы, каждый раз разбиваете мне сердце. Она отстранилась, задержав руку на его груди, и ушла, не сказав больше ни слова. Уильям Гринбери молча подошёл к алтарю. Он обнажил Клинок Кающегося и плавно ввёл его внутрь, меч вошёл без сопротивления и не оставил следа. Он опустился на колени перед камнем и закрыл глаза. За всем тем, что Альморава говорила о мышлении и инстинкте, он нашёл более глубокую истину. Если Зло действительно присуще всем, как она, похоже, считает, то быть Добрым — значит сделать выбор. Эта мысль взволновала его больше, чем он ожидал. — Нам сказали, что это единственный выбор, который действительно имеет значение, — пробормотал он. Последняя строка первой страницы из Книги Всех Вещей. Сегодня вечером он сделал свой выбор. Семь колоколов он будет молиться, а потом вернётся в Льес. Сорок девять колоколов спустя Хашмаллим появится на Свет в тот самый момент, когда он умрёт.