— Эта маленькая девочка из Рении играет в правителя, направляясь
на юг со своей милой маленькой армией. Я выгоню её из Бруса к зиме,
тогда мы сможем обратить наше внимание на реальные угрозы,
такие как принцесса Эйна. —
Выдержка из переписки принца Дагоберта Ланге,
датированной четырьмя месяцами до падения Ланге
Рутина была чем-то, с чем Корделия смирилась. К её сожалению, в сутках было не так много времени, что было важно распределить по полочкам каждое мгновение, чтобы она могла извлечь максимальную пользу из того, что у неё было. Встав с рассветом, она позавтракала со своими ближайшими советниками оценивая любые трудности, с которыми они могли столкнуться. После этого она прошлась вдоль крепостных стен города-крепости, позволив свежему утреннему воздуху окончательно разбудить её, когда она остановилась, чтобы поговорить с солдатами. Было важно, особенно в ликаонских землях, иметь любовь армии. Княжество Рения в том виде, в каком она его унаследовала, было скорее армией с землей, чем землей с армией, каждое учреждение в нём было сформировано таким образом, чтобы в любой момент поддержать мобилизацию по всей стране. Прошли десятилетия с тех пор, как Цепь Голода пересекла Три Реки в количестве, превышающем несколько сотен, но у её народа была долгая память: было время, когда каждую весну тысячи голодных крысят бросались на стены. Те дни придут снова, она знала, как знал каждый Хасенбах до нее глубоко в своих костях. И когда они это сделают, ее княжество будет готово. Несмотря на всё это, за два года, прошедшие с тех пор, как она стала Принцем Рении, она попыталась расширить кругозор своего народа. В то время как ликаонские солдаты сражались и умирали, чтобы сохранить остальную часть Принципата в первозданном виде, южные принцы пировали и богатели, насмехаясь над грубостью тех самых солдат, которые спасали их от опасностей севера. Их земли были плодородны по сравнению с каменистыми северными полями, и число южан росло на протяжении многих поколений. Во всяком случае, до недавнего времени. С тех пор как умер Первый Принц, остальная часть Принципата принялась пожирать себя с отвратительным рвением. Реформы, о которых Корделия мечтала в детстве, о том, чтобы объединить ликаонские княжества с помощью общих торговых законов и отсутствия границ, сгорели в огне гражданской войны. Никто из северных правителей не был заинтересован в проведении экономических или дипломатических реформ, когда у их порога в любой день могла появиться армия аламанов, требующая подчинения. Очевидно, что любой достигнутый прогресс должен был бы подождать до тех пор, пока не будет избран новый Первый Принц Принципата. По крайней мере, так думала Корделия, когда ей было ещё десять лет, её мать была её регентом после того, как крысиный рейд унёс жизнь её отца. Маргарет Хасенбах, некогда Маргарет Папенхайм, никогда не чувствовала себя вполне комфортно, правя княжеством. До замужества она была полевым командиром своего брата в Ганновене и всегда возражала против того, чтобы править Ренией, когда другие сражались за неё. К двенадцати годам Корделия начала брать на себя обязанности сенешаля крепости, а к тринадцати годам эффективно управляла крепостью и зависимыми от неё территориями, пока Маргарет Железнорукая уничтожала крысиные гнезда в горах. Она умерла, когда Корделии было четырнадцать, не от клинков своих врагов, а от болезни, известной как бескровное сердце. Священники не могли исцелять тех, кто родился слабым: они могли облегчить страдания детей Небес, но не могли обратить вспять то, что сотворили Боги Вверху. Дядя Корделии, принц Ганновенский, служил её регентом в течение последнего года до того, как она достигла совершеннолетия, но он никогда не осмеливался противоречить ей в чем-либо. Дядя Клаус, бездетный вдовец, который наотрез отказался жениться во второй раз после смерти своей горячо любимой жены, всегда относился к ней скорее как к дочери, чем как к племяннице. Он зашел так далеко, что назвал её своей предполагаемой наследницей вместо любой из ветвей Папенхеймов, решение, которое вызвало некоторые волнения, когда было принято официально. Даже сейчас он бывал в Рении так же часто, как и в Ганновене, самый доверенный из всех её советников. Она не стеснялась использовать славу своего дяди как полководца, когда объединяла четыре ликаонских княжества в единый фронт, который заставил бы задуматься любого южного князя, который силой оружия добивался бы верности любого отдельного ликаонского правителя. В некотором смысле реформы, к которым она стремилась в юности, осуществились: в своей переписке она теперь выступала не только за Рению и Ганновен, но и за Бремен и Нейстрию, союз, не уступающий ни одному из тех, кто поджигал остальную часть Принципата. И всё же аламаннские и арлезитанские правители, которым она писала, продолжали относиться к ней как к ребенку-идиоту, которого можно обманом заставить поддержать их медовыми словами и пустыми обещаниями. Корделии Хазенбах было девятнадцать лет, и она была хорошо воспитана, поэтому не закатывала истерик, но некоторые из полученных ею писем вызывали у неё желание придушить южан так же, как это сделала её мать с крысиным военачальником. Переписка, была тем, что занимало её время в течение половины колокола после осмотра крепостных стен. Этим утром она решила прочесть корреспонденцию в приземистом зале с видом на тренировочный двор, позволив звукам строевой подготовки новобранцев окутать её. Единственная чаша разбавленного вина стояла рядом с пергаментными листами, покрывавшими её стол. Дядя Клаус «составлял ей компанию», пока она работала, а это означало, что он опирался локтями на балюстраду, пил третью кружку мёда и регулярно подшучивал над новобранцами внизу. К её отчаянию, приличия редко были тем навыком, которым ликаонские правители дорожили. Корделия отложила письмо, которое читала, и потянулась за вином, позволив себе сделать больший глоток, чем обычно. Жаль, что она презирала ощущение опьянения. После этого письма это казалось почти оправданным. — У твоего отца было такое же выражение лица, когда люди хотели, чтобы он разрешал споры о фермерстве, — сказал дядя Клаус со смехом в глазах. Принц Рении осторожно поставила чашу, прикоснувшись салфеткой к своим нетронутым губам, как предписывал этикет, когда высокородная леди пила спиртные напитки. — Не совсем подходящая метафора, учитывая ничтожность того, что было нанесено чернилами, — признала она. Клаус фыркнул, подняв пальцы, чтобы привести в порядок свою бороду цвета соли с перцем. Она становилась лохматой, заметила Корделия. Ей придется договориться о том, чтобы сегодня вечером к нему пришёл парикмахер, которого не испугал бы свирепый хмурый взгляд её дяди. — Ты всё ещё разговариваешь с этими идиотами на юге? — спросил тот тем временем. — Я не знаю, откуда у тебя такое терпение, потому что это определенно не от твоей матери. — Один из этих южных принцев, вероятно, будет править Принципатом в ближайшие годы, — пояснила Корделия. — Развитие социальных взаимодействий до вознесения может быть нам только на пользу. Пожилой мужчина усмехнулся, опускаясь на сиденье напротив неё и поднося чашу с мёдом ко рту, чтобы потянуть за неё. — И как продвигается это взаимодействие? Хорошо воспитанные леди не хмурятся, сказала себе Корделия. Однако они не были против того, чтобы любимое меховое покрывало мужчины исчезло и было заменено модным велюровым. Она даже позаботилась бы о том, чтобы оно было вышито в арлезианском стиле, с фрагментами придворной поэзии и сценами дуэлей, сражавшихся за похвалу и честь. — Клеве и Эно обещают нейтралитет во всех предстоящих боях, — сказала она. — Если они понесут ещё какие-либо потери, они больше не смогут эффективно охранять Гробницу. — Им никогда не следовало посылать людей на юг, — проворчал дядя Клаус. — Только потому, что Мёртвый Король ведет себя тихо, это не значит, что он не наблюдает. У них есть долг, как и у нас. Корделия скорее подумала, что дядя поступает несправедливо по отношению к этим принцам, но не стала комментировать. Княжества Клеве и Эно вместе с Ренией и Ганновеном составляли наиболее важную линию обороны Принципата. Если бы Царство Мертвых снова зашевелилось, именно им было бы поручено удерживать линию, пока не будут собраны южные армии. Светловолосая принцесса Рении была согласна со своим дядей, что прежде всего правители должны заботиться о том, чтобы их стены были полностью укомплектованы, но в конечном итоге это были аламаннские принцы. Они были более вовлечены в Приливы и Отливы, чем северяне, связанные запутанными узами союза, которые охватывали центр Принципата. Им было бы трудно сохранять нейтралитет с самого начала, когда их двоюродные братья и племянники взялись за оружие так близко к их собственным границам. — Эти обещания — единственная приятная новость, которую принёс этот день, — сказала Корделия. — Остальное… бесперспективно. — Эквитан и их союзников выгнали из Креузенса, — нахмурился Клаус. — Это должно выбить их из войны. Обезопасив свою спину, Ланге отправится за Эйном — по моим подсчетам, победитель этой схватки получит корону. — Принцесса Аэнор из Эквитана собрала ещё одну армию за последние две недели, — ответила светловолосая. — Новобранцы, вооруженные дварфийским оружием. Они возобновят своё наступление, как только соберутся в достаточном количестве. Принц Ганновена нахмурился. — Это уже третье войско, что она теряет на поле боя, — сказал он. — Кто был бы настолько глуп, чтобы одолжить ей монету на четвёртое? — Банк Правус, — тихо ответила Корделия. Ярость промелькнула на лице пожилого мужчины, пока он не овладел собой. — Так скажи им, что это золото Праэс, Корделия, — прошипел он. — Это заигрывание с проклятой изменой. Ей потребовались годы, чтобы выяснить, что это была Башня, вливающая золото в проигрывающих принцев Принципата. Годы и помощь её кузины, ставшей Авгуром по милости Небес. Она рассказала эту правду каждому правителю в Принципате в течение месяца после того, как получила веские доказательства, чтобы предостеречь их от того, чтобы позволить Императрице Ужаса продолжать раздувать пламя гражданской войны. Безрезультатно. Они по-прежнему брали кредиты, по-прежнему собирали на них армии, и после почти двух десятилетий раздоров ненависть теперь стала такой глубокой, что принцы предпочли бы оказаться по уши в долгах Праэс, чем позволить своим соперникам одержать победу. Это было безумие, худший вид безумия. Первые колеблющиеся союзы в конечном итоге превратились в горстку устойчивых блоков, которые каждое лето проливали кровь друг другу на поле боя, никогда не приближаясь к короне, разрушая сам Принципат, которым они хотели править. Поля оставались под паром, торговля фактически прекратилась, а правители тратили крестьян, как монеты. Явное пренебрежение, которое принцы проявляли к мужчинам и женщинам, которыми они должны были править, вызывало у неё глубокое отвращение. — Они не будут слушать, дядя Клаус, — устало сказала она. — Их это больше не заботит. Дагоберт из Ланге требует, чтобы мы собрали наши армии и поддержали его притязания, или понесём жестокие налоги при его правлении. Констанция из Эны предлагает признать меня повелителем всего Ликаонеса, если я нападу со спины на Дагоберта, как будто такого рода раскол не приведёт к эффективному уничтожению Принципата. — Так пусть они калечат друг друга, — проворчал Клаус. — Они не заслуживают нашей помощи. Корделия позволила себе вздохнуть. Она знала, что такое мышление было распространено среди ликаонцев. Пусть южане убивают друг друга, какое дело до этого жителям гор? Это также означало бы смерть величайшей нации, которую когда-либо видела Калерния. Жестокая, но быстрая гражданская война не позволила бы целым регионам Принципата начать презирать друг друга. Однако этот затянувшийся фарс? На данный момент Принципат был фактически разделён между четырьмя или пятью королевствами, которые предпочли бы видеть, как их города горят, чем позволить одному из других править ими. Ещё одно десятилетие подобного, и это будет конец Принципата. Линии разломов уже были видны и с каждым годом становились всё глубже. — У нас есть долг, дядя, — сказала Корделия. — К грёбаному Дагоберту из Ланге? — Клаус рассмеялся. — Я бы не бросил этому ублюдку медяк, если бы он просил милостыню на улице. Мы ничего не должны этому человеку. — Думайте за пределами наших границ, — сказала блондинка. — Подумайте, что будет, если Принципат расколется. — Это значит, что мы больше никогда не отправим монеты на юг людям, которые никогда не видели Могилы, — холодно сказал принц Ганновена. — Это значит, что зелёные мальчики, которые никогда не сражались с крысами, не смогут наслаждаться весной, пока мои люди умирают ради них. — Левант сожрет, по крайней мере, Орсе, — беспристрастно оценила Корделия. — Скорее всего, и Сеговию. Тенерифе станет либо одним из Вольных Городов, либо зависимым от Гелике. Империя Ужаса захватит Байе и Орн раньше, чем пройдет десять лет. — И почему это наше дело? — хмыкнул Клаус. — Когда Мёртвый Король поднимет свои армии и пересечёт озера, — тихо сказала Корделия, — кто будет с нами? Она встретилась взглядом с дядей. — Когда Цепь Голода собирает мощь для вторжения, кто укрепляет нашу силу? — сказала она. — Мы сдерживали их ещё до того, как появился Принципат, — ответил её дядя. — Мы превратили их в нацию, которая распространяется отсюда до Валенсиса, — сказала Корделия. — Вот почему Принципат существует, дядя. Из-за того, что Триумфальная убила стольких из нас, нам пришлось объединиться как нации, иначе нас сожрали бы наши соседи. — Значит, теперь ты хочешь, чтобы мы истекали кровью из-за какого-то принца в шелках, — с горечью сказал Клаус. — Так всегда бывает, не так ли? Юг устраивает беспорядок, а мы платим по счетам. В этом была доля правды, и, несмотря на то, что Корделия избегала многих обычаев своего народа, она сама не переставала испытывать эту горечь. Неужели она должна была доверить судьбу своего народа такому жадному идиоту, как принц Ланге? Принцессе Эквитанской, которая скорее возьмёт золото Праэс, чем склонит голову ради Принципата? — Нет, — сказала она. — Не в этот раз. — Корделия? — воззрился на нее Клаус. Корделия впервые за много лет почувствовала, как ею овладевает безмятежность. Наконец-то её путь был ясен. Если никто другой, то я. — Пошлите гонцов, — приказала она. — В каждую башню, в каждый холд, в каждую крепость. Мы собираемся на войну. Все, кого мы можем позволить себе забрать из обороны, идут с нами. Седеющий мужчина нахмурился. — И за кого мы сражаемся? — За Первого Принца Принципата, — сказала она. — Корделию Хасенбах, первую её имени. Боги спасите нас всех, но она вытащит нацию от этого безумия. Чего бы это ни стоило.