Ледышка

Красочная осень сливалась с возбуждённым закатным небом над Мондштадтом. Где-то между домиков гулял ветер, задевая приоткрытые окна и последние цветы, которых становилось всё меньше и меньше с каждым днём. Медленно календарь показал начало зимы. Мондштадт выглядел зачарованным, будто спящим, под лёгким слоем снега. Он огромными хлопьями летел с неба вот уже несколько часов, аккуратным узором ложась на крыши города. Из забегаловок слышались оживлённые разговоры всё ещё не спящих граждан. Совсем скоро дороги заметёт окончательно, а значит, каждая вылазка или поручение будут даваться в несколько раз сложнее. Всё окрасится в белый, от которого слепит глаза. Но на сердце приятно, когда небольшая снежинка плавно опускается на разгорячённую битвой кожу. Дилюк ненавидел холод. Собственное горячее тело начинало нещадно дрожать, а пальцы всё время покалывало от холода. Единственное, что могло спасти красноволосого в мондштадтовские зимы – кресло около камина и тёплый, пуховый плед. С наступлением холодов появлялось ещё больше дел на винокурне, ни одно из которых не требовало отлагательств. Поэтому радовался зиме красноволосый редко, и то, только ради приличия. На винокурне тихо потрескивал камин, что так услужливо растопила прислуга. Медленно старое поместье отогревалось, кажется, от вечного льда. В этих стенах всегда было прохладно. А с наступлением зимы, каменные стены были похожи на лёд. Дилюк сидел в собственном кабинете, почти засыпая над бумагами. Работа делала своё, утомляя за целый день больше положенного. Тело пиро мага было полностью завёрнуто в пуховое одеяло, которое хоть немного согревало от наступающих морозов. С каждым днём на улице становилось всё холоднее и, если бы не горничные, что вовремя зажигали камины в поместье, Рагнавиндр уже бы давно замёрз, несмотря на собственную огненную способность. Замёрзшие пальцы покалывало и справиться с этим для красноволосого практически казалось невозможным. Даже перчатки и немного огня не спасали промёрзшее до кончиков волос тело. Внутри, наверное, было в несколько раз холоднее, но Дилюк упрямо игнорировал это морозное чувство тоски и одиночества в собственной груди. Стрелки часов уже пробили за одиннадцать, когда снег за окном наконец прекратился, а небольшие сугробы лежали вдоль дорог. Округу приятно укрыло слоем снега, который уже начал подтаивать. В мыслях вдруг всплыли детские воспоминания. Когда отец был жив, и они часто лепили зимой снеговиков. Те от рук Дилюка таяли, превращаясь лишь в бесформенную кучу снега. Кэйа с детства хорошо контролировал свою способность, в отличии от брата. Но как бы он не старался, под детскими ладошками снег всегда таял, неприятно обжигая холодом кожу. Но у Кэйи они всегда получались отменно. Наверное, если бы парень любил зимние развлечения, он бы обязательно смог построить огромный ледяной замок со множеством комнат. И без труда жить в нём. Но Кэйа всегда ненавидел холод и зиму, наверное, даже больше брата. Вечно закрывался в самых тёплых комнатах поместья, предпочитая не выходить на улицу без надобности. Олберич любил проводить зимние вечера в комнате брата, жалуясь на холод и замёрзшее тело. Синеволосый почти всегда был простужен из-за собственных способностей, поэтому всегда кашлял и чуть ли не хныкал, когда отец заставлял его пить лечебные отвары, что так услужливо привезли торговцы из Ли Юэ. — Тебе легко говорить! — Как-то раз начинает Кэйа, расположившись у ног брата, который что-то увлечённо читал. — Ха? О чём это ты? — Дилюк, как и обычно, сморщил лицо, заправляя выбившуюся прядь огненных волос за ухо. И даже оторвал взгляд от книги, чтобы заглянуть в бесконечность чужих глаз. — О том, что ты сказал недавно. Про то, что мне должна нравиться зима, — Кэйа снова потёр замёрзшие ладони, прикрывая глаза, полностью опуская голову на колени брата. Так близко и так тепло. Для них это было больше детской привычкой, которая, почему-то полюбилась им обоим. — До сих пор думаешь об этом? Недели две прошло. — Ты так просто об этом говорил, будто бы совершенно не знаешь, насколько я мёрзну, Люк. Рагнавиндр тогда только улыбнулся, поглаживая брата по голове и зарываясь пальцами в чужие волосы. Он всегда так делал, чтобы Альберих хотя бы немного согрелся. Потому что как никто другой знал, как брату трудно. Холод пробирал до костей и, кажется, огонь казался чем-то удивительным. Но Дилюк, как бы не пытался, совершенно не мог понять, почему синеволосый так не любит холод. Ведь... Его способность — крио. Странно, разве, он не любил свою способность? Но ему так и не суждено было узнать об этом. Времена поменялись и они, кажется, больше никогда не вернутся. Теперь детские воспоминания лишь нагоняют тоску, заставляя чувствовать вину за всё то, что говорил несколько лет назад. Но прошлое не вернуть и стоит жить настоящим. Дилюк это прекрасно знал, но раз за разом сидя в собственном кабинете возвращался к образу Олберича, что никак не хотел выходить из головы. — Как он собирается справляться с этим в Монде? — Рагнавиндр не раз задавался этим вопросом, смотря на Кэйю, что разгуливает в городе в своей обычной одежде. Будто не зима на улице, а лето. Лишь шарф на шее мужчины давал понять, что на улице холодно и дует ветер. Его лицо всегда было холоднее любой, даже самой холодной, погоды. На все предложения плащей и шапок от девушек (и даже парней иногда) Кэйа тактично отказывался. Будто знал, что это всё лишь для того, чтобы крио маг обратил на них внимание. Совсем не забота. Не то, чтобы сам красноволосый часто бывал в городе ветров. И уж тем более специально подгадывал время так, чтобы пересечься со сводным братом. Скорее, всё это было лишь счастливой случайностью, на которую никто не обращал внимание. Но менять никто ничего не собирался. Но сколько бы времени не прошло, что бы в жизни обоих не изменилось, Рагнавиндр всё ещё не понимал брата. Как бы сильно он этого не хотел. Иногда, когда находилась свободная минутка, красноволосый думал об этом: мол, «вся его жизнь никогда, наверное, не имела смысла. Он совершенно одинок в своём ледяном царстве.» Они виделись редко, но каждая встреча отдавала болью под лопатками ещё неделю после. Именно виделись, а не пересекались вскользь, делая вид, что совершенно незнакомы. Это действительно происходило очень редко. Дилюк бы даже сказал, что это к счастью. Кэйа с завидной регулярностью выпивал в таверне, но, случайно, а может и специально, выбирал дни, когда Дилюка там не было. Красноволосый же часто уезжал чуть ли не в Иназуму, где пропадал на месяца 2, а то и на 3. Так что их, и без того редкие встречи, в какой-то момент сошли почти на нет. Рагнвиндр всегда был вспыльчивым. И с возрастом это не ушло. И когда игнорирование брата стало совершенно очевидным, Дилюк сорвался, напившись и поругавшись, наверное, с несколькими людьми из Орда. Но не в игнорировании брата была вся проблема. Он во многом винил себя, что всё так обернулось. Ведь не только Кэйа его избегал, да и были времена, когда Олберич хотел наладить с ним отношения и вернуть те старые времена, на что Дилюк только презрительно фыркал. Красноволосый был безумно зол на всех вокруг, винил Кэйю, отца, жителей Мондштата. Пока не пришёл к выводу, что во всём этом виноват только он. И, что самое глупое, исправить он уже ничего не может. Вот и напился. Хоть красноволосый был отнюдь не любителем выпить. Алкоголь даже, в какой-то степени, казался ему чем-то противным. Но всего лишь воспоминания о брате хватило, чтобы мужчина напился вина, которое сам же производит. Он смутно помнил тот вечер. Но на следующее утро Дилюк проснулся на винокурне, а на прикроватной тумбочке стояла кружка с водой и записка: «Подумать только, тебе не стоит так напиваться. Хотя в гневе ты выглядишь очаровательно. Но всё же. Где-то к 12 Люмин принесёт лекарства. Пожалуйста, выпей и больше так не пей.» И Рагнавиндр прекрасно знал, кому принадлежит этот почерк. И все мысли вдруг рассеялись, забивая голову картинами, как брат тащил его домой. Так по-детски глупо. Люмин действительно принесла лекарство, приветливо улыбаясь. Паймон, не затыкаясь, носилась по поместью, рассказывая городские сплетни, на которые Дилюк только кривился. Бред, да и только. Но мысли его были далеко отсюда. *** Они не виделись порядка полугода. Кэйа, как специально, уезжал на затяжные встречи за тысячи километров от Мондштата. А сам Рагнавиндр не особо жаждал видеться. (Или пытался уверить себя в этом.) После их последней ночной встречи Дилюк вообще не хотел его видеть. Мысли о том, что он мог сболтнуть что-нибудь лишнее в пьяном бреду, застряли в голове и совершенно не собирались уходить. Хотя, наверное, Олберичу на них было совершенно всё равно. И это делало больно. Но Дилюк упорно этого не признавал. Хотя сердце неприятно кололо и обжигало каждый раз, когда какая-нибудь городская девица трепетала о том, что: «Представляете, Капитан Кэйа так улыбнулся мне! Ах, Архонты, он точно в меня влюблён!». Но Дилюку было смешно до жути. Ведь он не понаслышке знал о том, что сердце Кэйи любить не способно. Он за милой улыбкой прячет недосып, усталость и собственные чувства, которые, наверное, давно заледенели. Он под маской равнодушия, как и Дилюк, закопал того ребёнка, которым он был несколько лет назад. Похоронил под коркой льда, без шанса на разморозку. А красноволосый их сжёг. Все общие воспоминания и все чувства, кроме ненависти. /И чего-то большего, чем обычная ненависть/. В поместье было холодно, а кончики пальцев почти не чувствовались. Сил разбираться в бумагах не было, а настенные часы пробили ровно половину одиннадцатого. Собственные мысли неприятно путались, возвращаясь к Кэйе, что, должно быть, сейчас выпивал где-нибудь. Как бы Дилюк не пытался, рано или поздно его рассуждения возвращались к синеволосому. Так и сейчас, стоило подумать о таверне в Мондштате, в голове всплыл образ пьяного брата. И как бы пиро маг хотел забыть столь компрометирующий образ. Розовые, от алкоголя, щёки были похожи на спелые закатники, а растрёпанные волосы очаровательно спадали на лицо. Обычно грозный и такой холодный капитан в пьяном состоянии выглядел настолько беззащитным, что щемило сердце. Или, думалось Дилюку, сейчас Олберич спал с очередной девицей на одну ночь. Нет, он не был бабником. Просто иногда всем стоило расслабиться. А девушки, что провели ночь с ним всегда молчали, не говоря об этом. Красноволосый даже представлять не хочет, какими способами Кэйа заставлял их хранить молчание. «Удивительно,» — Всегда думалось Дилюку «Будь я девушкой, всем бы растрепал, что спал с Кэйей» В голове почему-то чётко возникла мысль, что, если бы пиро маг и правда был бы девушкой, он обязательно бы попытался переспать с синеволосым. Но в голове это отдало ноющей болью, которую Дилюк списал на мигрень от резкого похолодания. — Господин! — Анна, одна из горничных поместья, аккуратно постучалась в кабинет, заглядывая внутрь, — Там к вам пришли... Девушка невинно улыбалась, теребя край подола платья. Наверное, переживала из-за того, что зашла к хозяину винокурни слишком поздно и красноволосый мог уже спать. — Ох, правда? — С напускным удивлением спросил Рагнвиндр, лениво поднимаясь с насиженного места, — Кого там принесло? Дилюк прекрасно знает, что единственный человек, которого могло принести в столь поздний час на винокурню – Олберич. И не прогадал. На пороге стоял Кэйа. Парень выглядел уставшим, будто не спал несколько суток. В свете одиноких уличных фонарей можно было разглядеть синяки под глазами и ссадину на щеке. Мех, за которым крио маг всегда тщательно ухаживал, сейчас проживал явно не лучшие свои времена. У Дилюка в голове вертелось тысячи мыслей, останавливаясь друг напротив друга и в дребезги руша идиллию ночи. Они, не виделись столько времени и тут этот, Дилюк не побоится обозвать брата, но лишь про себя, больной дуралей, приходит к нему в таком виде. — Что ты тут делаешь? — Наконец спрашивает пиро маг, после долгого молчания. Он не зол, в голосе осталось лишь неприкрытое беспокойство, которое парень был не в силах скрыть. Кэйа улыбается, так, что его глаза полностью закрываются в мимолётном наслаждении чужим голосом. И в следующие мгновение Дилюк видит эту бездну в чужих глазах. Они, будто покрытые коркой льда, искрятся инеем. В голубой бездне, в которой можно было утонуть, отражался сам Рагнавиндр, потерянный и ничего не понимающий. — У тебя есть еда? — Кэйа придерживает свой живот, и только сейчас Дилюк замечает огромные пятна крови на чужой одежде, —Я жутко голоден, знаешь, ну... Будто не ел неделю. — Чёрт бы тебя побрал, придурок. Дилюк хватает брата за руку, затаскивая внутрь поместья. Вся прислуга давно спит, на что надеется красноволосый, поэтому в стенах винокурни гуляет лишь ветер и измученный кашель крио мага. Они не виделись так долго, кажется, целую вечность. И пиро маг готов поклясться, что убьёт брата, как только выяснит, что с ним произошло. В голове полная пустота, а аптечка в руках кажется неимоверно тяжёлой и бесполезной, потому что внутри не лежит ничего, кроме пластыря и цветка сахарка. — Сиди смирно, если жить хочешь, — Говорит красноволосый, совершенно без злобы, даже с какой-то только ему присущей усталостью и заботой. Кэйа на это только согласно кивает, усаживаясь на диван. Кажется, руки Дилюка везде. От них безумно тепло и клонит в сон. Тепло чужого тела будто оттапливает тот вечный лёд, что синеволосый создал вокруг себя собственноручно. Чужие руки медленно оглаживают ссадины и неглубокие порезы. Кэйа блаженно прикрывает глаза, полностью расслабляясь рядом с родным человеком. Сон, что до этого приходил редко и с неимоверным трудом в стенах винокурни будто обрушился на Олберича из ведра, окутывая своими тёплыми потоками. Или ему это всё чудилось и настоящим источником его спокойствия и тепла был Дилюк. — Где же тебя так угораздило? — Пробурчал красноволосый, в надежде на то, что брат не услышит. Но Олберич открыл глаза, и в полумраке поместья Рагнавиндр мог разглядеть в них то чувство, что так усердно прятал внутри себя. — Волновался за меня? — Сил язвить не было, а уже обработанные раны неприятно тянуло. В лунном свете луны, что еле-еле проникал в помещение, лицо пиро мага выглядело волшебным, будто зачарованным. Бледная кожа поблёскивала от тусклого света, а родные глаза смотрели с неприкрытым волнением, будто единственное, что имеет смысл прямо сейчас — это их маленький мирок. Который они сами же и разрушили. Как глупые дети. — Ты полный придурок, —Шипит Дилюк после недолгого, но разрушительного для них двоих молчания, складывая пластыри обратно в аптечку, — Заявился ко мне спустя восемь месяцев, да ещё и в таком виде. Дурак! Ты дурак! Красноволосый не был вспыльчивым или любителем споров. Он, скорее, предпочтёт сказать что-нибудь едкое и колкое, чем разговор на повышенных тонах. Но с Кэйей это никогда не работало. Он, будто какой-то магический амулет, выводил брата на эмоции, заставлял чувствовать. — Эй, Дилюк, — Голос Кэйи дрожал, то ли от холода, то ли от нахлынувших эмоций. Олберич лишь посмотрел на лицо брата, чьи волосы были похожи на бескрайний лавовый океан, что переливался жемчугом в лунном свете. Он совсем не изменился, — Тебе не стоило так волноваться обо мне. Знаешь, мне всё ещё... — Говорить было сложно, а слова путались в голове и складывались лишь в одну фразу, которую синеволосый никогда брату не скажет, — Очень стыдно, что я пришёл сюда. Как будто маленький ребёнок вернулся сюда после первой неудачи. Дилюк слушал знакомый голос затаив дыхание, и, кажется, каждая его клеточка не могла совладать с тем ужасным желанием коснуться чужой, израненной кожи. — Что с тобой случилось? — Монолог брата был так успешно проигнорирован, что пиро магу даже стало стыдно. Но собственные мысли, если не получить на них ответ в эту секунду, разъедят все органы внутри и зверски растерзают сердце. — А? Я думал, тебе уже доложили... — Кэйа действительно выглядел удивлённо, будто Дилюк и правда должен был знать причину столь яркого появления Олберича. Но по непонимающему взгляду брата понял, что ошибался, — Помнишь Алекса? Он часто заглядывает к н... — Кэйа неприятно осёкся и Дилюк так и не понял, что брат хотел сказать, — К тебе в таверну. И... Блять, да он просто не умеет держать свой поганый рот закрытым. Дилюк смотрел на подрагивающую нижнюю губу парня напротив и находил это безумно очаровательным и таким родным, что сердце в груди начало неприятно колоть. Так было каждый чёртов раз, когда красноволосый выпускал хоть немного своих чувств из огненной клетки собственного тела. — Святые Архонты, только не говори мне... — Рагнавиндр был уверен, что на синеволосого напали маги бездны или огромные хиличурлы, но... Подобные мысли заставили Дилюка чуть улыбнуться и всё-таки дотронуться до коленей брата. Сидеть на полу было холодно и неудобно. Ночная пижама, которую красноволосый не снимал уже вторые сутки, обосновывая это: «У меня нет чёртового времени на это, да и я не выхожу из своего кабинета!», сейчас спала с плеча, открывая вид на бледную, усыпанную будто мелкими искорками золота кожу. — Этот петух говорил отвратительные вещи и... Ладно, я ударил его. Мне правда стыдно! — Кэйа всё ещё был пьян, а на его лице отражалась боль и всё тот же холод. Дилюк не знает почему, но ему казалось, что этот лёд начинает давать трещины, медленно спадает и открывает настоящего Олберича. Такого грустного и стеснительного ребёнка, который всё никак не мог найти своё место в мире. На дне голубого, и единственного, глаза, Дилюк видит своё же отражение, такое искажённое и глупое. Но это не имеет значения. Ничего до этого не было столь важно как эта глупая, извиняющаяся улыбка на лице брата. — Мы побили 3 бутылки одуванчикогого вина. И ну... Он пырнул меня ножом, — Кэйа говорил полушёпотом, будто боясь, что кто-то может их услышать. Хотя даже этот шёпот в стенах «Рассвета» звучал слишком громко, — Я заплачу за понесённый ущерб! Как только у меня появятся деньги... — Ты чёртов дурак! — Дилюк почти шипит, прикусывая до крови собственную губу. Он не знает, что чувствует прямо сейчас. Этот нарастающий гул в собственной голове, перемешанный с прирывистым биением сердца пугает, — Дур... Продолжение слова тонет в солоноватом поцелуе. Дилюк вздрагивает, ощущая как медленно его лицо начинает краснеть. Наверное, красноволосый никогда не задумывался, каким будет его первый поцелуй. А если и задумывался, то кандидатом точно не был Олберлич. Синеволосый кусает его губу почти что жадно, но всё это тонет в безумной нежности и неуверенности. В какой-то невысказанной и дикой привязанности. — К-Кэйа? — Между ними тянется ниточка слюны и Рагнавиндр чувствует себя будто под прицелом тысячи осуждающих взглядов. Солоноватый вкус всё ещё остаётся на губах, напоминая о прошедшем безумии всего пару секунд назад. — Прости, прости. Я не должен был, — Синеволосый выглядит не менее смущённым, отодвигаясь дальше от родного лица. Чёрт бы побрал Дилюка поднять на него взгляд. На чужих щеках играло такое же явное смущение, а в глазах был не поддельный испуг. Их хрупкие отношения мог разрушить любой ветерок. Любое неосторожно брошенное слово могло стать роковым в их истории. Но красноволосый поправляет край ночной рубашки и... Ох, блять, на коленях Кэйи очень удобно. — Пожалуйста. Повтори это, — Пиро маг думает, что это всё глупая ошибка. В его голове он всё ещё помнит Кэйю своим братом, что вечно лез обниматься. Взрослого и статного капитана Ордо Фавониус Кэйю Олберича он не знает совершенно. Но очень хотел бы узнать, — Даже если завтра утром мы снова сделаем вид, что ничего не было. Пожалуйста, хотя бы одну ночь дай мне почувствовать это. Дилюк не знает, и не узнает скорее всего, каким очаровательным считает его синеволосый. С каким трепетом наблюдает за метаниями брата и его, такими глубокими и неизвестными, глазами. Рагнавиндр на его коленях смотрится потрясно. Будто там — его место всегда и было. Будто бы он был рождён для этого. — Хорошо, — Шепчет в самые губы. Этот поцелуй выходит нежным, почти аккуратным. Кэйа, будто боясь сломать брата, проводит языком по прикусанной губе, улыбаясь. Холодные руки медленно сползают с талии, забираясь под пижамную рубашку, ненамеренно комкая вещь. Кожа красноволосого до безумия горячая. Она будто вся излучает тепло и свет, обдавая холод внутри Олберича тепловой волной. Никто из них не придаёт особого значения недостатку воздуха. Медленно, детские, почти невесомые поцелуи становятся неимоверно жаркими. Кажется, будто воздух вокруг них накаляется, доходя до своего пика и взрывается. Синеволосый не спрашивает, лишь приподнимается с дивана, подхватывая парня на руки. — Поставь меня на место! Твоя рана... — Дилюк хотел бы возразить, но его затыкают требовательным поцелуем. По спине пробегают мурашки от холода стены, к которой его прижали. Красноволосый сжимает в ладонях чужие непослушные волосы. В животе будто расцветает пиро орхидея, обжигая внутренности. Это похоже на тысячи бабочек, раскалённых до предела. — Тебе не стоит беспокоиться об этом, — Заверяет Олберич, всё же отрываясь от желанных губ, что уже порядком опухли и завтра, скорее всего, начнут болеть. Никто из них точно не помнит, как они добирались до кабинета красноволосого. Но Дилюк мучительно-томно стонет в ухо парню, как только чужие руки опускают его на холодную поверхность стола. Всё тело горит, хотя меньше часа назад парень замерзал на своём рабочем месте. Руки Кэйи холодные. Они до боли обжигают бледную кожу и Дилюк вскрикивает, когда холодные, почти заледенелые пальцы случайно касаются набухших сосков. Синеволосый хмыкает, специально оттягивая сосок, уже прикладывая больше силы. Дилюк прикусывает тыльную сторону собственной ладони, заглушая стон и выгибается в спине, почти до хруста. — Сними, пожалуйста... — Шепчет красноволосый, поднимая взгляд. И Кэйа не знает, что чувствовать. В голове, затуманенной алкоголем и возбуждением, Дилюк выглядит как произведение искусства. Его лицо покраснело, а в уголках глаз собрались слёзы. Синеволосый бережно сцеловывает их, попутно стягивая мешающую рубашку. Олберич глухо сглатывает, стоит ему увидеть открывшийся вид. На белоснежном, чересчур худом, теле рассыпаны веснушки и родинки. Бледная кожа покрыта белёсыми шрамами, по некоторым Кэйа даже позволяет себе провести пальцами. И Дилюк тонет. Потому что это похоже на ужасный вид пыток. То, как Олберич рассматривает его, не сравниться ни с чем. Его обычный холодный взгляд сейчас обжигает не хуже любого пламени. От этого осознания красноволосого пробивает мелкой дрожью и он прячет лицо в смуглом плече парня напротив. — Ты удивительный, — Вдруг шепчет Олберич, оглаживая чужую спину, — Ты же не передумал? — Если ты вдруг протрезвел и хочешь сдать назад... — Дилюк отстраняется и выглядит совершенно серьёзно. Их носы почти соприкасаются, от чего Кэйа смешно морщится, но позволяет любовнику продолжить, — То так оно и быть. Но перед тем как... — Всё что произойдёт здесь дальше, нас ни к чему не обязывает? — Продолжает фразу синеволосый, — Ты же это хочешь сказать? Дилюк только кивает, снова растворяясь в поцелуе. Они тонут в собственном возбуждении, ныряя в него с головой. Почти болезненно на подкорке сознания отдаёт смущение в перемешку со стыдом. Но сейчас совершенно не важно. — Можно? Кэйа не успевает сообразить, как брат меняется с ним местами. Смотрит снизу вверх и смущённо улыбается. Никто из них в таких вещах не был опытен. Конечно, у Кэйи был опыт с девушками но... С Дилюком хотелось по другому. Красноволосый стягивает чужие штаны, открывая для себя ещё больше простора для веселья. Несколько раз целует чуть холодную кожу ниже пупка, залезая под резинку боксеров. Кэйа зажмуривается, не зная, чего ожидать, а потом протяжно стонет. Дилюк чуть сжимает чужой член у основания и облизывает головку. Размазывает выступившую каплю по всей длине и берёт в рот. На глазах выступают слёзы, и Кэйа готов поклясться, что Дилюк, вот так заглатывающий его член — выглядит просто великолепно. Он заглатывает почти полностью, чуть давясь чужой плотью, на что синеволосый улыбается, запуская руку в чуть вьющиеся чужие волосы, что как-то по особенному прекрасно прилипают ко лбу. Кажется, этот момент мог продолжаться бесконечно, если бы Кэйа не оттянул парня за волосы, впиваясь в чужие губы. — Я-я, — Дилюк говорил скомканно и быстрым движением собственных, горячих ладоней стёр выступившие слёзы. — Если ты всё ещё не передумал... — Олберич чуть прикусывает чужую мочку уха, горячо выдыхая и снова проводя руками по груди брата, задевая соски. От чего красноволосый в его руках выгибается и чуть слышно хнычет. Сильные руки капитана обжигают бледную кожу собственным холодом. Кэйа чуть стягивает чужие пижамные брюки, тихо хмыкая на ощущение гладкости чужой кожи. Дилюк под ним плавится, тает и превращается в самую сладкую карамель. Олберич ведёт руками ниже, чуть сжимая чужие ягодицы и слышит чуть слышный вздох на своём плече. Сейчас никому из них совершенно не хотелось задумываться о правильности их поступка или странности этого момента. Они без остатка утопали в собственной страсти, источая жар, что согревал их не хуже камина в главном зале. Синеволосый чуть медлит, растягивая время. Тихие и короткие вздохи, наполненные каким-то магическим влечением, на собственном плече заводят слишком сильно. Но в итоге всё же толкается пальцем в нутро брата, сначала не сильно, давая красноволосому привыкнуть. Дилюк чуть морщится, пытаясь расслабиться. Но внутри всё пылает возбуждением. Парень с трудом поднимает покрасневшее лицо на брата, как бы требуя поцелуй. Губы болят и тянут. Поцелуи выходят короткими и смазанными, но Рагнавиндру хватает, чтобы простонать в чужие губы при ощущении второго пальца, что мучительно медленно растягивает его изнутри. — Дилюк, пожалуйста, — Кэйа шепчет как-то надрывно, придерживая парня за поясницу свободной рукой, — Посмотри на меня. И эту картину синеволосый не хотел бы забыть никогда. В его голове будто вырезается образ возбуждённого Дилюка с искусанными в кровь и опухшими губами, покрасневшими глазами и алыми, под цвет волос, щеками. Он прижимает брата к холодному столу, давя на чужую спину так, чтобы возбуждённые бусинки сосков потревожил холод лакированной столешницы. Сплёвывает на собственную ладонь, за неимением смазки, и ведёт головкой по промежности. Дилюк толкается назад, скорее непроизвольно, чем осознанно. И Кэйа больше не может сдерживать всё то желание внутри себя. Он входит быстро, почти до упора и выцеловывает чужую спину, успокаивая и давая привыкнуть к собственным размерам. И когда снизу слышится приглушённое шипение, капитан начинает двигаться медленно, постепенно набирая темп. Они растворяются в последних лучах лунного света и мокрых звуках, что, кажется, полностью заполнили комнату. Олберич вбивается в податливое тело, оставляя на нём следы принадлежности, будто боясь, что кто-то может забрать у него его единственную ценность. Никто из них не знает точно, почему все их мучения привели их именно в эту точку их истории. Возможно, где-то сейчас, в параллельной вселенной есть такие же они. Но история пошла по другому и они бы, наверняка, даже никогда бы не встретились. Но думать об этом абсолютно бессмысленно, ведь внутри всё закипает, трепещет и бурлит, стоит только взглянуть на родное лицо. Дилюк вздрагивает в последний раз, кончая с тихим стоном и обессиленно обнимает брата за шею, вдыхая чуть солоноватый и холодный запах чужой кожи. Кэйа кончает следом, прикусывая шею красноволосого как завершающий штрих. Они сидят в полной тишине какое-то время, пока утреннее солнце не начинает отражаться в окнах винокурни. — Тебе не пора? — Дилюк говорит шёпотом, всё ещё прижимаясь к чужой прохладной груди, — В Ордо тебя явно хватятся. — Плевать, я не хочу туда возвращается, — Кэйа улыбается блаженно, вдыхая чуть слышный аромат чужих волос. — Тебе влетит. Да и Джинн будет волноваться. — Она с Лизой да и... Чёрт, я хочу остаться тут. Дилюк смеётся так искренне и звонко, что Олберич думает, что ему кажется и это всё его глупый сон. — Оставайся только... — Дилюк чмокает парня в губы, смотря прямо в чужие глаза, полностью растворяясь в том бескрайнем Ледовитом океане внутри, — Нужно будет попросить на одну порцию завтрака больше. — Я могу позавтракать тобой, — Смеётся Кэйа, всё ещё не выпуская из своих объятий красноволосого. Кажется, вся винокурня слышала, как Дилюк кричал: «Дурак, я ведь серьёзно!» И только стены кабинета Рагнавиндра смогли услышать самые заветные слова, растаявшие в тёплых объятиях.