Жёлтый.

      Дэниел пялится на своё запястье и проклинает каждое божество, имя которого помнит. Где-то в другой части салона слышны голоса, фоном мягче их – гул двигателя, а кожу по всему телу жжёт, как в кипятке, и вены пылают жёлтым. В темноте вспыхнешь как лампочка с этой новоприобретённой особенностью, а такая возможность нисколько не прельщает. Сосуды будто стеклянные, просвечивают, как если бы люминисцентная жидкость вместо крови была. Больно, чёрт возьми. Атлас тихо стонет и бьётся затылком о мягкий подголовник сиденья. Кого он касался в последнее время? Это точно кто-то из присутствующих на самолёте, они несколько часов назад вылетели из аэропорта, так долго знак проявляться не может, а значит, к великому его сожалению, остаются Всадники и – мурашки отвращения по телу – Артур Тресслер. Просто восхитительно.       Дэниел прислоняется виском к холодному стеклу иллюминатора, чтобы хоть немного облегчить жжение, и прикрывает глаза. За бортом – огромные облака и смердящая яркостью голубизна неба, что на неё смотреть, только головную боль заработаешь. Не хватало ещё одного раздражителя. А потому что, блять, следить нужно за прикосновениями. Двадцать шесть лет беспроблемной жизни его успокоили, расслабили, и начал раздавать рукопожатия направо-налево. И получил. Атласа всё в его жизни устраивало, он не хотел и не искал себе соулмейта, а тут – бац! – как обухом по голове, да ещё среди товарищей по работе, если их можно так назвать. Отвратительно, просто ужасно.       Дэниел чувствует рядом с собой чьё-то дыхание, открывает глаза и расстаётся с облюбованным иллюминатором, предоставляя себя собеседнику. Мерритту, чёрт его дери. Как тебе возможный соулмейт, Атлас? Нравится? Вот эту рожу, возможно, придётся до конца жизни видеть. Так себе перспектива.       — Ты что-то хотел? — нахуй вежливость. Оставьте одного, чтобы хоть разобраться с проблемой, а то свечение станет ярче и все поймут, что-то не так.       — Нет, на самом деле. — эта лысая бестия любезно так улыбается и садится рядом, судя по всему, желая устроить очередное «шоу», в усладу «зрителям», — Меня волнует твоё состояние, Дэнни, сидишь один, угрюмый, погружённый в себя.       — Не все среди нас строят из себя клоунов, МакКинни. Свалил туда, откуда пришёл. — не показывать ему руки. Не смотреть прямо в глаза, их уже начинает жжечь, вдруг жёлтый на них уже заметен. Вообще лучше закрыть все возможные участки кожи.       — Не будь таким грубым, ну, у тебя чудесно получилось «прочитать» Артура, попробуешь ещё раз на ком-нибудь другом? — Меритт хлопает по кисти, ублюдок эдакий, и довольный отстраняется, наконец-то. Успокаивает только, что жжение осталось. Отлично, этого артиста-эстрадника из списка кандидатур можно исключить.       — Нормально же сидел, блять, почему ты ко мне прицепился? — Атлас почти вскакивает, и протиснувшись в коридор, несколько секунд трёт себе слезники, после снова поднимая взгляд на МакКинни.       — К тебе многие цепляются, мой дорогой. Пытаюсь урвать свой кусок. — ржёт, как последняя скотина. Атлас даже не злится. Он не раздражён, ему обидно, как ребёнку. Боль всё нарастает, кожа раздражается даже от простых прикосновений, а Меритт умыться его не отпускает, что за гадство. Дэниел не отвечает. Он вздыхает только и молча уходит в уборную, не закрывая дверь, на полную мощность включает холодную воду. Лицо просто под струю подставляет, и в эту же секунду с самыми отборными ругательствами на языке отскакивает. Слова проглатывает, кран выключает. Больно. Просто адски больно.

***

      Джек надевает свою огромную толстовку ещё вначале полёта, скрывая выделяющиеся под кожей вены. Он любит жёлтый цвет, и рад бы любоваться свечением, но приятного в ощущениях от него мало, а знать окружению о происходящем не стоит. Он изредка бросает взгляды на Атласа, который, вроде как, дремлет в хвосте салона, и в груди что-то сжимается и ходуном ходит от осознания, что это может быть он. В лёгких колет. Уайлдеру откровенно стыдно, он краснеет и отворачивается, но после снова возвращается к Дэниелу. Раз за разом. Ведёшь себя, как мальчишка. У Джея просто великолепный профиль. Не имеешь ты права так о нём думать. Ты слеп, отвратительно слеп. В его волосы наверняка приятно зарыться и перебирать пряди... Всей душой хочется! Прекрати, ради бога, у тебя нет ни единой надежды. Он достаточно силён, чтобы прижать к стене. Он выше. Доминантнее. Идиот.       Джек встряхивает головой, жмурится, и тут же жалеет – знак даёт о себе знать, виски прошибает болью, а по позвоночнику как горящее масло стекает. Мучительно. Рядом прогибается кресло, в капюшон иглой втыкается взгляд, и он сдаётся. Не замечать Мерритта не получается, никогда, чёрт возьми, не выходит. Он чувствует влагу на щеках, стыдится и смущается ещё больше, игнорирует. Тот усмехается.       — Ты сегодня тоже не в духе? Дэниел обсыпал меня матами. Ты что выкинешь?       — Я сейчас потеряю сознание от боли, а мои глазные яблоки засверкают как новогодняя гирлянда. Достаточно экзотично? — Уайлдер зло усмехается. Голос дрожит.       — Ну-ну, — МакКинни хлопает его по плечу, и его лицо наконец принимает серьёзное выражение, — Зато твоего соулмейта не нужно искать годами – иди вцепись ему в лицо пальцами и будет вам счастье.       — Мне не смешно. Перед глазами лицо Джея, такого же испуганного и, вроде как, не сопротивляющегося поцелую. Джек плачет, даже не пытаясь этого скрыть, и его колотит, сипло всхлипывает и сжимает кулаки.       — А я и не смеюсь. ***       Скрип двери.       Дэниел сидит рядом с раковиной, на полу, закрывая лицо руками. Длинные рукава водолазки по локоть мокрые, закатаны, он дышит громко и часто. Отнимает ладони от лица, смотрит на вошедшего Джека, усмехается, когда тот закрывает дверь изнутри.       — Что-то не так? — голос хриплый, низкий, почти грудной. У Уайлдера крупные мурашки по спине от такого.       — Жёлтый, — он дрожит, глаза заплаканные, и Атлас даже смягчается, разглядев собеседника чуть лучше, — Жёлтое свечение. И чувство – жжение, любые действия с кожей болезненны. Стаскивает с себя толстовку, и весь горит, материя это не скрывает нисколько, даже не приглушает. Дэниел на время замирает, смотрит внимательно, как на атомы разбирает, и под этим взглядом так некомфортно, как ображённому перед толпой. Прекрати, ради бога, прекрати. Ты убьёшь меня на месте, а я и слова сказать не успею, так и не сделаю то, что хотел. Он ещё и вскакивает, подходит ближе, хвататет за запястье, ладонь кладёт на скулу, препарирует.       Джек пытается отвернуться, отойти дальше, а дальше стена, всё, отступать некуда. Вот твои фантазии и стали реальностью. Атлас его будто раздеть хочет, настолько ему не верится.       — Прекрати, пожалуйста. Как бы я по-твоему это подделал?       — Я не так уж и хорошо тебя знаю.       — То есть хотелось бы лучше?       — Глупые шутки оставь Мерритту, будь добр.       Снова молчание.       — Это ведь из-за него я здесь.       — Может, горишь тоже из-за него?       — Вот причина этого, к счастью, ты.       В ответ – улыбается.       — Извини, мне показалось, что ты сказал «к счастью».       Смеются. Уже весело.       Уайлдер ловит его взгляд и останавливается полностью на какое-то время.       — Чёрт возьми, я так хочу тебя поцеловать.       — Стоп, что?       Дэниел будто обжигается об эти слова, даже хватку ослабляет. Но не отпускает, чертила.       — Очень сильно хочу.       И, впервые за долгое время, абсолютная тишина.       — Ты сейчас серьёзно?       Голос дрожит.       У обоих:       — Абсолютно.       Они смотрят друг другу вглубь зрачков, дышат тяжело, и молчат.       А потом кто-то двигается.