И для тебя

      Дверь наконец открылась, и на пороге предстал Тилль. Помятый, лохматый, в спортивных штанах и видавшей виды толстовке. Смерив его взглядом, Рихард вручил Тиллю пакеты из супермаркета и шагнул в дом. — Трезвый, что ли? — Как последняя тварь. Проходи. — Точно? Может, поехал бы? — с оттенком сомнения уточнил Рихард. Взгляд Тилля вспыхнул, метнув холодные искры. — Нет. Пошла она в задницу. Я все решил. И вообще… Слушай, хватит, а? Ты как себе представляешь, я сейчас скажу, вали домой, поеду с ней мириться? Рихард лишь выразительно развел руками. Тилль вздохнул, опираясь прямой рукой о косяк и с мрачным отчаянием глядя куда-то в сторону. — Я глинтвейн сварил. — Мне нравится, что ты говоришь это так, будто признаешься в убийстве, — серьезно ответил Рихард, снимая куртку, — есть в этом что-то… здоровое. В доме стоял полумрак. Было холодно — в приоткрытые окна полз пахнущий зимой воздух. Тилль скрылся на кухне, зашуршал пакетами, захлопал дверцей холодильника, загремел бутылками. Рихард прошел в гостиную. Здесь было теплее — в камине плясал, потрескивая, огонек. По телевизору шел, почти бесшумно, какой-то боевик. Диван оказался разложен и застелен. Поверх смятой постели валялись подушки, исписанные листы, пара книг, пустая упаковка от чипсов, коробка от пиццы, а на столе стояла открытая банка пива. Быстро переместив все, кроме подушек, на стол, Рихард расправил плед поверх постели, скинул ботинки и забрался с пультом на диван, поглядывая в исписанные скачущим почерком листки. Вошёл Тилль, неся поднос с едой и глинтвейном в больших кружках. — Что-то решил пересмотреть все наше любимое, — пояснил он с беглой улыбкой, глядя на друга, засмотревшегося на экран и забывшего про пульт в руке. — Что, опять? Последний вопрос относился к спине Рихарда, которую тот, морщась, попытался распрямить, подвигаясь к столу. — Нда, кажется, долбаный Стокгольм и эта идиотская сырость меня добили, — ответил Рихард. — Сраный Стокгольм, сраная погода, блядская студия, — брезгливо скалясь, согласился Тилль и прибавил другим тоном, — Иди, выдерну. Рихард с готовностью встал и соскочил с дивана. Подойдя, встал спиной к Тиллю. Поставив поднос на стол, Тилль приблизился вплотную, обхватил Рихарда под мышки и резко дёрнул наверх. — Твою мать! — блаженно прорычал Рихард на выдохе, когда Тилль поставил его обратно на пол. — Неплохо ты хрустнул. — О… Встали на место, хоть ненадолго. Спасибо! Обернувшись через плечо, Рихард улыбнулся и снова шагнул на диван. Тилль забрался и устроился рядом. Снял с подноса и переставил на стол тарелку с бутербродами и салаты, взял кружку. — Я в спальне не был… Неделю. Представляешь? — Представляю, — ответил Рихард, вдыхая аромат глинтвейна и закрывая глаза. — Ладно. Забыли на сегодня. Дорогу в твою спальню! — приоткрыв глаза, он подмигнул. Тилль улыбнулся. То ли так падала тень, то ли его взгляд понемногу оттаивал. Они выпили, звякнув кружками. — Ммм, великолепно. Не теряешь навыков! — восхищённо произнес Рихард, отклоняясь к спинке и вытягивая ноги в узких черных джинсах. — Чем мне херовее, тем лучше у меня все получается. И наоборот. Сам знаешь, — сделав глоток, усмехнулся Тилль, ставя кружку обратно на стол. Рихард ответил без слов, не кивнув даже, а лишь опустив веки и снова посмотрел на друга. — Слушай. Я что подумал. Только дослушай. Короче, в LIFAD надо в конце изменить одну строчку. Рихард замолчал, с тайным азартом ожидая реакции. Лицо Тилля мучительно исказилось. — Нет, Цвен, только не это. Хотя, я так и знал. — Подожди с нервным смехом. — Тебе все мало, да? Этот альбом выжал из нас ещё не всё соки, ты считаешь? — Я говорю только об одной песне. — Пошел ты. Ну все, пей, смотри кино, хочешь, давай другой фильм включу. — Тилль. — Отстань. — Три слова. — Надо было поехать мириться с этой шлюхой. Рихард махнул рукой, отворачиваясь к экрану. — Задница. — Да ну потому что, в самом деле, не смеши меня. Налили тебе, сиди пей. Ешь. — Потом поговорим. Тилль замотал головой. — Даже не начинай. Без тебя проблем хватает. Это же надо было. А ты знаешь, я даже рад. Я ещё там, в Швеции понял, что приеду и тут меня ждёт скандал и очередная трагикомедия. У меня иначе и быть не могло. А, к черту. Тилль улыбнулся, хулигански и немного печально. — Давай выпьем за верные решения. Остыл глинтвейн? Давай, пойду ещё налью. Вернувшись, Тилль снова сел рядом, и они привалились друг к другу, плечом к плечу. — Помнишь тот новый год в Шверине? — сказал Тилль, — Когда мы только съехались. Ты уехал к той девице, а потом вы поругались, и ты вернулся. С бутылкой роскошного шампанского. — Да. Остальные собрались у Флаке с Ландерсом, а ты не поехал. — Как ты узнал, что я остался дома, никогда не мог понять. — Ты же как-то мне сказал, до этого, что ненавидишь праздники и всю эту канитель. Я запомнил. Короче, я просто знал, что ты дома. — Я просто охренел от удивления, когда увидел тебя в дверях. — Я тогда подумал, что тебя больше удивила бутылка, чем мое появление. — И она тоже. Хотя… Я подумал, когда только ты успел. — Пришлось торопиться. Но в том баре, где я ее стянул, шла вечеринка. Бармены совсем замотались. — Талант. — Для тебя старался, между прочим, — улыбнувшись, покосился на друга Рихард. — Она стоила больше, чем твоя гитара. — Было приятно выпить ее из горла, стоя на крыльце. Помнишь, как мы пили и смотрели на феерверк? Тилль сполз по спинке вниз, мечтательно глядя в потолок, подсвеченный голубоватыми бликами телевизора. — Да. Я думал о том, что эгоистично с моей стороны радоваться твоему возвращению в новогоднюю ночь. И все равно был рад. Ты казался весёлым. Я знал, что тебя ещё накроет. Позже. Тилль вздохнул. Рихард обнял его за плечи и похлопал. — Я был в порядке. Хотя, ты прав. Накрыло бы. Если бы не ты. Тилль поднял глаза. — Я сейчас тоже в порядке. Фобия спальни не в счёт. Одновременно усмехнувшись, оба замолчали. — Помнишь, как мы корову украли? — Помню, конечно! Как ты ее тащил за верёвку, а она упиралась. Ночь была непроглядная. Мы шумели, как два идиота. А я старался не ржать, глядя на тебя. — Тилль прыснул. — Тореодор! — И не говори! — рассмеялся Рихард. — Хотел тебе помочь, а ты упёрся, не хуже той коровы. «Я сам, я сам. Стой на шухере!» Худющий, как тростинка. А настырный… Как сейчас! Сандэнс Кид. — Иди ты! Бутч Кэссиди. — Помню, мы как-то после попойки на кухню все выползли утром, еле очнулись. Ты из ванной выходишь, сушишь светлые волосы полотенцем, а Ландерс говорит, «у Цвена такое ангельское лицо, ни за что не скажешь, чем он занимался прошлой ночью!» — Да? Не помню! Зараза. — А смеялся ты точно так же. — Ты тоже! Рихард задумался, вспоминая. — Мне нравилось, что ты свои стихи никогда не читаешь вслух. Я не мог этого даже представить. — Поэтому пристал ко мне, чтобы я пел? — Я всегда знал, что ты можешь петь! Знал, что и ты сам в это поверишь, в конце концов. — Мне нравилась та девка. С которой ты тогда разругался на новый год. Правда, больше нравилась ее задница, чем лицо. — Я знаю. Они снова помолчали. — А ещё ты уже тогда ненавидел спать один, — сказал Рихард. Тилль ухмыльнулся, выпрямляясь и допивая глинтвейн. — У меня был ты. А в доме было жутко холодно. Рихард посмотрел на него долгим, пристальным взглядом. Потом отвёл глаза и улыбнулся. — Помню. Тилль вздохнул, снова откидываясь на спинку. — Так что за строчка? Рихард блеснул глазами, с готовностью поворачиваясь к нему. — Да ерунда. Всего ничего. В самом конце. Nicht für mich переделать на auch für mich. Тилль скривился, пряча удивление и почти испуганный вопрос в глазах за ухмылкой. — Зачем? — Затем… Что я хочу. Понимаешь. Так правильнее. Тилль смотрел ему в глаза, постепенно меняясь в лице. — Надо… переписать, Тилль. — Ты уверен? — Да. Так правильнее, — повторил Рихард. — Забавно… Что, как с вокалом? Надеешься, что я поверю, что и для меня… — И для тебя. Может, даже больше, чем для кого-либо. Ведь и ты меня когда-то убедил в том же самом. Тилль изумлённо замер. — И для меня дико, — понизив голос, продолжал Рихард, что столько лет прошло, а ты все так же не веришь, что достоин любви. Не в песне, а вполне всерьез в жизни. — Да ну, из-за трёх слов… Я-то думал. — Ну что ты упираешься, а? Уговаривать себя заставляешь. — Цвен, на самом деле… Вместо ответа Рихард легко ухватил его за подбородок и приник губами к губам. Тилль вздрогнул, делая судорожный вдох. Медленно, словно следуя знакомой, долгожданной траекторией, положил руки ему на пояс и скользнул тёплыми ладонями к спине, поглаживая и притягивая к себе. Рихард положил ладонь Тиллю на шею и закрыл глаза, размыкая его губы, втягивая их, замедляясь и снова прижимаясь теснее. Тилль ответил тем же, чувствуя теплое дыхание и знакомый вкус и сильнее сжал его в объятиях. Отстранившись, оба откинулись на спинку дивана, чтобы отдышаться. — Так понятнее? — ровно произнес Рихард. — Пожалуй, — мягко-насмешливо отозвался Тилль. — Так что? — Что. Решили же. Auch für mich. — Ну и славно! Отпив глинтвейна, Рихард закурил. Тилль следом за ним вытащил сигарету. — О, я ещё помню, — со смехом сказал Рихард, — я тогда долго задавался, как мне казалось, философским вопросом. — Каким? — улыбаясь и чиркая зажигалкой, спросил Тилль. — Ну как. Я думал, подрочить друг другу под одеялом это все ещё дружба, или уже нечто большее? — Пфф. Тоже мне вопрос. Ну и как? Что ты тогда себе ответил? Рихард беззаботно пожал плечами. — Не помню! Мне, наверное, было все равно, как это называется. — И правильно. — Веселое было время. — Нда. Я вот думаю. Не знаю, кто больше обрадуется, звукачи или менеджмент. Теперь задержим релиз сингла из-за одной строчки. — Это вполне в нашем амплуа. — Абсолютно! Тилль стряхнул пепел в пепельницу. — Останешься? На выходные. М? — Да можно. Я, в принципе, планов не строил. — Отлично. — Холодно. Давай-ка я дров подброшу. — Сиди, я сам. Заодно на кухню схожу за глинтвейном. Найди пока что-нибудь ещё посмотреть.