Создатель.

И обязательно кто-то из них умрет. Так уже было. Руки создателя над клавиатурой пересказыют их жизнь и диктуют смерть. Страх, бьющихся в душе о скрепы, крик запертых чаек, гонимых ужасом. Перед смертью всегда страшно, даже если она не первая. Они уже умирали. И этот раз — не исключение, средь полосы однообразных работ. Счастье, резкий переход в смерть. Аксиома их жизни. Страшно не вернутся. Страшно рискнуть, потому что выхода уже не будет. Страшно представить себя без него. Уже расстворившись сахаром в кипятке, не хочешь терять. Отчаянно рвешь шаблоны, взывпясь хоть в одном сюжете остаться живыми. Чтобы, хотя бы он выжил. Что чувствует человек, желавший умереть, но так боящийся смерти, найдя за что держатся? Ему позволили держать, его держат. И на смертельном одре, его продолжат держать. Так заведено создателем, что скрепя сердцем не может дать им шанса на спокойную жизнь. Как и разлучить. Не умеет долго расписывать розовые сопли, поэтому с грустными глазами вонзает рухлядь в сердца своих детей. Отряхивает руки от густоватой, бордовой жидкости. На лице и губах брызги запеклись. Их ничем нельзя оттереть. Только железной тряпкой, разорвать мягкую плоть, чтобы те капли — превратились в краснеющее секундами сильнее море. Сломанные пополам, но любящие. Создателя. Друг-друга. Мягкое сердце не позволяет злится на шквал смертей, половина из которых даже не увидит света. Создатель — не виноват. Они просто написанный образ, который не знает полноценной жизни, за рамками строк текста. Им не на что злится, они все понимают. Но какая же это все-таки дерьмовая ситуация, когда создатель привязан к своим детям, и неспособный на другое, раз за разом их убивать. Слишком полюбиьь их, умирать самому. В момент идеи — чувства вины и пустоты нет. Увлеченность, предвкушение. И смерть. Смерть Саши, смерть Сата. И сегодняшний день — смерть на хирургическом столе, от рук подростка. Создатель обрек на страдание все, не исключая себя. Умираю вместе с ними, погружаясь в бассейн крови. Тонет, красит русые волосы в один багряный сгусток. Отнюдь. Его дети будут счастливы. Ничто их не потревожит. Хотя бы они. Руками в пыльных остатках, выкопано полметра в земле. А там — три тела. Его детей. Подросток, в прогнившей ткани фартука. Пустые глаза, мертвыми, с болью и холодным осуждением смотрят на создателя. Океан глаз, топит в серости. Карий, наполнился сталью, но закрыт веками, чтобы не отрпавлять своим видом. И слезы, давно высохли, во взгляде нет и проблеска надежд. Он топит, колит и кропеет. Продумывая череду смертей.