***
Очень неудобно, с одной стороны, иметь двух учащихся в семье с такими разными каникулами: у Северина каникулы начинаются за пару дней до католического Рождества, а София из академии подтягивается ко всеобщему Новому году. С другой стороны, так даже лучше — можно разнообразить досуг. Весёлые зимние праздники с Северином в Городе. Без отрыва от производства. Ёлка в Управлении уже традиционно наряжается не позднее двадцать третьего декабря, чтобы к приезду мальчишки всё уже было празднично. И празднуют всем Управлением — из-за Найденышей официальных праздников в Управлении стало на один больше. Василий Михайлович сетует на дополнительные растраты, но, скорее, по привычке — он тоже празднику рад. Причём настолько, что запросто вместе с Долей наряжает ёлку и прилегающие к ней территории и даже умудряется не обругать известного мастера-ломастера Управления. После встречи Нового года можно отвезти Северина в школу, прогуляться по любимым уже холмистым английским равнинам, а дальше полностью положиться на буйную фантазию невыносимой девчонки. Что она придумает на этот раз? — Африка, Галя! — вот тебе и раз. — Африка? — А-а-а-а! В Африке реки вот такой ширины! — сверкают кошачьи глазища довольно. Петь у Софии вообще не получается, но её это не смущает. — По широкой Лимпопо! Где гуляет гиппопо! И ещё там леопарды и жирафы, и куча всего живого гуляет. А ещё, говорят, ужасно красивые звёзды и рассветы-закаты. — Там жарко же очень, — сопротивляется Галина Андреевна. — А вот и нет. Там в этот сезон вполне комфортная температура. Даже для Снежных Королев. Только надо прививки сделать. Заранее, поэтому сюрприза не будет.***
— Вы хотите работать? — недоверчиво смотрел управляющий в новенький немецкий паспорт. Мареик ему понравилась сразу, но, чтобы европейцы в Африке работу искали, — такого ещё не встречалось. Мареик кивала. Уж очень хотелось испробовать хитрую систему кофеварения на раскалённом песке: — После сиесты, сэр. Я говорю на трёх языках, для туристов будет очень удобно! Кроме языков в Мареик не меньше сотен улыбок различной обаятельности, безграничная любовь к обработке зёрен и мягкие, ловкие пальцы — идеальный кандидат на вакансию. Сдалось недоверие под натиском янтарного взгляда — получила Мареик послеобеденную занятость, а вместе с ней доступ к языковой практике. Немецкий, чаще — английский, совсем редко — родной русский. Не популярно направление среди её земляков. Поэтому замирает Мареик с туркой в руке, когда вдруг из-под навеса за стойкой слышит: — Я кроме твоего кофе никакой пить теперь не могу! — Здесь пахнет вкусным кофе. Галина Андреевна немного капризна сегодня — уж очень жарко, и хочется кофе. В гостинице напиток не оправдал никаких надежд. София притащила в эту маленькую кофейню на запах. Утверждала, что, по запаху судя, здесь кофе неплох. — Надо очень постараться, чтобы кофе ещё и невкусно пах. — Ладно. Подожди. Мареик понимает, что по словам знакомым скучала страшно, жадно слушает, цепляет из общего гула улицы, переводит про себя, радуется, будто подарок получила без повода. И тут прерывается речь, а перед ней вырастает… Ну, как вырастает? Не каждый день Мареик видит людей ниже себя, пусть и ненамного. Материализовалась — откуда взялась? К стойке не подходила. Сразу стала здесь. Невысокая, кудри странные — чёрные с красным, как живые узоры. Огромные солнцезащитные очки, непроницаемо-чёрные. Ухмыляется обаятельно и удивительно клыкасто — старается понравится: — Hi! Can I make coffee in your kitchen for my woman?[1] — и в сторону, по-русски ворчит, — Надо было «за вашей стойкой» искать. Из-за столика в самой глубокой тени высокая остро-хищная женщина — даже издалека от неё веет приятной прохладой — восклицает смущённо и строго: — София! — уже пожалела, что так раскапризничалась сегодня. Как маленькая, честное слово. На своё имя из уст женщины девчонка реагирует мгновенно: поворачивается, успокаивает жестом. Одновременно достаёт телефон и, бормоча под нос, набирает: «Она к моему кофе привыкла. Только мой пьёт». Мареик улыбается широко и приветливо: — Что, ваш кофе настолько хорош? — О, вы говорите по-русски? — радуется, прячет телефон и стрекочет. — Она привыкла к моему кофе, понимаете? Ей не нравится чужой. Мареик трогательно и в то же время спортивно-интересно. Надо же, задача: — А давайте, поступим так: я сейчас сварю самый лучший кофе. Но, если он не понравится — с удовольствием пущу вас приготовить свой. — Соревнование, — радуется девчонка. Соревнование выходит на славу: сначала Мареик колдует своё колдовство: мелет грамотно зёрна, смешивает, готовит специи. Летают руки, быстро работают тонкие пальцы. Девчонка смотрит, наблюдает пристально — это чувствуется даже сквозь чёрные очки. Придирчиво наблюдает, но, кажется, действиями Мареик довольна. Шевелит носом забавно — как кролик или кошка. Принюхивается. Действительно, немного на кошку похожа. Наблюдает за движениями турки в раскалённом песке, даже головой двигает по траектории. Время от времени отвлекается на долю секунды, — чтобы кинуть взгляд на свою женщину в тени — убедиться, что она на месте, и с ней всё в порядке. И снова всё внимание сосредотачивает на руках Мареик: — Красиво делаешь, — вдруг и необидно переходит на «ты». Скорее, от восхищения, чем по грубости. Мареик не обижается. — Пахнет вкусно, — одобряет готовый продукт девчонка. — А покажешь, как ты делаешь свой? — довольная неожиданной языковой практикой, подхватывает фрау дружескую ноту. Девочка это, очевидно, ценит. — Даже если твоей женщине мой понравится? Кстати, твоё имя я уже знаю. А меня зовут Мареик. — Мареик, — повторяет, смакуя, девчонка. Не переспрашивает, не шутит про «ик». И совершенно покоряет, — Красиво, — соглашается и заговорщицки шепчет, — Покажу. Но это — Страшно Ужасный Секрет. Я даже Гале не говорила. Ничего себе! Вот это доверие! Такое сложно не оценить, и Мареик торжественно ценит. Оценив, отдаёт чашку в руки девчонки: — Ну, предлагай. — Кто делал — тот и относит, — смеётся и прячет руки. Хороший смех у Софии. Открытый. По улыбке и смеху много можно сказать о людях — уж Мареик-то знает. Идут вместе к прохладной синеглазой женщине. «Как будто подношение Королеве подносят» — мелькает сравнение в голове Мареик. Очень лестно и волнующе немного. Королева улыбается несильно — чуть приподнимает уголки строгих губ. Но от лёгкого этого движения теплеют огромные синие глаза, мягче делаются острые скулы, даже нос не кажется таким уж и хищным: — Извините Софию, прошу вас. Я немного… — Ну, что вы! Мне было приятно, — представляется, — Мареик. — Галина Андреевна, — спохватывается. — Извините, привычка. Можно просто Галина. Кофе, действительно, выше всяких похвал: — Теперь ты можешь пить не только мой кофе! — удивительно: радуется этому факту. Совсем не ревнивое создание. — Знаешь, с работы в Африку за кофе тоже не набегаешься. Приятное получилось знакомство. Понравились Мареик, понравилась Мареик. София сосредоточенно занимается процессом приготовления: от Мареик не отстаёт. Тоже колдует. Специи нужные находит мгновенно — по запаху ориентируется, похоже. Движения туркой в песке копирует в точности. Опытная фрау понимает быстро: не готовила кофе так раньше. Только что у неё научилась. Мареик пробует готовый напиток: ну, точно — ничуть не хуже. Другой совсем по характеру, но ужасно вкусный. А София подхватила чашку, помчалась к своей Галине. Уселась вплотную, ластится, слушает комплименты. Удивительная девочка. Удивительная пара. Очень Мареик хочется их познакомить с Лисой. А, раз очень хочется, почему бы не сделать? На ужин с новой знакомой и, не знакомой пока ещё, супругой знакомой соглашаются удивительно легко. Даже Галина Андреевна, непросто обычно сходящаяся с людьми, чувствует в согласии на приглашение удивительную лёгкость и лёгкое желание знакомства. «Вот что делает с людьми вкусный кофе» — пролетает в нескольких головах сразу.***
Сидят на веранде у домика руководителя миссии. Пьют любимое вино Галины Андреевны: — В гости не ходят с пустыми руками. Русская традиция, — пояснила Мареик Лисе тихо на ухо. Девчонка широко улыбнулась: услышала, согласилась: — Руссиш традишн, ага. — Удобнее, наверное, будет просто Галя. Или Галина, — Галине Андреевне явно неловко от того, как подвижная девчонка скользнула к ней в руки, пристроилась привычно: ноги на подлокотнике кресла, попа — рядом с бедром Галины Андреевны (чтобы не тяжело), — вся остальная девчонка — в длинных красивых руках. Гостеприимная Мареик гостям предложила бы удобный тростниковый диван с подушками, но не успела рта открыть, успела только приглашающий жест сделать, Галина Андреевна заняла большое кресло с мягкими подлокотниками. Как на трон села и сразу же оказалась на своём месте. Удивительно величественная, но при этом совершенно не надменная женщина. И девчонка юркая неудобства от одного кресла на двоих явно не испытывала, быстро нашла удобное положение. Не привыкла, правда, сдержанная русская важная дама к публичному проявлению их связи. Но девочку не сгоняет. Наоборот: обвивает рукой — во второй держит вино, — прижимает покрепче. Мареик от такой компании в их доме приходит в полнейший восторг. Теплеет сердце от журчания родной речи. Не стесняясь, прижимается спиной к Лисе, оплетается её руками вся, вино покачивает в бокале, разглядывает новых знакомых, всё больше они ей нравятся. Вот только… Как София умудряется что-то видеть в чёрных своих очках? И почему не снимает — уже стемнело, на саванну опустилась густая звёздная ночь. Вид с веранды потрясающий: на саванну, на звёздное небо над ней. Девочка укладывает голову на плечо Галины — там как будто специально для этого место — и смотрит, и видит. Носом поводит смешно — принюхивается. Произносит негромко: — Красиво, Галя, — и словно с моря подул лёгкий бриз, зашумели волны и, вроде, даже солёные брызги. — Смотри, как красиво! — подарила своей женщине саванну и всю живность в ней разом, и небо, и звёзды. — Красиво, — соглашается строгая русская, смотрит на девочку в своих руках, и тут же строгой быть перестаёт. Беседа льётся неспешно так же, как неспешно пьётся вкусное вино. Галина Андреевна расспрашивает Мареик. Вообще, разговаривают, в основном, они. Лиса сдержанно изучает гостей, а София, похоже, дремлет — не разберёшь за очками. Притихла, прижалась, пригрелась — вечерами в саванне прохладно. Совсем разные женщины, каждая в отдельности и по парам, — но разговор удивительно складывается. Мареик рассказывает про свой город. Её рассказ больше напоминает старенький, мелко исписанный дневник — интересно, но давно уже не актуально. Мареик в Городе почти десять лет не была. Галина Андреевна дневник дополняет современными подробностями. Город у неё другой, но общего находится много. — Особое Управление! — воскликает Мареик удивлённо, переводит тут же удивительный факт для Лисы, — Ты представляешь, Галина — генерал, начальник Особого Расследовательного Управления, как наши BND[2]! Лиса удивляется исключительно для своей фрау, а на Галину смотрит с сопричастным понимаем и уважением. Она и до этого смотрела так — намётанным глазом сержанта в запасе сразу же военную выправку опознала в высокой женщине. Улыбается в ответ Мареик, просит кивком головы перевести: — О подразделении я бы, наверное, не догадалась, а вот генерала видно издалека! Выправка говорит больше погон! Галина с достоинством улыбается, комплимент, в целом, для женщины весьма сомнительный, приходится ей по вкусу. По вкусу приходится и компания, и вечер в целом. Запах жаркого дня уже отступил, и цветочные лёгкие ароматы витиевато замешиваются с чем-то приятно пряным. Кажется, так пахнет весь дом руководителя миссии, хищному носу запах нравится. Интересно становится, что удалось разнюхать особенному Софийкиному носу. Внезапно София как будто просыпается, смотрит чёрными стёклами прямо в небесную глубину и задаёт вопрос напрямую, словно забыв про разные языки: — А как ты встретила Мареик? — София… — мягко призывает к тактичности Галина Андреевна, но вопрос уже задан, а кроме этого — прекрасно понят. Удивительно всё же выглядит человек, вспоминающий о прожитом. В светлых глазах, в тонких линиях лица отголоски эмоций от звенящей радости до глубокой темноводной тоски. Сама Галина Андреевна на такой вопрос не решилась бы — прекрасно знает, как сложно строгим людям о личном говорить с незнакомцами. Подмечает, с каким фундаментально нежным спокойствием задумчивый взгляд скользит по Мареик. Говорить Лиса начинает мягко, будто принимается за сказку или легенду. София удовлетворённо укладывается обратно на плечо. Ей, кажется, и перевод не нужен. По полутонам ориентируется. Для неё информации в словах не больше, чем в кратком пересказе для ленивых школьников. Для неё Лиса пахнет чем-то цветочным и мягким загаром, а ещё, что важнее — нежностью и любовью к своей маленькой фрау. А ещё кошачьи глаза видят человеческому глазу невидимое — окутывает Лисина спокойная нежность всю маленькую Мареик. Такое не спрячешь от кошки. Мареик смущается, моментально превращаясь внешне в совсем юную девушку, и также негромко сопровождает рассказ синхронным русским шуршанием, дословно: — Сначала она выманивала меня на эклеры, — Лиса щурится смешливо, а вот маленькая фрау её выразительными глазами утверждает, что никого не выманивала, или, по крайней мере, не ожидала, что её раскусили. — А потом налетела прямо в кухне, настрой боевой, маленькая, сердитая, а слов нужных не хватает. Пришлось пригласить на чай и предложить частные уроки, — послушно договаривает Мареик, отмечая улыбку на генеральских губах и восклицает тихонько, толкаясь плечом. — Пришлось?! — но рассказ уже течёт дальше, и нужно успевать с переводом, — Сразу поняла, что пропала. Смотрела украдкой, хорошо рост позволяет незаметно наблюдать, — смотрит на Гроздеву, подмигивает, — и понимала, что бежать не хочу больше. К ней разве что, — Мареик договаривает о себе в третьем лице совсем тихо, а потом замолкает и вовсе, пропуская мимо убегающую всё дальше нить тихого рассказа. Оборачивается на Лису через плечо, смотрит то ли в вопросе, то ли в восхищении, слушает, слушает. Галина с Софией ни звука не издают. Каждое слово из этого, полного нежности, рассказа им понятно даже без перевода. Дважды прокололась Гроздева, когда думала, что невозможны такие чувства, когда на возраст сетовала, на положение — возможно всё. В любом возрасте, в любом положении, даже если на разных языках, даже если прадеды были врагами. — Дальше… Обо мне, — шепчет, смущаясь, Мареик сквозь неиссякаемый поток Лисиных слов, а в глазах её слезами отражается тёплое уличное освещение, — Я даже не знаю, как… — Не нужно, — больше жестом перебивает её Галина Андреевна, прикрывает глаза. О любви слушать на любом языке приятно. Девчонку на коленях держать приятно, встречать невозможное — тоже приятно. Удивительно: — Сколько вы вместе? — хотела мягко, а получилось, как на работе. «Что ж ты допрашиваешь, Гроздева!» — укорила себя. Но прокола, кроме неё, похоже, никто не заметил. Мареик ответила: — Почти двадцать лет. Почти вся Софийкина жизнь. Их разница в возрасте. Как любопытно. Сколько они с девчонкой вместе? Три года. Что с ними будет через двадцать? Что будут «они» и через двадцать, и даже дольше — у Гроздевой больше нет сомнений. Мареик возвращается к рассказу, когда глаза Лисы из нежно-задумчивых становятся вдруг холодными, меж бровей закладывается крупная морщинка: — Главным открытием для меня стало, — переводит, как положено, от лица рассказчика, — что я больше не хочу в Африку. Но… — тут замолкает Лиса, и её взволнованный переводчик вслед за ней. Смотрят друг на друга. Кроме рук сплетаются затаёнными воспоминаниями, дают друг другу возможность сказать или промолчать. — В общем, — за них двоих заканчивает рассказ Мареик, — Лисе ещё раз пришлось уехать, а после — вот, только вместе, — улыбается тепло, в ответ принимает улыбки слушателей, кажется, наконец-то перестаёт смущаться. — А как… — вновь прерывает Мареик недолгое молчание. Начинает, казалось бы, бодро, но тут же осекается. Очень давно не было необходимости фильтровать своё любопытство. А тут, надо же, так неловко вышло. — Как познакомились мы? — взлетает изогнутая бровь. Мареик смущается вновь. Смущение прерывает София: — Она меня поймала. Дважды. Второй раз — совсем. Галина Андреевна вспомнила обжигающие кошачьи глаза на парковке — внутри разлилось нежное тепло: — Ну, технически, в первый раз тебя поймал Доля. Девчонка хмыкнула хитро: — Но послала-то его за мной ты. Галина Андреевна вздохнула, свою прошлую глупость вспоминая, и неожиданно откровенно: — Я гораздо дольше и намного дальше вашего, Лиса, пыталась убежать. Убегала. От неё, — прикоснулась нежно к плечу Софии, — от себя. Очень глупо. Ранила больно обеих. Всё чего-то боялась. Грустная дымка заволокла синие глаза. Снова маленькое в длинных руках оживилось — успокоить, утешить свою Королеву. Успокоила — успокоилась сама. А Мареик всё любопытней. Снова вопрос срывается раньше, чем успевает подумать: — А как же… — Как должностное лицо в нашей стране может позволить себе гомосексуальность? — тут же, слегка приподнимая уголок строгих губ, догадывается Галина Андреевна. Ну не могла не догадаться, при должности высшего расследователя. — Ну же, спрашивайте, не стесняйтесь, Мареик. Мне понятен ваш интерес. Мариек тут же равномерно заливается краской. И, вроде бы, давно уже не девочка, но неловкие ситуации следы на щеках оставляют незамедлительно, даже сквозь потемневшую кожу хорошо заметны. Крутит в бокале вино, разглядывает маслянистые дорожки на стекле, подбирает слова чтобы продолжить: — Вы не подумайте, я не хотела быть не… Как правильно? Невежливой? Галина Андреевна робкие слова пропускает мимо ушей, будто и не говорила Мареик ничего вовсе: — Никак. Но достаточно просто не афишировать, — принимается она за ответ, а Мареик за тихий перевод сказанного, — Брат Софии на моём попечении, мы даже документально — одна семья, — улыбается тепло, удивительно меняется лицо, даже строгие линии становятся мягче, — А двери спальни, согласитесь, вы тоже не открываете незнакомцам. Мареик соглашается, Лиса тоже кивает понимающе, хмурит брови. Гостей в спальню и они не приглашают. Вот только кроме спальни есть же ещё гостиная, кухня, веранда, в конце концов. Знакомцам или незнакомцам. Речь же не идёт о сексе, она о заботе, о супружеской нежности, о желании оправить ворот рубашки в автобусе, например. Но дальше спрашивать Мареик не решается. Она родину в этих вопросах совсем не помнит, если на чистоту. Некому ей было там ворот рубашки оправлять. Галя продолжает сама, по собственной инициативе: — Можно сказать, нам повезло, — то гладит длинной рукой девчонку по спине, то перебирает удивительного цвета кудри, — с окружением. У меня Управление, у Софийки… — усмехается, щелкает по носу, — стая, да, разбойница? — Стая, — подтверждает София. — Раздолбаи мои. Братаны. Им, вообще, по кайфу, что вожак — не под мужиком, — включилась резкая уличная девчонка и выключилась тут же. — Гале нельзя, чтобы знали. Поэтому все молчат. — Стая — это как птиц? — спрашивает Лиса, пытаясь разобраться в общественных хистросплетениях. Мареик переводит, хихикая, Галина Андреевна на вопрос мягко смеётся, а София полна серьёзности: — Это как хищников. Разные, выброшенные за ненадобностью, или попавшие в беду. Бывают такие стаи? — Бывают, — кивает Лиса охотливо, радуется внезапно близкой теме разговора, — когда им нужно размножаться или защищаться. — Вот, у нас второй случай. Защищаться и защищать. До самой ночи разговаривали, перетекали с одной темы на другую плавно, иногда резко перескакивали, но всё приходилось к месту, к ситуации. Прощались долго, улыблись, жали руки, Мареик обещание взяла — ещё перед отъездом увидеться. Приятно провели вечер в гостях. София довольна — новые знакомые понравились Галине Андреевне. Пахли открыто и честно, говорили интересно. Красивый язык. Как странно, когда говорят на нём вдвоём: он один у них — и совсем разный. У Лисы он увереннее, размереннее, спокойней. У Мареик немецкий мягче, плавней и немного раскатистей. Тонкий кошачий слух улавливал разницу, которую трудно выразить словами. Вернулись в номер поздно. Обменивались впечатлениями, поцелуями, ласками. Шёпоты, крики, протяжные стоны.***
— Ты говорила… — шепчет Марек, едва хлопает дверь за новыми знакомыми, но договорить не успевает. Внезапно вспыхнувшей между любящими глазами нежности слова не нужны вовсе. Подхватывают Мареик крепкие руки, подобно океану. Слова с губ маленькой фрау Лиса хватает поцелуями, шепчет прямо в губы что-то неразборчиво, прижимает к себе теснее. Следующей хлопает дверь спальни. Девочка в руках Лисы, сколько бы ни взрослела годами, всегда остаётся маленькой. Ах, как невероятно трепетно оказалось свою огромную нежность обличать в слова. Не имело значения даже, что переводила Мареик слушателям, куда важнее — как мягко вибрировал её голос, как блестели глаза, сжимали тонкие пальцы предплечья. Всё, сказанное в словах, арийская прямота требует перевести в прикосновения, в дрожь дыхания, в сбитые стоны. Даже строгая, немногословная, совсем не мечтательная, Лиса знает точно, как научно доказанный факт, — эта девочка досталась ей свыше, возможно, за что-то, ещё не совершенное, потому что вспомнить в своей жизни соразмерное благородство никак не удаётся. Удаётся только быть всецело благодарной Миру за такую Мареик и без устали держать небо над головой маленькой фрау.***
Софии стало интересно: с людьми ей удаётся найти общий язык, а как, например, дела обстоят с леопардами? Долго раздумывать не стала: Галина Андреевна уснула, и девчонка рванула на поиски сородичей по леопардовой ДНК. Тихо выскользнула из бунгало, отошла от освещённых мест — благо, их здесь немного. Трансформировалась. Огромная чёрная пантера сладко потянулась, пробуждая мышцы, зевнула во всю клыкастую пасть и рванула в темноту, сливаясь.