Потеря

Семья. Для Мэй это слово значило ровным счётом ничего, пока в её жизни не появился Командир. Рамлоу стал ей отцом. Сначала удочерив её, а после... Много чего случилось после. Брок - именно отец, никак иначе. Строгий, резкий. Он учил её убедительно лгать, играть на две стороны, убивать и защищаться.Всегда делал вид, что ему нет никакого дела до чужих жизней. Скрывал беспокойство, страх и боль за агрессией. И заботился. Да, по своему; да, ругал; да, наказывал; но ведь для того, чтобы после ошибка не стоила кому-то жизни. С Джеком всегда больше ассоциировалось "мама". Спокойный, сдержанный и всегда рядом с Командиром. Он - тот, кому можно положить голову на колени и уснуть в затишье на миссии; тот, чью руку ты будешь сжимать до хруста костей, пытаясь не потерять сознание от боли и кровопотери. Верный и надёжный. Единственное постоянство в её жизни.

***

Мэй ничуть не удивляется тому, что из больницы её забирает именно Роллинс. Девушку удивляет то, что Рамлоу позволил ему самому покинуть палату. Конечно, она понимает, что Джек не в порядке только - почти - неделю спустя. Он как всегда цитата: "не хотел беспокоить тебя по пустякам". Девушка оправдывает себя только тем, что всю эту неделю они почти не видятся и не разговаривают толком. У Роллинса куча "важных дел". Оно и понятно, как-никак беглые агенты ГИДРЫ. По итогу он оказывается вымотан настолько, что отключается прямо за рабочим столом. Мэй, заглянувшая в его кабинет, замирает в дверях, раздумывая. Стоит ли дать ему отдохнуть хоть немного, или всё же разбудить его, чтобы к доканывающей его вторые сутки головной боли не добавилась ещё и боль в шее с плечами? В конце концов, она решает избавить бывшего зама командира С.Т.Р.А.Й.К.а от дополнительных мучений и всё же попытать удачу снова. Конечно, он очень навряд ли её послушает, но стоит ещё раз попытаться уговорить его нормально поспать хоть полчаса. Девушка уже тянет руку, чтобы коснуться его плеча, когда замечает, что ворот чёрной водолазки (она уверенна, у Командира на Роллинса в такой одежде какой-то пунктик) слегка съехал. Из-под смявшейся ткани выглядывает край плотной бинтовой перевязки. Пальцы сами собой сжимают чёрный материал одежды в попытке обнажить его шею. Джек просыпается мгновенно, инстинктивно перехватывая её руку за запястье. Сжимает аккуратно - не до синяков - но ощутимо. Просто так не вывернешься. Осознав ситуацию, сразу же разжимает пальцы. Привычно извиняется непривычно хрипло-ломанным голосом. Мэй спрашивает о бинтах. Мэй просто необходимо увидеть, что срывают эти тошнотворно-белые ленты ткани. Они спорят почти час. Девушка не знает, откуда вдруг в ней столько злости и энергии в принципе, но наплевательское отношение бывшего зама командира С.Т.Р.А.Й.К.а к собственным жизни и здоровью почти мгновенно доводило до белого каления всех. Наверное, не будь Роллинс таким уставшим, она бы никогда не узнала, что там. По всей шее, местами по плечам и по большей части его груди, изредка доползая до низа живота, тянутся не до конца зажившие порезы-разрывы. Неровные розоватые рубцы. Мэй не представляет, от какой травмы они могли остаться. Спустя несколько долгих мгновений в некоторых получается различить следы операций. Поверх рёбер длинные, ровные линии с точками от швов по краю. Самые жуткие шрамы расползаются по шее и солнечному сплетению. На шее - прямо по гортани - разлом, криво уходящий к левой ключице. Девушке кажется, она видит у его окончания вросший в кожу осколок стекла. Над солнечным сплетением осьминог - как иронично - треснувшей плоти. Мэй на секунду представляет, как изломанные кости рёбер - от чего-то с силой вдавленных внутрь - вспарывают грудь. Если бы не многолетний опыт, её бы вырвало.

***

Несколько дней особенно сильной нервозности и напряжения. Джек будто предчувствовал что-то, но они считали это паранойей. А потом они узнают, что Командир мёртв. Мэй чувствует, как внутри умирает что-то важное; что-то, что всё это время давало надежду и внушало веру в то, что всё закончится хорошо. Ей казалось, она разучилась плакать ещё тогда, но сейчас слёзы стекают по лицу, и она чувствует, как начинает прерываться её собственное дыхание. Дышать так нестерпимо больно. Боль впивается в плоть, прогрызаясь до самых костей. Мэй чувствует, как от неё отрывают кусочек за кусочком. Наверное, она умрёт от болевого шока. Девушка больше не знает, что должна делать. Сейчас она чувствует себя такой одинокой. Ей хочется, чтобы это оказалось просто глупым кошмаром. Этого ведь не может быть на самом деле. Это ведь просто бред. Она просто должна проснуться. Ничерта не просто. Пожалуйста, дайте ей проснуться. Мэй тонет. Проваливается под лёд. Ей плохо. В ней не осталось больше сил. Она не может больше. Ей просто нужно, чтобы кто-то сказал, что она не одна. Наверно, так ощущается потеря части семьи. Единственное, на что девушка находит силы - добраться до Джека. Она просто вцепляется пальцами в ткань его футболки, утыкается в плечо и позволяет себе разрыдаться по-настоящему. Позже Мэй будет ненавидеть себя за этот эгоизм, но сейчас она игнорирует то, что и остальным больно. Игнорирует то, как дрожат руки Джека, сосредоточившись только на его тепле. Она чувствует себя ребёнком, ищущим утешения у родителя. Мужчина обнимает её за плечи, поглаживает по спине, чуть покачивает. Девушка мелко дрожит, всхлипывает и кулаком пытается вытереть слёзы, пока Роллинс ведёт её к дивану. Мэй устраивается у него на коленях, продолжая рыдать. Кажется, начинает повторять "Я больше не могу" вслух. И Джек говорит это. Он говорит: "Я рядом."

***

Наверное, они сидят так несколько часов, потому что в ней заканчиваются слёзы и силы. Ураган внутри стихает, в щепки разнеся всё, что она строила. Она чувствует пустоту. Клонит в сон. Джек, видимо, заметив это, аккуратно поднимает её на руки. Мэй пытается вырваться, но сил нет. Он относит её в спальню и опускает на постель. Она всё ещё пытается удержать его, цепляясь за край футболки, но ослабшие пальцы разжимаются, и он уходит, тихо закрыв дверь. Сил на то, чтобы встать у девушки нет, так что она просто прислушивается к тишине за тонкой стеной между её и Джека комнатами. Только вот тишина длится недолго. Мэй никогда не видела его слёз. Да это и плачем-то назвать язык не повернётся. Глухой, совершенно нечеловеческий то ли крик, то ли вой на одной ноте. Жуткий, полный отчаянной безысходности звук. Что-то по волчьи протяжное, но полное тоскливой собачьей преданности. Наверное, так умирает человеческая душа.

***

Мэй осторожно касается его плеча. И снова не получает никакой реакции. Джек всё также смотрит сквозь и даже, кажется, не моргает. Что-то в нём сломалось. Может во время того срыва, может позже. Неважно. Так или иначе, но теперь он такой. Пустой, чужеродный. Скелет, обтянутый кожей. Даже не везде. С вечно забинтованными руками, формалинно-стеклянным взглядом, ломано-хриплым голосом и пахнущий то ли гнилью, то ли пеплом. Холодный, ставший, почему-то, непривычно жестоким. Изменившийся. Мэй потеряла своё постоянство, а он потерял себя. Или это - всё же не Джек Роллинс. Потому что даже его тело отторгает это. Мэй, поджав губы, наблюдает за тем, как его сгибает очередным приступом. Глухой кашель, поселившийся где-то в его груди, наверное, скоро совсем заменит ему сердце. Ритм у него ровнее, кровь гоняет ничуть не хуже и, может, хоть тогда ему станет не так больно. Мужчина даже не скрывает надежду на то, что этот(каждый) раз окажется последним. Не оказывается. Иногда Мэй чувствует себя виноватой. Командир ведь велел ему, как своему заму, присмотреть за его ребятами в случае чего. Похоже, только это Роллинса и держит. Или не держит. Она уже ни в чём не уверена. Она просто всё чаще задумывается о том, что, может, стоит наконец позволить ему уйти, позволить похоронить себя окончательно. Всё равно мертвее он уже не будет.