— Ты смеёшься так звонко над тем, что остался один…
Я знал о жизни Дазая после ухода из Мафии. И кричать хотелось от того, что никто не видит боли того. Его лучший друг погиб. Он действительно один. Без поддержки. Без стремлений и смысла. Смех был лишь маской. Роль шута игралась идеально, но только вот комедия всегда была «смехом сквозь слёзы». Каждый день всё новые и новые раны на его теле. Больше бинтов, больше улыбок и усмешек, больше фальши. Когда я нашёл шатена средь этих детективов, то ужаснулся. Мои коллеги поговаривали, что этот чёрт не изменился. Ложь. Я не представляю, как можно этого не заметить. Его глаза… Молили о помощи… «Блять, да как я могу тебе помочь? Ты только скажи, я ведь всё сделаю…»— Дождь хлестал по щекам, бил ветер стёкла витрин…
Как-то раз нам довелось встретиться в дождь… Была ужасная ветрюга. Этот придурок, конечно же, бродил без зонта и даже без пальто. Рубашка и волосы давно облепили его так, что его безумную худобу видно издали. Он никогда не был особенно расположен к пище, особенно если она не содержала в себе алкоголь, яд или «забавные грибочки» (после которых не вспомнишь ничего ещё дней с пять). Но в этот раз… Он что, решил покончить с собой с помощью голодовки? На вид он не ел недели три, а если знать невероятную выносливость его организма… Где-то под навесом он отчаянно чиркал зажигалкой в тщетных попытках поджечь вусмерть измятую сигарету (за то, что в ней ещё осталось немного табака, можно было отдать какую-нибудь премию). Я ужасался минут пять, пока в моей голове не отщёлкнуло. Уж не знаю, насколько странным это могло показаться с его стороны, но я подбежал, достал сигарету из своей пачки, подкурил и отдал ему. Он косился меня с минуту, прикидывая, сколь ужасно он выглядит. Очевидно, моё предложение взять пальто и сходить в ближайшее кафе донесло нужную информацию. Пальто он отвергнул под предлогом: «С коротышкиных плеч даже накинуть удачно не выйдет. Да и мне совсем не холодно». «Хер с тобой, в кафе вымолю плед у работников». Его гордость заткнулась раньше, чем начала говорить, ведь светом лампы (в такой-то темноте) горело его желание отказаться от таких посиделок. Но в итоге его ответом стало молчание. Меня такой ответ устроил.— Но я слышал, как внутри тебя бился хрусталь.
Да я и не просто слышал. Этот звон оглушал меня. Я каждый раз закрывал уши, но так он впечатывался в мозг ещё отчётливее. Чёрт… Осаму… Как-то раз я размышлял о том, что терзать тебя уже нечем… «Как я ошибся, как наказан»… Неужели с тобой происходит подобное каждый день? Почему же я всегда лишь упрекал тебя?.. Невозможно пережить, невозможно забыть. Твоё отсутствие смысла каждый день подбивается болью, кажется, я начинаю понимать твою нелюбовь к жизни… В земле хотя бы нет чувств.— Пожалуйста, перестань… Пожалуйста, перестань…
Я кричу к тебе, перестань нарочно причинять себе боль! Ты же знаешь, что это не помогает, ты же знаешь… Чёрт возьми, я смирюсь с твоими странностями, когда они имеют смысл, но сейчас его абсолютно нет… «Ладно, давай я их тебе хотя бы обработаю». Хотя делал это, конечно, всегда молча. Я научился не реагировать резко, когда изнутри меня разрывало. Когда непонятно, хочется въебать со всей силы или обнять, задушенным слезами. После все процедур, чтобы не начать эмоционировать, стоит обнять— И всё в этом мире так странно. С каждым днем тебе всё холодней.
Почему ты начал меня отталкивать? Всё же было хорошо… Или нет… Я старался не упрекать, не заставлял менять привычки… Я встретил его спустя пару дней, когда он выгнал меня. Он дрожал, будто от холода, вот только на улице было тепло. Даже жарко, я бы сказал. Он слонялся по какому-то тёмному закоулку. Здесь часто можно было встретить моих коллег. И тех, что несомненно хотели бы прикончить Дазая, улыбаясь, как наевшись чего-нибудь вкусного, сладко облизывая кровь со щёк после сего действа. Эта картинка так ярко всплыла у меня перед глазами, что я ломанулся за ним, используя способность для скорости. Я не думал в те секунду и очень об этом пожалел после. «Да, я в курсе, что ты являлся одним из самых опасных людей этого города, только, боюсь, твоё херовое состояние в стычке значительно усложнит ситуацию!» Короче, я позвонил Мори, вляпываясь в долги, но хоть пока этого идиота не потревожат. Взгляд этот болван изо всех сил пытался сделать тяжёлым, но в итоге только сильнее обнажил свою усталость. «Такого холодного кофе я не пил ещё никогда, » — возмущался бывший мой напарник. Уходя, я незаметно коснулся стаканчика. Пластик был горячим.— Ушедший взглядом в себя, ты прячешься от людей.
В районе, где бинтованный обычно ошивался, пальто цвета кофе с молоком отсутствовало уже третью неделю. Я не хотел нарываться на чужую (псевдо)ненависть, не вонял ему рядом всё это время. К тому же, работы было завалиться, я днями и ночами дома не появлялся. Когда разгрёб, вылез из-под горы бумаг, вспомнил суицидальные замашки одного молодого человека (если не смотреть на лицо, начавшее морщиниться, словно он в два раза старше, а на цифры в паспорте). Не особо мне верилось в то, что силы на это у него ещё остались, но отчаяние убило столько людей. «В пизду, пора бы и проверить дурня». Здесь я быстро накинул на себя пальто и ринулся к адресу, который уже был сохранён в памяти на уровне субатомном. Там следов чьей-либо жизнедеятельности обнаружено не было. Я обыскивал пару раз всё помещение. С третьего раза, когда у горла уже стоял ком, и подкатывала истерика, тело было обнаружено под кроватью, обёрнутое одеялом со всех сторон. Не особо ебу, как оно туда попало, но волновало меня в тот момент совсем не это. Он практически не дышал. Сначала меня затрясло, потом свой глаз на меня положила паническая атака, но из моего кармана выпал телефон. Спустя гудков шесть, когда слёзная жидкость уже до точки назначения не доходила, а выливалась из глаз, звук сменился на мужской голос. Меня хватило только на три слова: «Дазай… Ещё живой…», затем телефон выпал из рук. Я обнял колени, как маленький мальчишка и заревел. После того, как их обоих перевезли в штаб, одного успокоили, другому поставили капельницу. Тот самый другой очухался спустя часа три, что было удивительным для всех. Всё, что он сказал, прежде, чем снова уснуть, было: «Я спрятался…» Второй раз он лишь всячески отводил взгляд и усмехался в своём стиле.— А память твоя — на сердце якорь, но только не вздумай плакать…
С хрен знает какой попытки мы всё-таки поговорили. Я позволил себе сорваться и наорать на него. Он сказал, что я влюблён в воспоминания. «В воспоминания, да?» Если бы я мог описать свои чувства, если я мог бы что-то сказать, но была лишь пустота в голове. Такой пустоты не бывает в природе, чтобы её с чем-то сравнить. Он сказал, что я нам стоит расстаться, что мне пора бы перестать беспокоиться о нём. Типа меня притягивает к нему лишь совместное прошлое, а мне бы пора его отпустить. Я, пожалуй, был готов сделать что угодно, но с исключением в виде того, что мне как раз и предложили. Я осознал смысл его слов только через 371 секунду (время шло для меня настолько медленно, что недостаточно написать количество минут). Я заплакал… Опять эта солёная вода льётся из моих глаз… Ему не слишком знакомы человеческие чувства, да и никто не смог бы остановить эту реку с истоком у синих озёр. Я…— Но ведь я буду рядом…
Он знает. Знает, что я его не оставлю, но советует уходить. Считает, что так будет не больно. Что боль будет приглашена. Он ошибается. Я доносил это. Говорил, что буду рядом до его самого удачного самоубийства, но он не слушал… «Пожалуйста, уходи, ради себя. Если не ради себя, то ради меня. Я не хочу чувствовать вину, но с ней или без неё я сделаю это. В любом случае. Просто это сравнительно лучше. Проще». И я ушёл. Правда, блять, ушёл. О его смерти мне сообщили через две недели. На похороны я не пришёл, лишь увидел кусок плиты с завядшими цветами вокруг ещё через неделю. Уйма бессонных ночей в обнимку с дымом его любимых сигарет… Кажется, от этой зависимости нельзя избавиться, но я толкую не о никотине. Я сел на могилу, хотел было что-то сказать, но лишь напел:— Даже когда перебьётся хрусталь, когда догорят все краски заката… Пожалуйста, перестань… Ведь я буду рядом…
Вот и мой смысл исчез. У Осаму его никогда и не было, а свой я утерял вместе с обожаемым мною «суицидальным отбросом». Как зря я его недооценивал…***
Тело Чуи Накахары было найдено на берегу Токийского залива в Нака, портовом районе Иокогамы. Подробности пока неизвестны. По непроверенной информации разыскиваемый ранее преступник совершил самоубийство. Предположительное время смерти: вчерашний вечер, пять часов и тридцать четыре минуты. Далее в утренних новостях…