Скажи, что я хороший

И графу о моём позоре ему тоже запишут в счет. /В.П./

2007. Южная Корея. Сеул       Прошло две недели с того момента, как сын Пастора позволил себе дёргать другого парня за штаны.       Тэхён боролся и отбивался до последнего, прекрасно понимая, что именно увидел Юнги на его пояснице.       Алый от напряжения Тэ ловко вывернулся, толкнув сына Пастора в грудь, и тот, повалившись на пол, закашлялся, поперхнувшись собственной слюной.       — Что вообще происходит? — хрипит младший, оттягивая вниз подол кофты и поднимаясь на ноги.       Юнги сел, прочистил горло. Сдувая со лба длинную, светлую чёлку, он дышал, словно бык на арене, готовясь напасть на красную тряпку.       — Кто тебя лупит, Тэхён? Отец?       Юноша часто заморгал, а скулы мгновенно покрылись розовыми пятнами.       — Никто меня не лупит! Ты в своём уме???       Юнги поднялся, ухватившись рукой за угол стола.       — Да расскажи! А синева на спине откуда?       Тэхён дуется, ритмично работает пальцами, сжимая их в кулаки.       — У меня аллергия на солнце! — ляпнул по мнению Мина несусветную чушь. Нет, он знал, конечно, о подобном недуге. Но также и знал, что достаточно зрячий, чтобы суметь отличить синяки от аллергической реакции.       Сын Пастора отлепился от места, на котором стоял, и, наступая на Тэ, глядел тому прямо в глаза. Юнги терпеть не мог насилие, оно причиняет не только физическую боль жертве, но и уничтожает душу.       — Если ты в опасности, церковь примет меры, — руки кладёт младшему на плечи, сжимая напряжённые каменные мышцы, а тот взбрыкнул, скинув их, и в сторону отошёл. Тэхён боится открытых окон, поэтому быстро опустил ручку, проверяя, достаточно ли хорошо запер.       — Я в порядке. Это аллергия, — слов почти не разобрать. Тэ говорит настолько тихо, что сын Пастора невольно приблизился и, встав за его спиной, тяжело дышал в затылок. Увидев, что влажные кудри зашевелились, Юнги сам не понял, как протянул руку и пригладил их ладонью.       Удар прямо в солнечное сплетение пронзительным горящим взглядом внезапно повернувшегося Тэхёна. На его красивом лице смешались все эмоции, а потом застыла только одна: разочарование. Невыносимое, дробящее сердце разочарование.       Сын Пастора не мог читать чужие мысли, но всегда с точностью предугадывал действия. Всегда. До этого момента.       Тэхён хлопает длинными ресницами, смаргивая стыд. Тонкие пальцы касаются «собачки» на молнии и медленно тянут за неё вниз. Кадык дрожит, а Юнги тоже боится, чтобы отчаянный стук его же пульса не был услышан в комнате.       Тэхён смотрит прямо в зрачки и, кажется, не дышит вовсе до тех пор, пока кофта не оказывается расстегнутой до конца, открывая для взволнованного взгляда напротив бледную кожу в россыпи иссиня-желтых пятен.       Руки Юнги трясутся, болят, кости выкручивает, но он, цепляясь за тэхёнов воротник, опускает их вниз вместе с тканью, касаясь холодной кожи и обнажив по пояс ледяную статую.       Каждый чужой синяк, ссадина или гематома, словно удар по его собственному лицу битой. Такой сильный, что плющит нос, рвёт губы и рассекает брови. Юнги трогает рёбра Тэхёна, периодически заглядывая в чайные глаза, застывшие сейчас на одной точке, где-то поверх его головы.       — Что я могу сказать, — сбиваясь на этой фразе, сын Пастора рушит блокаду перед собой, потому что Тэ глядит на него, как на образ Христа. Как в молитве на долбанную икону смотрит и давит из себя тихое:       — Скажи, что я хороший.

***

      Дальнейшие события расплывались в расфокусе.       Ужин. Бессмысленная болтовня. Юнги, оглохший от злости, старается столовые приборы не погнуть или не воткнуть их в горло хозяину дома в надежде, что тот, захлебываясь кровью, испытает весь страх и боль, которые чувствует его сын, сидящий тихо и делающий вид, что кимчи в его тарелке имеет какое-то важное значение. Ни слова не говорит. Укладываясь спать на разложенном матрасе у кровати, он по-прежнему нем и задумчив. Возможно даже жалеет, что доверился Юнги. Что повесил на него свою тайну. А сын Пастора, обливаясь потом с головы до ног, думает только о том, как заставить младшего дать отпор или хотя бы признать проблему. Юнги, на самом деле, оказался в ужасном положение, будто бы обязан теперь хранить тайну исповеди, но он срать хотел, честно говоря, потому что не Пастор, а этот дом не Церковь…       В течении двух недель Тэхён сознательно избегал хёна, даже не посещал домашние группы, ссылаясь на выпускные экзамены.       За окном бушевал май. Достаточно ветреный, чтобы помочь сыну Пастора создать в его голове сквозняк, ибо обет молчания полностью выжигал рассудок, а парень выжигал других ни в чём неповинных людей, пытаясь вдоволь оторваться на задницах до боли в пульсирующем паху, до тошноты, до спазмов пустого желудка. Он не был в состоянии вынести чужой секрет. И, каждый раз замечая отстраненный взгляд Тэ и его разноцветные напульсники, мечтал о разговоре со своим отцом или о том, чтобы купить дробовик в оружейной лавке старика Со.       Уровень пыли зашкаливает к вечеру. Практически ничего не видно. Дикторы новостей убедительно просят жителей города не задерживаться на своих рабочих местах, вообще нигде не задерживаться и отнестись серьёзно к штормовому предупреждению.       Сын Пастора зажёвывает перегар фруктовой жвачкой, передвигаясь по трассе, словно на велике. Остановки проплывают мимо, и Юнги игнорирует голосующих, не тормозит, пока не замечает знакомую фигуру, идущую по тротуару. Кожаный портфель с широким ремнём висит на его плече, тянет к земле.       — Эй! Подвезти? — приоткрыв окно, Юнги сбавляет скорость.       Тэхён посмотрел в его сторону, пытаясь спрятать лицо от царапающих его пылинок, выставив перед ним раскрытую ладонь.       — Спасибо, хён! Я сам доберусь.       — Автобусы переполнены!       — Дойду пешком.       Юнги вздыхает и, повысив голос, басит:       — Не заставляй меня позорить тебя, заталкивая в машину.       Внезапно Тэ остановился и прыснул от смеха, а сын Пастора залип на мгновение.       — Ну? — нетерпеливо стучит пальцами по обивке руля.       — Ладно, — кивает младший и, скользнув внутрь салона и бросив портфель на заднее, сразу же пристегнул ремень безопасности, заставив водителя удивлённо хмыкнуть.       — Слышу в твоём голосе испуг, — говорит Юнги, а Тэхён смотрит внимательно и, пожав плечами, уставился перед собой.       — Слышу в твоём голосе виски, — даже тон передразнил, маленький гаденыш.       Сын Пастора и ухом не повёл, но, взяв из пачки, лежавшей возле коробки передач, новую резинку, старую выплюнул через окно.       После Юнги наклонился к Тэхёну, рукой проскользнув вдоль его груди, схватился за ручку двери, толкнул и снова захлопнул.       — Не закрыл, — шепчет, застывая в нескольких миллиметрах от чужого лица, обдавая щеки запахом апельсина и, заметив покрывшийся испариной лоб, отодвинулся.       — Не воняет? — спрашивает, срывая автомобиль с места.       — Что? — Тэ рассеянно жует губы.       — Перегаром…       — Твой папа знает, что ты пьёшь? — вдруг спрашивает младший.       — Если бы мой папа знал, я бы давно был изгнан в Сибирь.       — Прихожане иногда о тебе сплетничают…       — А ты сплетничаешь о них? — кривую ухмылочку тянет.       — Что? — Тэхён покраснел. — Нет, просто… Просто, чтобы ты понимал…       — Понимаю, — косится. — Беспокоишься обо мне?       Тэ ёрзает на сидении старого Форда, как будто собирается с мыслями.       — Слушай… — задумчиво ковыряется под ногтями. — Может у тебя есть секрет, который ты мог бы доверить мне?       — Зачем?       — Что бы мой тебя не утяжелял…       Юнги смеётся. Этот парень действительно думает, что тот страдает, сохраняя тайну, которую сам же и хотел выведать. Нет. Он страдал лишь от того, что не мог никак повлиять на ситуацию. Пока не мог.       Может хмель, может азарт, а может желание не расстраивать и без того забитого юношу толкнуло сына Пастора на уже знакомую развилку и, заглушив двигатель, он вздохнул, типа тяжело об этом говорить.       — На самом деле есть кое-что…       Тэхён же заметно оживился, перестал оглядываться по сторонам.       — Я считаю, что всё должно быть справедливо, и если ты связал меня своей тайной по рукам и ногам, то я тоже имею на это право.       Парнишка занервничал, не в состоянии пережить возникшую тишину:       — В чём твой секрет, хён?       Сын Пастора дёрнулся, джинсы прилипли к заднице. Он хотел подобрать правильные слова, но в итоге забил, потому что нет в этом ни грамма «правильного», и просто вывалил Тэхёну на голову:       — Я трахаю мужиков.       В гробу, наверное, и то шума больше. Мелкий песок царапает крышу Форда, фары которого гаснут, и только слабая подсветка создаёт на лице водителя причудливые тени.       Воздух стал липким. Тэхён вдруг закашлялся в кулак, стараясь головы не поднимать, втягивая её в плечи, а после бубнит не совсем разборчиво:       — Не знаю, что сказать, Юнги.       Сын Пастора трёт пальцами переносицу и, открыв окно, снова выплевывает жвачку, надув щёки:       — Скажи, что я хороший.