Не в сказке

Колокольчик звенит над дверью, и Дэвиду не нужно поднимать голову, чтобы знать, кто вошёл. Несколько часов назад позвонила Эмма и Генри прислал сообщение, но главное, Реджина редко меняет планы, а упорство — отличительная черта бывшей королевы (если королевы вообще бывают бывшими). Она возвращается в его жизнь с завидной регулярностью, терпит его мрачность и отчуждённость, гнев и боль, которые он щедро изливает на всех, кто пытается напомнить ему — живи. Но в отличие от других, Реджина принимает его выбор, продолжая раз за разом напоминать, как сильно он нужен им дома. — Чудовищная жара. Мне, пожалуйста, холодный чай. И доброго тебе дня, Дэвид, — Реджина улыбается и изящно опускается на барный стул. — Скучал по мне? Ничего не значащая болтовня, лёгкий флирт — она повторяет один и тот же сценарий при встрече, делая вид, что их обоих не волнует причина, по которой он живёт за сотни миль от Сторибрука. Словно они давние знакомцы, которые иногда пересекаются в этом кафе. Дэвид рад бы разозлиться на неё за этот спектакль, но замечает следы усталости на красивом лице и отворачивается к кофе-машине. Она старается ради него, напоминает он себе. Ради его детей и внука. Во имя памяти Снежки. — Доброго дня, и мой ответ прежний — я не вернусь. — Ты хотел сказать: «Спасибо, что проделала такой долгий путь и, кстати, отлично выглядишь. Расскажи, как поживает моя семья», — её мелодичный голос звенит, как недавно колокольчик, но Дэвид слышит в каждом слове упрёк и досаду. Руки начинают мелко дрожать и он сильнее сжимает пальцами кружку с кофе, чтобы не обжечься. Она желает добра, снова напоминает он себе, но всё равно смотрит хмуро исподлобья. — Послушай, что бы там ни было, уезжай, — Дэвид ставит напитки на стойку. — И ты выглядишь уставшей, но по-прежнему достойно королевы. На миг ему кажется, что Реджина смущается, но подошедший забрать кофе паренёк отвлекает, и он не успевает осмыслить причину её неловкости. Как много стало таких моментов, когда их слова остаются висеть в воздухе недосказанностью. Что-то происходит между ними уже давно, и Дэвид хотел бы сделать вид, что его это не волнует, но это далеко не так. — Хм, ну что ж, раз ты сегодня не настроен на диалог, то и я не буду изображать участие. Ведь ты в нём не нуждаешься, так? — она бросает на него колючий взгляд и кладет перед ним папку с машинописными листами. — Это юридически оформленный отказ от родительских прав в пользу Эммы и Крюка. Нил растёт, скоро начнёт задавать вопросы, а придумывать объяснения, почему тебя нет рядом у нас не хватит фантазии. К тому же, скоро завеса над городом истончится окончательно и мы предстанем перед миром. Начнутся проверки, а проблемы не нужны ни Нилу, ни Эмме, ни мне. Он уже пару раз назвал Джонса папой, думаю, это тоже знак... Голос Реджины звучит гулом в ушах, словно кто-то звонит в колокол в его голове. Бум-бум-бум. Отказ от родительских прав, называет Крюка папой. Бум-бум-бум. — А Эмму? — глухо вклинивается Дэвид в её монолог. Реджина замолкает и какое-то время смотрит в его больные глаза. У неё возникает непреодолимое желание погладить его по голове, утешить, прижать к себе. Что же ты сделал с собой, Дэвид? Почему так надолго заблудился в своём горе? Разве этого хотела Снежка? Разве простила бы твоё предательство по отношению к Нилу? Ведь на этот раз нет оправданий в виде злой королевы. Единственная угроза — огромный неизведанный мир, и твоя обязанность взять сына за руку и научить в нём жить. Да, тебе больно, но ты не один прошёл через этот ад. Мне тоже её очень не хватает. И Генри, и Эмме, и Нилу, пусть он её и не помнит. Ты же Прекрасный принц, хоть и бывший (если принцы бывают бывшими). Ты не имеешь право сдаваться! Но вместо этих слов, Реджина скупо отвечает: — Нет. Её он называет по имени. На секунду ей кажется, она замечает в его глазах слёзы, но Дэвид быстро отворачивается, прижимая к себе папку и неразборчиво бормочет: — Мне надо подумать. — Ладно. Есть в этом захолустье приличная гостиница? — На его лице мелькает недоумение и она поясняет: — Я же должна где-то спать. Или ты предлагаешь мне ехать обратно? В курсе, сколько часов я провела за рулём? Он хочет спросить: почему ты не использовала магию? Но вовремя вспоминает, что той почти не осталось в этом мире и в самой Реджине. Наверное, эти крохи она тратит на то, чтобы поддерживать барьер над Сторибруком. В голове всплывают обрывки телефонных разговоров с Эммой о том, как трудно стало им удерживать границу, как много нужно ещё сделать, чтобы город стал частью системы. Никто из них не хочет в тюрьму или ещё хуже — оказаться подопытным в какой-нибудь лаборатории, а значит, нужны номера социального страхования, паспорта, лицензии и договора, бюджеты и акты гражданского состояния и ещё много всего. Впервые Дэвид осознает масштаб катастрофы, свалившейся на плечи горожан и большей частью на плечи Реджины, когда сказка перестала существовать как мир и как данность. Чувство вины снова напоминает о себе — ему следовало остаться и помочь. Но горе затопило его с головой, а может, он просто оказался трусливым и эгоистичным отцом и человеком. Наверное именно это чувство толкает Дэвида на то, чтобы предложить Реджине свой диван в квартире. Она удивлена, но благодарит за внезапный порыв, о котором он сам уже почти жалеет. Ведь это шаг туда, где граница их семейных отношений и личных почти стирается. — Здесь мило, — рассматривая непритязательную обстановку съёмного жилья, говорит Реджина. Дэвид только кивает, спешно наводя порядок: посуду в мойку, одежду с сушилки в шкаф, грязные носки под диван. — Перекусишь что-нибудь? — вежливо интересуется он. — Нет. Мне хватило сэндвича в кафе. Если не против, я бы хотела пораньше лечь спать. Двенадцать часов за рулём, — она устало зевает, опускаясь на диван. — Да и завтра планирую выехать пораньше. — Уже завтра? — взгляд Дэвида сам собой падает на папку с документами. — Тебе не хватит времени, чтобы поставить подпись? — криво улыбается она и Дэвид почти слышит: «Ты ведь уже отказался от него». — Я принесу тебе полотенце и бельё, — отвечает он вместо этого и не видит, каким тяжёлым взглядом провожает его Реджина. Далеко за полночь, когда на улице слышны лишь лай собак да сигнализации машин, Дэвид выходит из спальни, чтобы крадучись пройти на кухню. Она маленькая и смежная с гостиной, где сладко спит Реджина, не подозревая, что своим приездом заново вспорола едва затянувшуюся рану. А может как раз знала и это очередная попытка вернуть его домой? Они с Эммой и Генри исчерпали все идеи и решили использовать Нила?.. Нет, Эмма не пошла бы на такой шаг, не после того, что пережила сама. Тогда, может это месть? Реджина хочет напоследок причинить ему боль? Она всегда поступала так с ним и Снежкой... И опять нет, потому что они давно стали настоящей семьёй, и слёзы Реджины у могилы его жены были тоже настоящими. «Я любила её, — сказала она тогда. — Я хотела её спасти». Но есть болезни, перед которыми магия бессильна. Это нужно было принять. Об этом просила его Снежка, но он не смог и сбежал, потому что когда-то давно мальчишке-фермеру несказанно повезло стать Принцем и заполучить любовь самой прекрасной девушки, и он верил, что везение будет продолжаться до конца их жизней. Дверца шкафа натужно скрипит и Дэвид боязливо оглядывается, но за спиной по-прежнему никого нет. Он наливает виски в стакан, подносит ко рту и только тогда слышит: — Плесени и мне, что ли. Всё равно не сплю. Реджина медленно движется от двери к нему, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. В сумеречном свете, что льется из окна, она выглядит ещё более уставшей и измождённой, чем показалось при встрече. У Дэвида возникает странное желание провести рукой по её волосам, притянуть к себе и обнять, схватиться за неё, будто она последняя нить, что связывает его со Снежкой. Ни Эмма, ни Нил, а эта уже не злая, но всё ещё королева. Дэвид прерывает зрительный контакт и тянется за ещё одним стаканом. В тишине слышны только бульканье виски, звон стекла, когда они чокаются, шорох её одежды. Он запоздало осознаёт, что на Реджине, кроме его футболки с изображением супергероя, ничего нет, но почему-то их обоих это не смущает. А ведь должно бы. Сколько у него не было женщины? Почти два года... Он заставляет себя отвести взгляд от её голых ног и напоминает себе причину, по которой она приехала. — Итак, ты хочешь что-нибудь спросить? — Реджина первой нарушает тишину, отставляя бокал. — Я знаю, Генри и Эмма звонят тебе, но они не я. Я скажу тебе правду, читает он между строк. — Он... он похож на неё? Дэвид прячет глаза, будто стыдится своей любви к сыну или Снежке, и Реджина хочет встряхнуть его за плечи, сказать, что это нормально, скучать по ней — но и жить дальше тоже. — Копия ты. Он вскидывает голову и она тепло улыбается ему. — Да-да. Крюк сделал ему меч. Сказал, что пока ты не вернёшься, он будет учить его сражаться. А Генри пару раз водил его на конюшню и они катались на лошади. Ох, и влетело ему тогда от Эммы, — Реджина смеётся, не осознавая, как тепло ему становится на душе от её слов и смеха. — Эмма очень опекает Нила. Не знаю, в курсе ли ты, но у них никак не получается с детьми, да и после всех потерь... Она замолкает и с тревогой смотрит на Дэвида, но он накрывает её ладонь на столе и тихо, уверенно говорит: — Ты можешь говорить о ней. — Хорошо... А ты? — И я... могу. — Отлично. Реджина опускает взгляд на его широкую ладонь, остро ощущая тепло и шероховатость кожи на своих пальцах. Она тяжело сглатывает, внезапно осознавая тишину и полумрак вокруг них, тесноту маленькой кухни и его близость. Она ни на секунду не забывает, что это Дэвид, Прекрасный принц, единственная любовь Снежки... Но вместе с тем, это уже два года как другой мужчина, вдовец, которого она упорно вытаскивает из забвения на свет. Когда это началось между ними? В её первый приезд сюда, когда они до хрипоты орали друг на друга, а потом он, как ребенок, рыдал у неё на груди? Или когда она призналась, что после смерти Робина вряд ли решится на третью попытку, а он тепло улыбнулся и громче включил приёмник, из которого лились звуки баллады о любви. Она тогда не сдержала слёз, а он крепко прижал её к груди, и они раскачивались в такт мелодии в пустом, закрытом на ночь кафе. Сколько было таких моментов? Помнит ли он их так же, как и она? Значимы ли они для него... — Что ты решил? — голос сам собой падает до шёпота, и Реджина, конечно же, спрашивает о Ниле, но рука слегка подрагивает, когда их пальцы переплетаются. — Он мой сын. — Дэвид притягивает её к себе. — Скажи, чья была идея поставить меня перед фактом? Она издаёт смешок и утыкается лбом ему в грудь. — Я говорила им, что ты догадаешься. Генри. Он больше всех верит в тебя. — А ты? Ты поверишь мне? Реджина поднимает голову и смотрит в его взволнованное, уставшее от добровольно принятой муки лицо. «Ты думаешь, она бы поняла? — читает она в в его глазах. — Ты думаешь, мы имеем право? Можем ли мы ещё больше усложнить жизнь нашим детям?» — Не знаю, — отвечает она на все вопросы сразу. — Но очень хочу поверить. Дэвид робко улыбается и целует её в макушку, крепко обнимая. Он благодарен ей за честность, потому что багаж их прошлого так велик, что нести его вдвоем можно только будучи откровенными друг с другом. Он благодарен ей за шанс, потому что осознает, что уже не представляет, как справится без неё. Дэвид поднимает голову и видит в дверном проёме призрак своей жены. Снежка тепло улыбается, машет рукой и медленного истаивает у него на глазах, которые щиплет от слёз. Он целует Реджину в висок и шумно дышит, чувствуя, как она пуговица за пуговицей освобождает его от рубашки. Утром Дэвид варит им крепкий кофе перед долгой дорогой, напевает под нос дурацкий мотив и всерьёз волнуется, что Нил испугается его и расплачется. Реджина обнимает его, прижимается щекой к спине и уверяет, что всё будет хорошо. И Дэвид решает поверить в это последнее пророчество. Магия исчезает, но остаются они, двое людей, которые будут очень стараться не упустить свой последний шанс на счастье.