Змеиный узел

      Наступило 25 октября. В Сюдзине проходил школьный фестиваль, на который Призрачные похитители пошли все вместе. Весь день они посещали площадки, организованные их одноклассниками (вид едва не расплакавшегося от остроты такояки из мейд-кафе Акечи стал лучшим моментом дня, особенно по мнению Рюджи). Однако у Юске в этот день была еще одна цель.  — Простите, вы доктор Маруки, верно?       Психолог Такуто Маруки, рассматривавший в этот момент банки с напитками в автомате школьного двора, удивленно обернулся, как будто его застали за чем-то неприличным.  — А?! А, хм, да?  — Меня зовут Юске Китагава, я учусь в Косей, на факультете изящных искусств. Прошу меня простить за столь внезапное вторжение, но с тех пор, как Рюджи и Анн рассказали мне о вас, мне стало интересно… И теперь мне тоже не терпится побеседовать с вами.  — Рю… А, вы имеете в виду Сакамото-куна и Такамаки-сан? — после этих слов Маруки улыбнулся. — Что ж, признаю, ваш интерес мне весьма льстит. Я верно понимаю, что вас интересуют мои навыки консультанта?  — Верно. Теперь, — сказал Юске, подойдя к Маруки ближе, — расскажите мне, как открыть двери человеческого сердца и окунуться в его бесконечную бездну!  — Воу-воу, подождите! — Маруки был шокирован напором Китагавы-куна. — Как бы мне правильно выразиться… Ваш энтузиазм заслуживает поощрения, конечно, но вы вероятно имеете превратное представление о том, чем я занимаюсь.       Юске пристыженно опустил взгляд в пол. У него возникло ощущение, как будто Маруки-сенсей каким-то образом понял, что юноша пришел к нему вовсе не для разговоров о философии и глубинах человеческой души.  — Я прошу прощения. Я просто не смог сдержать своего… восхищения. В любом случае, вы позволите мне увидеть ваши навыки консультанта и терапевта на практике?  — Вообще-то этика не позволяет мне приглашать посторонних на чужие сеансы. Но как насчет того, чтобы самому пройти консультацию?  — Мне?  — Все, что от вас потребуется — просто беседовать. На любые темы, которые сочтете нужными.       Юске закрыл глаза и усмехнулся.  — Великолепно. Побеседуем. Лицом к лицу, так сказать.  — Не понимаю, как вы представляете это у себя в голове, но сеанс происходит несколько иным образом, — покачал головой Маруки. После чего жестом пригласил Китагаву-куна присесть на скамейку.  — Прежде чем мы начнем, я бы хотел, чтобы вы рассказали о себе чуть больше, чем имя и название школы.  — Например?  — Как вы познакомились с Сакамото-куном и Такамаки-сан?  — Я однажды увидел Анн на станции. Мне немного неловко об этом говорить, но долгое время я наблюдал за ней со стороны. Неделю или две, сейчас уже не вспомню. Я думал над тем, чтобы попросить ее стать моделью для моей картины, но боялся…  — Значит вы художник? Давно занимаетесь рисованием?  — С самого детства. Ма… Мой Сенсей приютил меня у себя после смерти матери и научил меня рисовать. Он часто говорил, что я способный, один из лучших его учеников. Долгое время он для меня был как второй отец, пока не…       Юске нервно сглотнул.  — Китагава-кун, мы можем не говорить об этом.  — Нет. Все в порядке, мне нужно об этом рассказать, — с этими словами Юске закатал рукав своей рубашки и показал фенечку на своем запястье. — Прежде чем я начну, я хотел показать вам это.  — Любопытно. Очень красивый узел.  — Это «Змея Императора». Этот браслет подарил мне мой Сенсей после того, как я впервые был им связан для его картины.  — Связан? — на лице Маруки отражался шок. — В каком смысле?  — В прямом. Он связал меня и подвесил на дерево. Сказал, что ему это необходимо для заказчика.  — Я… Не знаю, что сказать, Юске. Это наверняка было мучительно.  — Это было не самое страшное, что он со мной сделал.

***

      Все произошло в тот день, когда Анн открыла Юске тайну запертого чулана Мадараме с множеством копий «Саюри». Юске вернулся домой после того, как в «Биккури Бой» его в дружественной обстановке приняли в ряды Призрачных похитителей. Китагава-кун думал, что сумел успокоить Мадараме, и что после его возвращения домой все будет хорошо.       Однако Сенсей встретил его с мрачным лицом.  — Ты разочаровал меня, Юске. Как ты мог позволить себе взломать замок?  — Сенсей…  — Я ведь доверял тебе, Юске.  — Я тоже доверял вам, Сенсей. Ведь эта «Саюри»…  — Я уже сказал тебе, что это подделка! — рявкнул Мадараме в лицо ученика. Юске смутился.  — Видимо я был слишком мягок с тобой днем… Через час жду тебя в белой юкате в мастерской.       Китагава-кун побледнел. Холодный пот пошел по его спине. Он понял, что его ждет не самый приятный час позирования, взглянув в злобно прищуренные глаза учителя.  — Сенсей, пожалуйста, я…  — Никаких «но», иначе позвоню своему адвокату прямо сейчас, и твоя подружка вместе с тобой очень сильно об этом пожалеют.       На это Юске, желавший исправить Сенсея после того, как побывал в его Дворце, возразить ничего не мог. Юноша отправился в свою комнату и переоблачился в юкату, которую он не так давно зашил.       В мастерской снова стояла тренога с карабином, однако вместо привычного мольберта напротив Мадараме установил штатив с камерой.  — Садись, — приказал учитель.       Юске медленно повиновался. В этот раз Сенсей не обнимал его, как в предыдущие разы, а сразу приступил к делу — быстро, грубо, без каких-либо вопросов. Он не спрашивал, было ли ему комфортно, не рассказывал параллельно об истории узлов и их значении, как это делал в последние три раза (Юске сам однажды попросил из возникшего интереса к эстетике шибари побольше рассказать об этом), он просто его мучил, затягивая веревки туже, чем когда-либо.       После того, как юноша был подвешен, Мадараме достал припрятанный термос, налил из чаши темную жидкость, развязал Юске рот и сказал: «Пей». Китагава-кун послушно выпил. На вкус жидкость была как грибной отвар.  — Что это, Сенсей?  — Красный мухомор, — ответил Мадараме, вновь завязывая рот ученику. — Этот отвар использовался в Азии для расширения сознания.       Через несколько минут Юске почувствовал, что вокруг него все словно плывет, а тело начало расслабляться и практически не ощущало боли от веревок. Это было что-то сродни эйфории.       Увидев, что ученик расслабился, Мадараме достал из шкафчика в углу мастерской опасную бритву. Затем подошел к камере и нажал пару кнопок.  — Прошлые работы и рядом не будут стоять с тем, что я хочу заснять сегодня.       Юске даже не понял, в какой момент Сенсей подошел и начал делать надрезы на тех участках его кожи, которые открывала его юката. Ключицы, локти, лодыжки кровоточили и пятнали белоснежное полотно наряда, а вместе с ним и татами, лежавшее под подвешенным телом. На глазах Китагавы-куна его второй отец превращался в одержимого маньяка. Горевшие вокруг фонари пускались в пляс и шептали: «Инари, Инари, Инари…».       Во время надреза, который Мадараме сделал между ключицами, Юске не выдержал и застонал, закрыв глаза.  — Не зажмуривайся! — сказал Мадараме, резко подняв голову Юске за волосы. — Посмотри на то, кем ты являешься на самом деле… Ты лишь смертное тело, для будущего — ничто.       Юске открыл глаза. Но вместо Мадараме перед ним стояла Саюри с печалью во взгляде.  — Мама…  — Юске! Юске?!       Он так и не понял — был ли это голос его мамы или же это кричал Мадараме, взволнованный тем, что его ученик на мгновение перестал дышать, потеряв сознание.

***

 — Я очнулся уже в своей комнате на футоне, увидел, что мой учитель обрабатывает порезы какой-то мазью. На следующий день он был тих, как фурин* в безветрие. Вечером он извинился передо мной и сказал, что был неправ. Впрочем, он все равно пообещал наказать Анн за то, что она проникла в комнату без его разрешения. — И вы никому не сказали об этом? Даже Анн?.. — Я не хотел её пугать. Она наверняка бы решила, что это ее вина. — Я… Могу только посочувствовать. И как сенсей поживает сейчас? — Через две недели после истории с Анн он раскаялся за все свои поступки на пресс-конференции. Перед этим он рассказал мне, что «Саюри», его самую знаменитую картину, создавал не он, а моя мать, и что он не стал оказывать ей помощь во время очередного приступа… Я застал его, рвущего все свои картины в той самой кладовой, в том числе и те, где был изображен я связанный. Оказывается, никакого заказчика не было. Он рисовал их для себя.       Китагава-кун тяжело вздохнул.  — Ненавижу его… Хотя нет. Не понимаю, как человек, который заменил мне семью, мог так поступить... Мадараме.  — Значит, Мадараме был…  — Знаете, Маруки-сенсей, я не ожидал, что консультация пройдет вот так, — перебил доктора Юске.  — Ну, я бы больше назвал это не консультацией, а созданием раппо́рта**. Все, кто приходит ко мне, так или иначе делятся со мной чем-то о своей жизни.  — Хм-м… Метод рефлексии, построенный на разговоре с другим человеком, чтобы привести в порядок свои мысли и эмоции. Словно перекрестный допрос внутри души, я к нему прибегаю, когда рисую свои картины.  — Честно говоря, консультация не должна напоминать перекрестный допрос, — Маруки пожал плечами. — Я просто делаю все возможное, чтобы направить своих пациентов в нужном для развития направлении. Я обсуждаю с ними их проблемы, чтобы они сами могли сделать правильный выбор.  — Вот как. Но если вы подсказываете им направление, действительно ли можно назвать такой выбор их собственным? Разве это не принятие чужой воли?  — Не буду лукавить, наверняка есть люди, которые считают точно также. Но жизнь в нашем мире заставляет нас влезать в определенные когнитивные и моральные рамки, порой даже без осознания этого…  — Спасибо вам за то, что уделили меня время. Это был очень ценный опыт.  — Китагава-кун, прежде чем мы разойдемся по своим делам, можете назвать мне свое самое сокровенное желание на данный момент? Добиться успеха как художник или?..  — Нет, — подумав, ответил Юске. — Не это.  — Тогда что же?  — Я бы хотел, чтобы мир увидел «Саюри» такой, как она была задумана мамой, неважно какой ценой. И, если возможно, я бы хотел встретить Учителя. Настоящего учителя, того, кто поддержал бы меня и, скажем так, вел бы мою кисть по холсту.  — А, понимаю, понимаю… — задумчиво сказал Маруки.  — Прошу простить меня, но мне пора. Я надеюсь, что мы еще с вами встретимся.  — Конечно, — ответил Маруки.       В свой блокнот с заметками по исследованию по итогам разговора с Юске Такуто внес только два слова.       «Стокгольмский синдром».