combination pizza hut and taco bell

Лера не может уложить в голове, как все сложилось так, как сложилось. Как это произошло? С каждой нарастающей секундой беспокойства ей казалось, что это все – дурной сон. Сон, связанный с реальностью так плотно, что по каким-то абсолютно немыслимым правилам, его не хотелось прекращать. Лера – не дура, Лера прекрасно понимает, что это не подсыпанные порошки и не глобальная иллюзия, и никакое не помешательство. Может, совсем немного. Но все равно ей не удавалось понять, с чего все началось. Поэтому теперь она открывает дверь, чуть стыдливо опускает голову, как нахулиганивший школьник перед выговором директора; стрелой пролетает мимо Разумовского, который не отрывает взгляд от экрана, но растягивает губы в улыбке, и идет прямо в зал. Где ее уже ждет Олег. На него Лера тоже смотреть не хочет – пока еще стыдно. Волков хоть подсознательно и хочет скривить губы в такой же неприятной ухмылке, но одергивает себя, как взрослый мужчина. Негоже ему стыдить девушку, это вот прерогатива Разумовского, который любит усесться в кресло, расставив ноги пошире, подпереть голову рукой и улыбаться так, будто хочет человека живьем сожрать. Лера старательно отрабатывает тренировку, ни разу не запнувшись, и это, пожалуй, главное, что беспокоило Волкова. Ему казалось, что с завихрениями усложнений их дополнительного «контракта», Макарова попросту не сможет отвлечься. Он уже выговаривал это Сергею так, как только мог: мол, чем ты занимаешься, она же юная, вот сейчас ее заклинит, и что будем делать? На что Разумовский делал страшное лицо и обиженно тянул, что абсолютно знал, кого он выбирает. Видимо, знал, когда позволял Лере остаться. Когда заварил ей вкусный чай и внимательно выслушал, когда впервые не наорал, не отправил высыпаться, а сочувственно и внимательно смотрел. Видимо, знал, когда Лера спросила то, что ее почему-то интересовало. Видимо, знал, когда протянул из кресла ей руку, прищуриваясь и внимательно оглядывая Макарову так, будто интересовался редким экземпляром. Видимо, знал, когда она его руку взяла, подошла ближе и позволила Сергею усадить ее на себя. И видимо, знал, когда трахал ее половину ночи. И Волков, видимо, знал тоже, когда абсолютно случайно эти двое, задыхаясь, позвали Олега к себе. И по каким-то абсолютно ебанутым выводам, Волков не смог этого избежать. Давайте будем абсолютно честными: никто из них и не хотел избегать. Можно бесконечно было бы искать признаки, по которым этого не должно было произойти; запуганная Лера, манипуляции Сергея, съехавший наглухо Волков, но все было не так. Леру физически привлекал Разумовский, и это чистая правда. Разумовский, каким бы профессионалом технической стороны их общего дела не являлся, совместно с этим не прекращал быть молодым мужчиной с парой зорких глаз, при наличии достаточно расплывчатых (мелким шрифтом: их полное отсутствие) моральных норм, к тому же, живущему по принципу «предлагают – бери». Лера захотела, Разумовский не отказался, да еще как не отказался, позволяя Макаровой как вставать на колени и брать в рот, так и садиться на него верхом, а еще ловить ртом воздух под ним. А Волков просто не нашел оправданий отказываться от приглашений на экскурсию по постели. Тем более, что общему делу это никак не мешало. Вообще не мешало трахать ее как по очереди, так и вместе, в два голоса повторяя, что она настоящая умница. И хорошая девочка. А иногда не очень, если она об этом просила. Не только Лера, но и Сергей с Олегом плохо понимали, что с этим делать, но менять что-либо было не только поздно, но и нежелательно. Когда Волков заводил беседу, Разумовский сквозь зубы твердил, что Макарова достаточно взрослая, чтобы принимать подобные решения и силой ее никто не берет, более того, абсолютно каждый раз начинался с вопросов и ответов, подразумевающих полное взаимное согласие. Макарова не была вольна уйти из их кампании по свержению несправедливости, но вольна прекратить трахаться с Разумовским и Волковым в любой момент. Чего, конечно, не происходило. Разумовский не хотел упускать возможность, которая так прекрасно упала ему в руки (буквально); Волков попросту не знал, как реагировать, кроме как «если никто не против, мне наплевать больше всех», а Лера… Лере хотелось заходить почаще. Разумовский вечером плавился от алкоголя и собственных мыслей, скашивая взгляд так, что он становился нечитаемым, но прикушенная покрасневшая губа выдавала, что он в полном восторге от калейдоскопа образов, которые вертятся у него в голове. И говорил, что это неплохая идея того, что у Леры больше поводов им доверять, меньше поводов хотеть сбежать. «Тебе просто нравится трахаться, уймись», – думает Волков, но не говорит ни слова, потому что не имеет права говорить такие вещи. Но Разумовский прав. Олег часто думал о том, что Лера слишком настороженно следит за его движениями. Так, будто ее сковывало недоверие, заполоняя липким чувством страха, смешанного с параноидальным избеганием Олега в темных углах базы после того, как заканчивались тренировки. Если к манипулятивному Сергею ей хотя бы процентов на 20 хотелось по доброй воле, то немногословного Волкова она почему-то избегала лишний раз, хоть он ее тоже привлекал. – Ты должна мне доверять, хотя бы здесь, пока я тебя учу, – говорил Волков. – Ну да, а потом Сережа начнет про контракт, которого нет, – издевательски бросала Лера. Казалось, что она ничего не боялась. Может, так и было. В этот вечер Лера пробежала стремительно быстро мимо них, словно забывая обо всем, что происходило здесь тогда, когда они разрешали ей идти домой. И особенно тогда, если она не уходила. Тренировка закончилась. Разумовский стоял в дверях, внимательно оглядывая Макарову. Волков склонил голову, проводя по влажным волосам рукой, выдыхая чуть с хрипом. – Останешься? – Сережа провел языком изнутри щеки, наглядно демонстрируя интерес, но позволяя выбор. Или его иллюзию. Чем дальше катилось, тем сильнее раздувалось в воздухе электрическое напряжение, клейкое и прочное, за которое можно подцепить легкие изнутри и подвесить на шарнирах. Уж Волков знал. Лера отхлебнула воды из бутылки, и даже ледяная вода из холодильника показалась ей комнатной температуры. У Разумовского нарочито потух интерес, взгляд остекленел и стал пустым, словно он смотрел сквозь пространство. – Да, – выговорила Лера, на самом деле, не сильно желая столкнуться взглядами ни с одним из них, хоть ей нестерпимо уже хотелось в руки Сережи, и несмотря на все их поехавшие интересные заигрывания, чтобы он сцепил их у нее за спиной. Он в момент тянет губы в улыбке, облизываясь. И правда тянет руки, мол, иди сюда, я же не кусаюсь. Разве что немного. И много, когда сама скажешь. Лера подходит к Сереже и он затягивает ее в объятия, будто по очень хорошей дружбе, только вот потом он кладет руку на подбородок и долго целует, словно наслаждаясь тем, как сильно ему удается контролировать все ситуации, даже этого контроля не требующие. – У Олега есть идея, – негромко и хрипло раздается от Разумовского непривычным тоном. Лера изучает тональности его голоса довольно упорно и не безуспешно, поэтому здесь она вычленяет своеобразное недовольство. Волков обещает в душ и обратно, уступая Макаровой, поэтому когда она выходит из душевой, негромкие голоса сходят на нет, и ситуация ей нравится все меньше. Может, стоит собраться и уйти домой, подальше от этих двоих, но эти двое смотрят на нее с таким нескрываемым восторгом, что в ней просыпается совершенно больной интерес к дальнейшему вечеру, и что же там у Волкова за идея. – Нет, – говорит Лера, смотря на моток так, будто это свернувшаяся змея. – Ни за что. – Я же сказал, что она не будет, – фыркает Разумовский скорее от того, что опять оказывается прав, чем от разочарования. – Чем это принципиально отличается от того, как мы... – У меня свободны руки! – восклицает Макарова, срываясь с кровати. Сергей сидит в кресле с непроницаемо каменным лицом, будто все происходящее его заботит настолько в минимальной степени, что интереснее слушать лекцию про авангард с ее середины. – Лера, – Олег к ней подходит на почтительное расстояние. – Я не буду делать ничего плохого. Ни-че-го. Мне сейчас это даже неинтересно, уж поверь. – Да, нам нравится слышать, как ты соглашаешься и просишь, – злорадно вторит Сергей, на что Волков бросает в него моток веревки и снова поворачивается к девушке. – Ты можешь попросить остановиться и развязать, – Волков снова слегка хрипит, но звучит пронзительнее и убедительнее. Со взглядом Леры глаза-в-глаза он ощущает ту зацепку крюка в легком, а там дырки вовсе не от боевой Макаровой; и думает, что та корка недоверия и опасения еще не раскололась, но уже подернулась, как конденсат на окне от температуры. Разумовский снова прикусывает губу, а потом проводит по ней языком, нервно дергая головой так, чтобы смахнуть волосы назад. Будто они не короткие. Встает из кресла, и протягивает веревку не Волкову, а Макаровой, разрешая ей сделать не только выбор, но и высказать свое мнение. Словно это не веревка, а заключение договора, и будь это Сережа, он бы уже приматывал ее руки к кровати, но он понимает, как это важно Олегу. – Ладно, – сдается Лера и отдает моток Волкову обратно, совершив почетный круг; уроборос договоров, ведущих прямиком к смерти, и хоть Лере страшно под звон секир, так и хочется напоследок чувствовать не только то, как Разумовский едва ли не готов ее убить. Они все равно убивают, только это не так плохо, как было в самом начале. Волков забирается на кровать к Макаровой и целует ее нарочито нежно, не напористо. В общем так, на что Разумовский обычно глаза закатывает. Последний хочет встать и уйти, но слышит неожиданно робкое: останься. От Леры. Сережа приподнимает бровь и хочет что-то спросить, но Лера пожимает плечами, и эта почти безмолвная конфронтация ставится выше, чем ее озвученное «да». Разумовский ужасно ненавидит быть третьим лишним и любит доказывать, что третий – не лишний, поэтому не сильно лучится удовлетворением, но усаживается обратно. Лера отвлекается от переглядок с Сережей, и Олег спускается поцелуями к шее, ведет руками по ее телу так настойчиво, что в голове все плывет и путается. Поначалу Олег прикасался так, словно боялся, будто его руки оставят следы на ее коже, но Лера просила. Просила снова и снова, и теперь Волков вел себя так, как изначально вел себя Разумовский. Брал, что дают. Лера предлагала не только секс, но и неожиданное внимание пополам с любопытством. У нее были отношения, был секс, но такое – никогда. Никогда с двумя, никогда не с экспериментами. Поэтому, когда Волков подтягивает ее к себе и раздевает, она чувствует себя самой раскованной на свете. Олег снимает с нее только футболку, (спортивный лиф Лера сняла еще перед душем и предусмотрительно не надевала) оглаживает грудь руками, сжимает, и наконец, кивает Лере на подушки. Макарова сама должна продолжать делать выборы: даже если они неправильные. Поэтому девушка укладывается, ежится от резко прохладного воздуха, и поднимает руки над головой, как и предлагал Волков. На Разумовского боятся смотреть, оказывается, они оба. Олег вяжет прочно, но так, чтобы не занимало много времени высвободить Лерины руки, он кидает взгляды то на веревку, то на Леру. – Нормально? – спрашивает, когда уже почти все. В голове почему-то звенит, что сейчас она ответит «нет». Но Лера кивает, что все нормально. И взгляд у нее нечитаемо темный, чем-то схожий с Сергеевым, только цветом различаются. – Волков, девушка мерзнет, – говорит Разумовский таким тоном, что хочется вычеркнуть эти интонации из головы напрочь. Но Олег учитывает, опирается на руку, начинает то, что ему пришло в голову. Лера отвечает на поцелуй сорванно, страх раскачивает психологическое состояние до предельного уровня, ей хочется совсем сыграть в злую игру и начать стонать уже сейчас, раздвигая ноги, но ей всего лишь нужно потерпеть. Олег прикусывает губу, а она играет с его языком, и кто бы знал, насколько сильно ненавидит происходящее Сергей. Они целуются долго и влажно, Волков не хочет, чтобы Лера беспокоилась. Он ведет рукой по телу, сжимая грудь, оглаживая бока, и в конце концов двигается и устраивается так, чтобы Макарова обхватила его ногами, и конечно она чувствует, как упирается его член. Знать бы еще, что идея заключается не в этом. Волков ведет рукой и запускает пальцы в шорты, не переставая целовать Макарову, а она уже на это дергает руками. Разумовский сжимает ручку кресла до побелевших костяшек, стараясь не ломать мебель хотя бы с п е ц и а л ь н о. Олег проводит пальцами не слишком грубо, но не может сдержать улыбки, когда они влажнеют, и Лера двигает бедрами, пока еще не произнося вслух то, что ей хочется. Поэтому когда Олег начинает спускаться поцелуями ниже, Лера так шумно вдыхает, что Сергею приходится отвернуться. Волков целует шею, играет с соском, ведет языком влажную дорожку по животу и Макарова дергается. – Какая отзывчивая, – комментирует Сережа в совершенно ублюдской манере наблюдателя, но звучит это не грязно и паршиво, а поощряюще. Волков от Сережиного голоса тормозится, поднимает взгляд на Леру, когда он уже почти совсем между ног, осталось только. – Можно? – он тянет за резинку шорт и белья одновременно, ожидая, как все еще отреагирует Лера. Лера все еще не глупая, она так быстро понимает, что делает Волков, что ей мало воздуха, и все внутри скручивает так, что хочется уже поскорее, поэтому она кивает даже слишком истерично. Только смотрит она вовсе не на Олега. Волков стягивает с девушки белье и снова кроет низ живота поцелуями, легкими, но уверенными, зная, что хочет сделать он, и что она ему позволит. Поэтому, когда он ведет языком от лобка до губ, Макарова дергает веревки так, что будь они слабее, давно бы распутались. – Интересно, – шепчет Сережа, расстегивая брюки уже на себе, не имея ни малейшего понятия, позволено ли будет ему участие, но смотреть за тем, как Лера кусает себе в момент сухие губы, а Волков двигает головой – абсолютно кошмарно. – Интересно, как ты будешь его направлять, если у тебя руки связаны. Лера запрокидывает голову, когда Олег двигает языком из стороны в сторону, касаясь клитора. – Ну, скажи что-нибудь, – Разумовский готов прокусить себе губу, потому что у него едет крыша от влажных звуков и того, как Макарова чуть ли не назло пытается выровнять даже дыхание, не то чтобы стонать. – Не останавливайся, – произносит Лера, чуть прогибаясь в спине. И конечно, сразу чувствует, как Волков двигает языком то быстрее, то медленнее, то стимулируя клитор, то ведя языком ниже, и вот совсем становится плохо в этой комнате абсолютно всем, когда Олег вставляет язык внутрь, трахая ее так; и от этого ощущения и языка внутри, но и того, что хочется еще и глубже, у Леры абсолютно не остается никакого желания играть назло Разумовскому. Поэтому когда Волков прижимается вплотную, дыша очень шумно, а языком двигая уже внутри, Лера стонет негромко, но так мягко и протяжно, что Разумовского хватает только на короткое «блять». Волков держит руки на ее ногах, чувствуя, как они начинают дрожать, и как Лера запрокидывает голову, и то, что стоит перейти к лучшей части плана. Волков отстраняется, облизываясь и улыбаясь, и внимательно выжидает отмеренное у себя в голове время. – Мне продолжить? Или ты хочешь, чтобы тебе вставили? Я или Сережа? Разумовский давится воздухом вместо Леры. Лера думает: вот же блять. И несмотря на все происходящее, отвечать ужасно стыдно. Но ведь не обязательно произносить полный ответ, как на уроке. Поэтому она выбирает то, что ей хочется. И она говорит: – Сережа. Волков оборачивается с лихорадочным блеском в глазах. – Девушка выбрала, Серый. А Разумовский поднимается из кресла на негнущихся ногах впервые с ощущением, словно его обыграли, как школьника. Мат в три хода. Он забирается на кровать и они оба садятся рядом с Лерой, и стесняться вроде бы хочется, но не получается, когда внутри все пульсирует, равнозначно как и в черепной коробке, особенно когда Сергей в два счета выпутывается из брюк и рубашки, награждая Макарову поцелуем. Только он вовсе не как Олег; не галантен и не терпелив, он чуть ли не до крови впивается в губу зубами, тянет на себя, словно злится, что его заставили смотреть, и делает то, чего не делает никогда Олег – кладет руку на Лерину шею и вдавливает, но не сжимает сильно, скорее водит вверх-вниз, коленом распинывая Лерины ноги, устраиваясь так, чтобы было удобнее. – Так бы и сказала, что у меня на члене тебе нравится больше, – ухмыляется, дразнит, немного водит головкой, но терпение срывает секунда за секундой, и ведет он себя так, будто Олега нет рядом вовсе. Он вставляет и Лера стонет, наконец стонет так, как ему и хочется, но теперь не просто хочется – он двигается внутри так, как ей нравится, и как ему нравится. Очень ведь здорово, когда ваши интересы совпадают. Разумовский трахает то быстро, буквально вбиваясь, то медленно и отвратительно глубоко, и когда начинает совсем медленно, Лера ногами вталкивает его в себя, и на это безобразие Сергею хватает совести не отвечать, а только целовать ее так, как приходит в голову. И с ним это никогда нельзя предугадать, и каждый последующий не похож на предыдущий. Он помогает ей рукой: дрочит параллельно с движениями. – Командуй, – рычит, – ну же, у тебя руки связаны. – Не стимулируй напрямую, – Лера говорит уже хрипло, и дышать уже абсолютно нечем, будто эти крюки в легких абсолютно у всех, кроме самого Сережи, у которого в глазах уже ни грамма адекватности, но совершенно дикая заинтересованность, почти маниакальная. – Молодец, детка. Лера стонет громко и протяжно, когда в глазах темнеет, и в этот раз Сережа даже не заставляет ее поддерживать зрительный контакт, просто чувствует, как она напрягается всем телом и выгибается, напоследок вжимая Сергея в себя, и тот догоняет ее достаточно быстро, а кончает долго, опирается обеими руками, чтобы не свалиться на Макарову, которой и так жарко и плохо. Здоровье отличное, а сердце все равно рвется на пару ударов вперед. Разумовский ее целует, а потом проводит большим пальцем по ее губе, улыбаясь так искренне, будто попал на ярмарку, а не в постель. Хотя, может для него это своеобразные праздники. – Олеж, развяжи Леру, – кивает Разумовский, сдвигаясь в сторону. И готов кончить еще пару раз, когда слышит ее негромкое, но абсолютно осмысленное: – Не так быстро. Олег дышит со свистом, а у Разумовского в зрачках почти черные дыры. – Охуеть можно, – шепчет Волков, поглаживая Лерины ноги. – Я же сказал, что знаю, кого выбирал, – Разумовский облизывается.