Reasons

      Куникида определённо был не в настроении. Даже не так — он определённо был недоволен сегодняшним днём.       На самом деле было проще пересчитать дни, которые проходили по плану, чем те, в которые всё так или иначе шло под откос. Сегодняшний день пополнил и так уже немаленький список вторых. Ацуши неаккуратно поставил чашку кофе на стол, в результате чего на одной из страниц «Идеала» теперь красовалось маленькое отвратительное пятнышко. На улице какой-то неотёсанный школьник прошёлся по ногам Куникиды, и теперь он старался не смотреть на потускневшую поверхность туфель и лелеял мысль о том, что дома ещё осталось полтюбика гуталина. И, конечно же, свою лепту внёс вездесущий Дазай: опоздал на работу, не заполнил ни одного отчёта и протрещал все уши официантке в кафе, предлагая двойное самоубийство.       В данный же момент Куникида занимался тем, что пытался отыскать напарника в огромном здании Портовой Мафии и при этом не заблудиться самому. Это уж точно не входило в его планы.       К сожалению, причина, по которой идеалист вообще находился в штабе преступников, в блокноте прописана была. Сегодня Вооружённое детективное агентство заключило окончательное перемирие с Портовой Мафией. Идея этого соглашения возникла ещё месяц назад, после окончательной победы над Достоевским. Предложение об объединении выдвинул Ацуши, Дазай, ко всеобщему удивлению, в этот раз поддержал его идею, а затем их энтузиазмом заразились и оба руководителя. Весь месяц они вели напряжённые переговоры и оговаривали условия, и вот сегодня злосчастный договор наконец-то был подписан.       Куникида по поводу происходящего испытывал смешанные чувства. Он не собирался ставить под сомнение решение директора, но сотрудничество с преступниками было далеко от его идеалов. И ладно бы временное сотрудничество — но мир между организациями теперь был заключён на постоянной основе. А это подразумевало ряд уступок, с обеих сторон. Безопасность и взаимопомощь были выгодны, бесспорно, но мысль о том, что придётся закрыть глаза на некоторые преступления, противела Куникиде.       Самое обидное, что этой моральной дилеммой, похоже, страдал только он один. Во время переговоров Фукудзава являл собой образец спокойствия и невозмутимости, Кенджи был счастлив и весел, Рампо лениво жевал сладости, а брат и сестра Танизаки были всецело поглощены друг другом. Ацуши если и нервничал, то только из-за пристального ненавидящего взгляда Акутагавы, а недовольство Ёсано было вызвано её личной неприязнью к боссу Портовой Мафии, а не к организации в целом. Дазай и вовсе вёл себя как последний придурок: крутился в кресле, пускал самолётики и всячески испытывал терпение идеалиста.       А когда встреча наконец закончилась, главы организаций пожали друг другу руки и члены ВДА спустились на лифте вниз, вдруг резко выяснилось, что этот идиот умудрился потеряться где-то по дороге. Телефон Дазая упорно не отвечал.       Куникида обошёл уже четыре этажа. И прискорбно было даже не это, а то, что его уже два раза порывались пристрелить, когда он заглядывал в кабинеты, в которые, судя по всему, заглядывать не следовало. Всё-таки вот так вот в одиночку шататься по штабу недавних врагов было рискованно.       Помог ему, неожиданно, Акутагава, который указал примерное направление, куда мог уйти его бывший сэмпай. Он даже предложил свою помощь, но Куникида, глядя в бесстрастное лицо и чёрные глаза, засиявшие при упоминании имени Дазая, поспешил отказаться.       Доппо прошёл по коридору, ворча себе под нос и внимательно читая таблички на кабинетах. Он почти дошёл до конца, уже всерьёз подумывая над тем, чтобы вернуться к остальным. Может, Дазай уже нашёлся, и идеалист зря бродит по офису Портовой Мафии, рискуя нервами и жизнью?       Но нет. Неподалёку послышались приглушённые голоса, а затем тихий смех — этот раздражающий смех Куникида узнал бы из тысячи других. Хотя сейчас в нём слышалось что-то незнакомое. Смех Дазая звучал… как что-то очень личное. Нежное. Искреннее.       Идеалист мотнул головой, отгоняя бредовые мысли. Вернулся немного назад и обнаружил двери с рифлёным стеклом, ведущие то ли в курилку, то ли в комнату отдыха. Поправил манжеты, заранее предвкушая, как набьёт Дазаю морду, толкнул двери и вошёл.       Да так и застыл.       Дазай целовался. С полной отдачей, забыв, кажется, обо всём на свете, крепко обхватывая и поглаживая чужое тело, пока его прижимали к себе и с готовностью целовали в ответ.       Возмущённая тирада о том, почему придурошный суицидник развлекается с очередной девушкой, пока Куникида повсюду его ищет, умерла, так и не родившись. Умерла потому, что даже несмотря на низкий рост и длинный хвост волос, человека, с которым целовался Дазай, никак нельзя было назвать девушкой. Это был мужчина. Более того — к своему величайшему ужасу, Куникида этого мужчину узнал.       Это был один из пяти членов Исполнительного комитета Портовой Мафии, повелитель гравитации и сильнейший боец, а также, как выяснилось относительно недавно, бывший напарник Дазая.       Накахара Чуя.       Дазай Осаму целуется с Накахарой Чуей в курилке Портовой Мафии после заключения мирного договора. Куникида очень хочет сейчас проснуться, но он щипает себя раз, другой — и это ни черта не помогает.       Чуя замечает его появление почти сразу же. Он вздрагивает, мычит и поспешно отстраняется, заставляя Дазая наконец вернуться на Землю и тоже заметить вошедшего.       Немая сцена.       — Куникида, — тянет Дазай весело, но взгляд у него настороженный, — а что ты тут делаешь?       Серьёзно? По-хорошему, Куникида должен задавать этот вопрос. Но не задаст. Потому что что именно Дазай здесь делал, он прекрасно видел. Единственное, чего он не понимает, это какого хрена Дазай это делал.       Образовавшийся в голове вакуум стремительно заполняется мыслями, но как Куникида не старается, он не может связать их в одно целое. Его хватает только на то, чтобы привычным успокаивающим жестом поправить очки и бросить:       — Жду тебя в коридоре через две минуты.       И выйти обратно за дверь.       Там он прислоняется к стене и, сняв очки, сильно трёт глаза, словно бы стараясь стереть начисто только что увиденную сцену. Через минуту и сорок секунд выходит Накахара — он стопорится всего мгновение, затем надвигает шляпу на глаза и уходит, так ничего и не сказав. А ещё через тридцать шесть секунд наконец показывается Дазай — даже здесь умудряется опоздать.       — Я позвонил директору и сказал, чтобы нас не ждали, — сказал он и помахал телефоном в подтверждение, — мы свободны на весь остаток дня.       Куникида никак не комментирует это заявление — просто молча разворачивается и идёт к лифтам. Они спускаются, проходят через холл, провожаемые удивлёнными взглядами мафиози, и выходят из штаба — всё это происходит в полном молчании. У Куникиды мысли элементарно не формируются в слова, а Дазай просто ведёт себя тише воды ниже травы — интересно, это опасение или тактичность?       Только оказавшись на улице и отойдя на приличное расстояние от небоскрёба, Куникида позволяет себе остановиться и сделать глубокий вдох.       — Будь добр объясниться.       Дазай, конечно, сейчас начнёт юлить и строить из себя дурачка, но Куникида выведет его на чистую воду…       — Мы встречаемся.       Идеалист давится воздухом.       — Что?       — Я и Чуя, — терпеливо повторяет Дазай, — мы встречаемся.       — Ты можешь хотя бы сейчас обойтись без этих своих дурацких шуточек?!       — Я не шучу.       — Ты… — Куникиде кажется, что в его голове что-то стремительно рушится, — ты не можешь, ты же… Вы оба парни!       — Куникида, не знал, что ты настолько консервативен, — смеётся Дазай.       — Я не… я знаю, что… но… — чёрт, ему требуется просто до неприличия много времени, чтобы вернуть самообладание, — я даже подумать не мог, что ты гей!       — Не гей, а би, — с обезоруживающей мягкостью поправляет бинтованный, — у тебя с этим проблемы, Куникида-кун?       — Нет, просто…       Как он это пропустил? Они работают вместе уже более двух лет, как так получилось, а Куникида даже не предположил… А Дазай почему ничего не сказал ему? Он не доверяет ему? Неужели Куникида похож на человека, который… Куникида мотает головой — это ведь не главная проблема сейчас.       — Ладно, допустим, оставим это пока, — невероятным усилием он снова берёт себя в руки, — объясни мне, пожалуйста, как так получилось, что ты встречаешься с Накахарой.       — Ох, Куникида-кун, неужели ты не знаешь? — Дазай хихикает, — Понимаешь ли, когда два мальчика очень любят друг друга…       — Я знаю! — рявкает Доппо, — Я пытаюсь понять, почему ты встречаешься с преступником!       — Я тоже когда-то был преступником.       Ох. Вот он. Ещё один подводный камень в реке под названием Дазай. И Куникида продолжает о него спотыкаться, несмотря на то, что давно знает о его существовании.       — Был, — говорит он коротко, стараясь скрыть собственную заминку, — но сейчас ты член Агенства. И вопрос о том, почему ты состоишь в отношениях с врагом, остаётся открытым.       — Мы больше не враги, если ты помнишь.       Проклятое перемирие. Куникида чувствует, как начинает закипать.       — Не пудри мне мозги. Мы заключили перемирие только сегодня! Сколько вы уже встречаетесь?       — Сложно сказать…       — Но явно ведь больше одного дня! Ты всё это время тайно встречался с врагом!       — Быть Ромео и Джульеттой очень круто, кстати! Только вот я не знаю, кто из нас кто…       Куникида дёрнул его за воротник и зарычал в лицо:       — Ты хоть понимаешь, сколько проблем это может принести? Ты можешь всех подвергнуть опасности — и из-за чего? Из-за интрижки! Из-за того, что тебе вдруг захотелось новых ощущений!       — Куникида, ну, ну, успокойся, — Дазай всё ещё улыбается и пытается незаметно вывернуться из чужой хватки, — ты, кажется, не так меня понял. То, что между нами с Чуей — это не интрижка.       — А что тогда? Ещё скажи, что у вас с ним большая и чистая любовь.       — Не знаю, — пожимает плечами Дазай, — может быть.       Куникида скептически вскинул бровь.       — Не смешно, Дазай, — он наконец выпускает чужой воротник, позволяя бинтованному отступить.       — Ну, Куникида-а-а, — надувается тот, — по-твоему, у меня не может быть ни с кем большой и сильной любви на всю жизнь?       Дазай действительно считает, что он поведётся на такое? Настоящая любовь — это про него, про Куникиду, и про его идеальную девушку. Но это явно не про Дазая — самого неидеального человека из всех существующих — и не про его непонятно откуда всплывшие отношения с парнем-мафиози.       — Сомневаюсь, что человек вроде тебя способен на такое, — качает головой Куникида, — просто скажи мне, зачем тебе всё это нужно. Если ты не просто развлекался, а занимался этим для дела, то я пойму.       На несколько мгновений между ними повисает тишина.       — Вот как, — улыбка Дазая как-то странно дрожит, когда он наконец прерывает это молчание, — ну что ж…       Он отступает на шаг, приглаживая воротник.       — Думай, что хочешь, — говорит он, — никаких проблем, которых ты так боишься, не будет. Мори-сенсей и директор в курсе.       — Что? Как?       — Мы обсудили этот вопрос пару недель назад, — Дазай почему-то больше не смотрит ему в глаза, с интересом рассматривая свои ногти, — было нелегко, но в конце концов они приняли это. Теперь, когда договор заключён, мы сможем официально объявить об отношениях. Мори-сенсей даже считает, что это укрепит союз.       Бинтованный отвлекается от ногтей и переводит заинтересованный взгляд на вывески над их головами.       — Я думал рассказать тебе, — вдруг говорит он, — тебе и всем остальным, как только всё утрясётся. Но я не думал, что будет… так.       Доппо, всё ещё пытаясь справиться с неожиданным потоком информации, растерянно моргает. А какой реакции тот ожидал? Он думает продолжить расспросы, но Дазай просто разворачивается и уходит, махнув рукой. И Куникида его не останавливает.       Несмотря на слова Дазая о том, что остаток дня у них свободен, Куникида вернулся в офис — у него ещё оставалась работа на сегодня, и он должен был её выполнить. И так всё сегодняшнее расписание пошло псу под хвост.       Мысли, невыносимые и надоедливые, не покидали его весь остаток дня. Пока он отчитывал Ацуши за неточность в отчётах, пока отвечал на звонки, пока старательно заполнял бумаги. Пока относил эти бумаги на подпись в кабинет директора, где удостоился долгого внимательного взгляда — похоже, Фукудзава-доно примерно догадывался, что произошло.       Куникида всегда славился сосредоточенностью, но даже заполняя отчёты, он не мог не думать об этом. Он не понимал, почему интрижка нерадивого напарника так его озаботила. Но эти отношения были как картонный кружочек в обычном пазле — совершенно не вписывались в идеальную картину мира Куникиды. Чтобы Дазай и Накахара, которые на публике столь яро ненавидели друг друга… Чтобы двое мужчин, с их характерами и недостатками, с их прошлым, настоящим и вероятным будущим…       Мир, наверное, сошёл с ума.       В конце дня, заполнив последний документ, Куникида ненадолго завис. Потом открыл чистую страницу в блокноте и написал: «Причины Дазая Осаму встречаться с Накахарой Чуей». С тенью облегчения захлопнул блокнот и наконец начал собираться домой.       Он был твёрдо уверен, что не напишет на этой странице больше ничего.

***

      Куникида надеялся не видеть и не слышать Портовую Мафию ещё хотя бы неделю. Но его надежды, как это, к сожалению, очень часто бывало, не оправдались. Мори-доно заявил, что заключение договора необходимо отпраздновать, и вежливо пригласил директора Фукудзаву и всех сотрудников ВДА в штаб Портовой Мафии. Так что планы Куникиды на вечер субботы пришлось менять — ему предстояло вытерпеть публичное чтение и тосты (терпимо), попытки наладить отношения с преступниками (неприятно, но он постарается), а также множество развлечений в виде закусок, танцев и неприлично дорогого алкоголя (совершенно бесполезная и раздражающая трата времени).       Все детективы, за исключением Фукудзавы-сана, переоделись в более или менее праздничные костюмы и собрались уже у входа в небоскрёб. Дазая среди них не было — он убежал ещё в начале дня и так и не вернулся. Куникида принялся было возмущаться, но, по словам директора, Дазай обещал прибыть на своём транспорте. О том, с каких это пор у бинтованного есть свой транспорт и способен ли он справиться с ним, не угробив себя и окружающих, идеалист старался не думать.       Банкетный зал Портовой Мафии был большим и светлым. Тут были и небольшая сцена, и ряд столов с угощениями, и место для танцев, и барная стойка. Помещение идеально подходило для сегодняшнего мероприятия и оформлено было просто прекрасно, но Куникида всё равно поморщился — местная роскошь будто бы нарочно подчёркивала разницу между доходами Мафии и Агентства.       Мори Огай, элегантный и вежливый как никогда, поприветствовал новоприбывших, а затем вместе с Фукудзавой поднялся на сцену. Тут же, словно по команде, разговоры вокруг потихоньку стихли, и все присутствующие обратили внимание на лидеров.       А потом дверь распахнулась, и в банкетном зале появились двое.       У Куникиды задёргался глаз.       Дазай и Накахара прошли в зал с прямыми спинами и высоко поднятыми головами. Первый спокойно улыбался, другой лишь слегка хмурился, видимо, обеспокоенный опозданием, и оба успешно игнорировали удивлённые, а иногда и шокированные лица коллег. Словно бы не было ничего необычного в том, что двое заклятых врагов заявились на банкет вместе. Одевались они, похоже, тоже вместе, подметил Куникида. Как иначе было объяснить одинаковые костюмы-тройки, явно не дешёвые и шитые на заказ? Отличались они только тем, что рыжеволосый мафиози даже сейчас не расстался со своей шляпой.       Лицо директора Фукудзавы осталось абсолютно бесстрастным, а босс Портовой Мафии прочистил горло, умело пряча улыбку, и после недолгого вступления принялся зачитывать основные положения договора. Большинство зрителей, ведомые элементарной вежливостью, снова со всем возможным интересом обратили внимание на сцену, но некоторые весь остаток речи так и продолжали пялиться на Дазая и Накахару, которые стояли, соприкасаясь плечами — спокойные и непоколебимые.       Куникида стиснул зубы. Ничего не скажешь, эти двое решили устроить весьма эффектную демонстрацию. Все остальные члены Агентства выглядели так, будто узрели НЛО. За исключением разве что Рампо, который лукаво улыбался и уже вовсю бросал взгляды в сторону столов с угощениями. Может, он уже знал. А может, он бы и летающую тарелку проигнорировал, будь она сделана из чего угодно, кроме сладостей.       Возможно, Куникида простил бы Дазаю эту дерзкую выходку — в конце концов, совместный визит в парных костюмах можно было толковать по-разному.       Вот только это было далеко не всё.       После завершения официальной части банкета и всеобщих аплодисментов новоявленному сотрудничеству первым, кто подошёл к экстравагантной парочке, стал Кенджи, который, похоже, в очередной раз обрушил на повелителя гравитации волну своего восхищения. Потом мужчины перебросились парой фраз с Мори-доно и директором Фукудзавой. Затем была женщина в кимоно, Коё-сан, если Куникида правильно запомнил — она приблизилась к Дазаю и Чуе, напряжённая словно струна, потом Доппо отвлёкся на разговор с директором, а когда вернулся к объекту наблюдения, наставница Кёки уже отошла от Дазая и Накахары с выражением крайнего негодования на лице.       Последними, кто заговорил с парочкой, были Акутагава с сестрой и Хигучи. Говорили они недолго и быстро отошли, отвесив лёгкие вежливые поклоны, но если первые двое после этого молча присоединились к гостям, то Хигучи тут же разболтала всё Тачихаре. Тачихара разболтал ещё кому-то, этот кто-то тоже поспешил поделиться свежими новостями с ближним своим, и так далее, и так далее…       Через полчаса о новом статусе отношений знаменитого дуэта знал буквально каждый в зале.       Куникида кожей почувствовал, как сгустилась атмосфера вокруг. Встревоженный идеалист машинально проверил внутренний карман с блокнотом.       А Дазай и Накахара в упор не замечали направленные на них взгляды: взгляды спокойного интереса, радостного любопытства, удивления, шока, недоверия и откровенной недоброжелательности. Они о чём-то весело спорили — бинтованный время от времени строил драматичные рожи, рыжеволосый ворчал и огрызался, но оба при этом улыбались. Выглядели эти двое просто до неприличия хорошо — и Куникиде почему-то казалось, что дело было вовсе не в том, насколько в принципе был красив каждый из них, и не в том, каким изящным и великолепным был их сегодняшний внешний вид.       Когда начались танцы, идеалист ощутил сильное желание выйти в окно.       На весёленькие композиции джаза и рок-н-ролла вышло танцевать довольно много людей, но даже в толпе Дазай с Накахарой умудрились выделиться. Многие по-прежнему не отрывали от них взгляд, но теперь уже по другой причине — танцевали мужчины хорошо и удивительно слажено. Время от времени они прерывались и отдыхали за барной стойкой — выпивали вместе, с начала банкета так и не расставшись друг с другом ни на секунду. Потом возвращались и танцевали снова, получая неподдельное удовольствие от всего происходящего.       Когда в зале погасили свет и включили разноцветные прожектора, бросающие лучи на сверкающий дискотечный шар, а из колонок полилась медленная нежная мелодия, безумие достигло своего апогея. Куникида присоединился к танцующим парам — всё-таки провести весь вечер, наблюдая за чужими отношениями было бы очень странно — пригласив довольно симпатичную девушку, кажется, из отдела аналитики. Один раз он всё же огляделся, ища взглядом сумасшедшую парочку, и тут же пожалел об этом. Дазай и Чуя прижимались друг к другу так тесно, словно пытались слепиться в одну фигуру, и уже слегка пьяный Накахара, закинув руки на перебинтованную шею, что-то настойчиво шептал в чужое ухо, заставляя Дазая красноречиво облизываться, а всех близтанцующих старательно отводить взгляды.       Когда банкет наконец-то закончился, Куникида вздохнул с облегчением. Он чувствовал себя эмоционально вымотанным, и, немного скомкано попрощавшись с коллегами, вызвал такси. Когда весело хохочущие Дазай и Чуя вывалились из дверей штаба и чуть ли не бегом направились к одной машине, идеалист лишь вздохнул. Только бы в аварию не попали.       Этот вечер определенно был ужасен. Но кое-что всё же приходилось признать.       Куникида вынул блокнот, открыл нужную страницу и записал:       «1. Они действительно хорошо смотрятся вместе»

***

      У Куникиды было множество причин не верить в то, что Дазай способен на серьёзные отношения. И одной из самых главных были девушки.       Доппо сбился со счёта, скольким девушкам Дазай успел предложить двойной суицид. Все они, понятное дело, отказывались, но даже несмотря на эту придурь, бинтованный продолжал быть магнитом для женского внимания. Красивая внешность, харизматичность и лёгкая аура таинственности делали своё дело — Дазая неизменно заваливали любовными письмами, а некоторые особо неуравновешенные женщины и вовсе преследовали детектива чуть ли не по пятам.       Куникиду это жутко раздражало. Ему в жизни нужна была лишь одна девушка, которая соответствовала бы его идеалам, так что он не завидовал, нет. Ну разве что совсем чуть-чуть. Но причина раздражения была не в этом, а в том, что столь безответственное поведение его бинтованного напарника частенько мешало работе и могло бросить тень на репутацию Агентства.       После того злополучного банкета бинтованный не поленился объясниться перед коллегами, повторив им всем примерно то же самое, что говорил до этого Куникиде. Кто-то (а если точнее — вечно наивный Кенджи) искренне порадовался, кто-то (а точнее — все остальные) до сих пор пребывал в лёгком недоумении. Но одно можно было сказать точно — Дазай теперь официально состоял в отношениях.       Вот только предложения двойного суицида по-прежнему сыпались на головы девушек, пусть и в меньшем количестве. И Куникида по-прежнему выгребал любовные письма из почтового ящика Агентства. И взгляды женщин — заинтересованные, игривые, откровенные — по-прежнему преследовали Дазая.       И Доппо не мог не волновать вопрос — неужели Накахару совершенно не беспокоит это?       После заключения договора прошёл почти месяц, и Куникиде в рамках нового соглашения ещё неоднократно пришлось побывать в штабе Мафии, где он довольно часто сталкивался с рыжеволосым мафиози. За это время идеалист успел отметить, что Чуя, будучи человеком довольно привлекательным и мужественным, тоже не был обделён женским вниманием. Вот только его самого это внимание, похоже, нисколько не волновало — он был вежлив и приветлив с девушками, но попытки флирта успешно игнорировал, а при необходимости сразу же чётко обозначал границу.       И да, это хорошо и правильно, что Накахара хранит верность человеку, с которым состоит в отношениях, но он состоит в отношениях с Дазаем, общеизвестным дамским угодником, и вот это уже совершенно не хорошо и не правильно. И пусть это никоим образом не касается Куникиды (возможно, будет даже лучше, если эти странные отношения, которые очевидно не вписываются ни в какие рамки, развалятся поскорее), но так уж получилось, что идеалист обладает острым чувством справедливости.       — Прекрати это, — не выдерживает он наконец.       Они с Дазаем только-только вышли из салона, в котором собирали сведения по новому делу. Всё бы ничего, если бы их главная свидетельница была заинтересована в даче показаний чуть больше, чем в одном бинтованном детективе.       — Что именно? — оборачивается Дазай.       — Ты знаешь, о чём я, — Куникида скрещивает руки на груди, — прекрати постоянно клеить девушек. Тем более во время работы. Тем более после того, как прожужжал нам все уши про своего парня.       — Но я не клею никого, — похоже, Дазай решает поиграть в дурачка.       — Серьёзно? — идеалист вскидывает бровь, — Тебе напомнить, что происходило пару минут назад? Та девушка просто пожирала тебя глазами.       — Да, я заметил, — пожимает плечами бинтованный, — и что?       Куникида задыхается от возмущения.       — И что? Ты и дальше будешь утверждать, что никого не клеишь?       — Но ведь так и есть. Тебе напомнить, что происходило пару минут назад? — Дазай со смехом возвращает ему его собственную фразу, — Она клеилась ко мне.       — Ещё скажи, что ничего для этого не сделал. Все знают, какой ты бабник, Дазай.       Улыбка Дазая снова будто бы трескается, но на этот раз взгляда он не отводит. Его лицо принимает странное снисходительно-печальное выражение, которое обычно бывает у взрослых, когда ребёнок не может решить элементарную задачу. И вся эта жалость с налётом разочарования почему-то направлена на Куникиду, как будто это он делает что-то не так.       Доппо чувствует себя ужасно неуютно.       — Куникида, я не отрицаю, что иногда могу флиртовать с людьми. Но я не клею их. И я не бабник.       Идеалист невольно вскидывает бровь.       — Серьёзно? Дазай, послушай…       — Нет, это ты меня послушай.       Куникида слушается мгновенно — раньше, чем успевает подумать.       Улыбка с лица Осаму сползает окончательно, но он не выглядит злым, просто непривычно спокоен и серьёзен.       — Знаешь, когда я в последний раз был с девушкой?       Идеалист качает головой. Откуда ему знать? Да, в последнее время он чуть внимательнее наблюдает за непутёвым напарником, но это не значит, что он фиксирует, когда и с кем тот спит.       — Почти три года назад.       Куникида давится воздухом. Он, наверное шутит.       — После ухода из Портовой Мафии мне понадобилось два года, чтобы подчистить биографию, — продолжает Дазай, — Всё это время я просто мотался по городу, без работы, без дома, без друзей и знакомых. Я был без понятия, что мне делать, и я ушёл в отрыв. Два года провёл в пьянках и сексе с девушками и парнями, чьих имён даже не запоминал. Не потому что я бабник, Куникида, а потому что мне нужно было где-то ночевать и хоть чем-то заниматься. Это прекратилось, когда меня взяли в Агентство, потому что я просто сфокусировался на других вещах.       Дазай вываливает всё это на Куникиду просто и прямо, будто пересказывает чьё-то чужое личное дело. Будто бы не он всегда был тёмной лошадкой. Будто бы от тех жалких шести предложений, которыми он описал два года своей жизни, не веет одиночеством и отчаянием.       Куникида не хочет думать об этом.       — Ты никогда не рассказывал, — тихо говорит идеалист, не зная, что ещё сказать.       — Ты не спрашивал, — мягко парирует бинтованный, — Я не горжусь тем периодом своей жизни, но я не стыжусь того, со сколькими людьми я спал. Я не считаю такой стиль жизни чем-то позорным. И я не считаю таковым своё нынешнее поведение. Потому что пусть я вежлив и мил с девушками, пусть я само очарование, пусть у меня нет недостатка в женском внимании, но я не целуюсь с ними, не сплю с ними и не вожу их на свидания под луной — меня это уже несколько лет не интересует. И тем более я не собираюсь делать это теперь, ведь, как ты любезно мне напомнил, у меня вообще-то есть парень.       — Но как же твой флирт? Как же твои постоянные предложения совершить двойное самоубийство? — Куникида чувствует себя утопающим, который хватается за последнюю соломинку.       Потому что ну не мог он так ошибиться.       — Это игра, Куникида. Просто шутка, просто часть моего образа. Это никогда не было чем-то большим, — Дазай смотрит на него, как на дурака, — И Чуя об этом прекрасно знает.       — И его это устраивает?       — Если Чую что-то будет не устраивать, поверь мне, он даст мне знать и в предельно ясной форме. Мы умеем договариваться, что бы там не думали окружающие, и мы в состоянии разобраться в своих отношениях без посторонней помощи. Понимаешь, Куникида-кун?       Куникида открывает рот и тут же закрывает его обратно. Он правда не знает, что должен сказать сейчас.       — Давай расспросим брата убитой? — вдруг говорит Дазай, — Её подруга сказала, они в последнее время часто ссорились. И заскочим потом в кафе, умираю, как хочу есть.       Беззаботная улыбка возвращается на его лицо, будто никуда и не исчезала. Не дожидаясь ответа, бинтованный разворачивается и быстро движется вверх по улице, весело насвистывая. Куникиде невольно приходится поспешить за ним.       Весь остаток дня они говорят только по делу. Расспрашивают брата убитой, быстро обедают в кафе, а потом Дазай ведёт его на квартиру жертвы, где они и арестовывают убийцу — ту самую девушку из салона. Потом Дазай сваливает с работы сразу после окончания дела, а Куникида остаётся писать отчёты. Как и всегда.       Куникиду не покидает ощущение, что он должен был хоть что-то сказать. Возможно, извиниться. За то, что позволил себе сделать поспешные выводы, за то, что полез не в своё дело.       Куникида устало трёт глаза и старается больше не думать об этом. Нужно сосредоточиться на работе.       Только уже в конце дня, собираясь домой, он открывает блокнот и честно пишет:       «2. Они верны друг другу»

***

      В Йокогаме вечно что-то происходит.       После затишья всегда наступает буря, и было лишь вопросом времени, когда на плечи Агентства в очередной раз свалится чрезвычайно сложное дело. Которое потребует действий не только детективов, но и их новых союзников.       Движение за свободу эсперов зародилось довольно давно. Люди, считающие способности не то даром богов, не то признаком эволюции, ставящим эсперов выше простых людей, были недовольны законами, ограничивающими действия одарённых. Но до недавнего времени это движение не приносило больших проблем: его члены выпускали статьи, порой даже книги, вели активную деятельность в сети, порою особо ярые сторонники устраивали акции протеста, но в целом серьёзной опасности в себе не несли.       А потом участники этого движения словно бы слетели с катушек.       Хотя «слетели с катушек» — неподходящее выражение. Катализатором, вероятно, послужил террор «Смерти Небожителей». Потом, все те месяцы, что детективы и мафиози посчитали месяцами затишья, движение развивалось, становилось всё организованнее, добывало оружие и вербовало сторонников. И только затем явило себя миру громогласным взрывом в одном из торговых центров.       Естественно, что ни ВДА, ни Портовая Мафия не могли оставить происходящее без внимания.       Поэтому, когда Накахара и Акутагава с фантастической бесцеремонностью заявились на порог Агентства, Куникиде осталось только смириться. Тем более, что они только коротко успели обменяться сведениями, прежде чем поступило сообщение о новом теракте. Пришлось засунуть своё недовольство куда поглубже и со всех ног нестись на место происшествия.       Над подорванным зданием поднимался дым, два верхних этажа полностью обрушились, несколько следующих были явно к этому близки. Большинство гражданских уже были эвакуированы, погибших, благо, пока не зафиксировали. Однако где-то в здании ещё оставались люди, а потому все прибывшие: Куникида, Дазай, Ёсано и двое мафиози — прихватив наушники для радиосвязи, незамедлительно отправились внутрь.       — Акутагава, иди с Куникидой, на этажи пониже, — коротко приказал Дазай ученику, — я попробую найти и изучить источник взрыва. Чуя.       — Знаю, — ворчливо отозвался рыжий мафиози и, кивнув Ёсано, поспешил вместе с ней на лестницу, к верхним этажам.       Куникида вскинул бровь. Похоже, что несмотря на четыре года перерыва, Двойной Чёрный по-прежнему работал на удивление слаженно.       Акутагава оказался неплохим напарником, по крайней мере, он чётко понимал, что нужно делать. Чёрные ленты Расёмона без труда разрубали препятствия и разбирали завалы в поисках гражданских, пока Куникида создавал из блокнота всё необходимое для первой помощи. Людей на нижних этажах осталось всего ничего, и, поручив Акутагаве вывести всех наружу, идеалист поспешил наверх.       — У меня всё, — коротко отчитался он по радиосвязи, — Ёсано, как у вас?       — Только двое, и обоих я уже оживила, — в голосе врача слышалось замешательство, — я думала, их будет больше.       — Такое впечатление, будто кто-то по возможности вывел всех с этажей, которые пострадают больше всего, — подключился к разговору Чуя.       — Может, это была простая демонстрация, и они не хотели, чтобы кто-то пострадал, — предположил Куникида, как можно аккуратнее поднимаясь по разрушенной лестнице, — где-то просто не рассчитали силу взрыва.       — Тогда непонятно, почему многие перекрытия внизу обрушены таким образом, чтобы кто-то неизменно остался внутри здания, — холодно возразил мафиози, — и да, они именно обрушены, потому что отдельные стены не могли рухнуть просто так, пока всё вокруг было совершенно цело.       Он замолчал на секунду, а потом грязно выругался, заставляя Куникиду поморщится.       — Дазай, — сказал Накахара, и молчавший до сих пор детектив откликнулся ему непривычно серьёзным голосом:       — Да.       Похоже, эти двое говорят на каком-то своём языке.       — Что случилось? — напомнил о себе Доппо.       — Куникида, уходи оттуда.       — Поче…       В следующую секунду он столкнулся с выбегающим на лестницу человеком и лишь чудом не полетел вниз.       — О, слава Богу, — воскликнул человек, мужчина лет тридцати, растрёпанный и испуганный, — я думал, я один здесь застрял.       — Подожди, — сказал Куникида в наушник, — тут ещё гражданский.       — Там? Куникида, это не…       Выстрел в ногу заставил Доппо потерять равновесие и скатиться по ступеням, лишь чудом не свернув себе шею.       — Чуя! — сквозь звон в ушах услышал он голос Дазая.       — Сейчас! — ответили ему.       В следующую секунду грянул новый взрыв. Куникиду швырнуло куда-то вниз и в сторону. Спину и затылок прошило оглушающей болью, в ушах зазвенело, а в глазах потемнело.       — Эй, эй, очкарик, — его похлопали по щекам, — ты тут не подыхай.       Доппо разлепил веки и сквозь сеточку трещин на стёклах очков увидел Накахару. Объятый красным сиянием способности, одной рукой он удерживал готовую обрушиться сверху каменную плиту. Увидев, что идеалист очнулся, он протянул ему другую руку и помог выбраться из завалов, после чего осторожно опустил свой груз.       — Что произошло? — прохрипел Куникида, пытаясь хоть что-то сообразить сквозь боль во всём теле и жуткое головокружение.       Он привалился к ближайшей стене и, несмотря на все усилия, почти тут же сполз на пол.       — Это была ловушка, — пояснил Чуя, — теракт был нацелен не на мирных жителей и не на привлечение внимания, а на тех, кто придёт сюда после.       — Именно, — послышался чужой голос.       Мужчина, которого Куникида принял за гражданского стоял в паре шагов от них и улыбался. Он был полностью цел, а кругом лежал толстый слой каменной пыли. Эспер.       — Агентство и Мафия, — приторно протянул он, — могущественные организации с сильнейшими эсперами в своих рядах, а всё равно лижут задницу правительству.       Из завалов за спиной врага показались ещё двое. Одновременно с этим послышались стремительные шаги, и на жалких остатках лестницы показались Дазай и Акико. Мгновенно оценив обстановку, бинтованный кивнул Чуе, и они вместе кинулись в атаку.       Несмотря на то, насколько невыносимым был Дазай, Доппо считал, что из них получилась хорошая команда. Но у старого дуэта совершенно иной уровень, понял он, не в силах оторвать взгляд от развернувшейся битвы. Дазай и Чуя почти не разговаривали, только обменялись парой до крайности странных фраз, которые, вероятно были каким-то кодом. Всё, что было слышно дальше, это то, как они снова и снова произносили имена друг друга, каким-то непостижимым образом умудряясь вкладывать в одно единственное слово огромный и каждый раз неповторимый смысл. Почти незаметные жесты, кивки, взгляды — напарники обменивались ими, не задумываясь, двигаясь и действуя, как единое целое.       Правда вскоре над Куникидой склонилась вооружённая тесаком Ёсано, и стало как-то не до наблюдений.       Уже позже, очнувшись в лазарете Агентства, Доппо нащупывает свои потрескавшиеся очки, находит блокнот, ручку и вносит новый пункт в свой список:       «3. Они понимают друг друга без слов»

***

      Покинув лазарет и вернувшись к работе, Куникида старается быть более терпимым к коллегам-мафиози. Они оба здорово помогли в недавней операции, а Накахара и вовсе спас детективу жизнь.       К тому же, хочешь не хочешь, а сработаться бы пришлось. Движение за свободу эсперов теперь уже не просто движение, это новая организация под пафосным названием Либерта, которая фактически объявила войну Агентству и Мафии. Неизвестно ничего ни об их расположении, ни о руководстве, но страшно даже не это, а то что организация поголовно состоит из эсперов, о способностях которых также нет никакой информации. Ввиду такой сложной ситуации Накахара и Акутагава из офиса Агентства почти не вылезают.       Дазай весь будто бы преобразился. В первый же день совместной работы он утащил и поставил за свой письменный стол ещё одно кресло, которое после недолгих пререканий занял Накахара. Теперь эта парочка ютилась на рабочем месте Дазая. Хотя правильнее бы было назвать его рабочим местом Чуи, потому что работал только Чуя. Дазай же делал всё возможное, чтобы его выбесить. Эти двое перебрасывались остротами, будто играли в теннис. Чуя ворчал, кричал, отвешивал Дазаю подзатыльники и пинки и кидался вещами.       Но ни разу так и не отогнал его от себя.       И даже крича о том, как он ненавидит «тупую бинтованную скумбрию», жестами Накахара показывал нечто совершенно противоположное. Сидел за очевидно маленьким для двоих столом, притиснувшись к чужому плечу, трепал Дазая по волосам и переплетал с ним пальцы. А иногда эти двое исчезали на весь обеденный перерыв и целовались по углам, травмируя психику всех случайных свидетелей.       Конечно, это всё нарушало рабочий процесс. Но Куникида почему-то так и не набрался решимости что-либо с этим сделать.       Может потому, что Дазай, целиком и полностью, оказался сосредоточен на одном единственном человеке. И у него просто не осталось времени устраивать розыгрыши над коллегами, дразнить Куникиду и лежать мёртвым грузом на диване.       Или же думать о смерти.       Попытки самоубийства постепенно сошли на нет. Совсем. Даже проскальзывающие временами рассуждения о том, где лучше утопиться или повеситься, выглядели скорее как привычка. Чудачество, которое давно стало частью образа, но уже потеряло какое-либо реальное значение.       Потому что невозможно поверить в то, что человек, которого видит перед собой Куникида, всерьёз желает смерти.       Дазай просто лучится радостью. Искренней радостью, вдруг понимает Доппо, с неприятным осадком на душе осознавая, что все весёлые те улыбки, которыми Осаму привык разбрасываться налево и направо, возможно, никогда не были настоящими. Но улыбки, предназначенные Чуе, совсем другие. Они тёплые и сияющие, иногда нежные, иногда озорные, но неизменно правдивые.       Дазай выглядит счастливым, и это совершенно сбивает Куникиду с толку.       Не проходит и недели с последней записи в списке, а он уже вынужден добавить ещё одну:       «4. Рядом с Чуей Дазай забывает о смерти»

***

      Когда Куникида видит работающего Дазая, ему становится почти страшно.       Не потому, что это работающий Дазай, что само по себе звучит, как большая ошибка мироздания.       И не потому, что Дазай сидит в полутёмном пустом офисе Агентства спустя несколько часов после завершения рабочего дня, когда даже Куникида успел уйти домой и вернулся лишь потому, что забыл в офисе папку с необходимыми ему документами. Сидит на полу, скрестив ноги по-турецки и устроив на них ноутбук, в окружении жуткого бумажного хаоса.       Куникиде страшно от того, как выглядит этот, серьёзный Дазай.       От стремительного перестука по клавиатуре и шелеста листов, которые Дазай безошибочно извлекает из окружающей его кучи — Доппо точно не знает, чем именно бинтованный там занимается, но темп, в котором он это делает, просто чудовищный. При этом Осаму не совершает ни единого лишнего движения — никаких шуток или дурашливых жестов (их просто не к кому обратить), никаких заминок, задумчивых почёсываний подбородка или хотя бы банальной разминки. В Дазае неподвижно всё, кроме рук и глаз. Лицо его застывшее, будто маска, без следа привычной улыбки, свет от ноутбука бросает на него пугающие тени. Глаза тёмные, жуткие и совершенно безэмоциональные.       Он будто бы машина.       Куникида снова чувствует её. Эту опасность.       Он знал. Знал, что Дазай не так прост, знал, что он работал в Портовой Мафии, и что там его звали не иначе как Дьявольский Вундеркинд. Вот только Куникида упорно отодвигал все эти знания в сторону, предпочитая и дальше иметь дело с придурковатым безответственным суицидником. Который вечно опаздывал, портил записи в его блокнотах и никогда не сдавал отчёты. Который с улыбкой сносил все вопли в свою сторону, и которого можно было спокойно швырнуть через плечо — Дазай ведь никогда не пытался защититься и ответить.       Куникида не хочет думать о том, что было бы, реши Дазай ответить. Реши он действительно навредить кому-то из Агентства.       Куникида не хочет, чтобы человек, которого ему довелось увидеть сегодня, когда-либо стал его врагом.       — И долго ты собираешься там стоять? — спрашивает Дазай, и его голос звенит в тишине офиса.       У Куникиды сердце в пятки уходит. Чем он мог себя выдать? Дверь в офис уже была приоткрыта, стоит идеалист тихо, не двигается и даже почти не дышит.       — Я тебе кофе принёс вообще-то. Мог бы и поблагодарить.       Ещё один голос заставляет Доппо вздрогнуть и тут же облегчённо вздохнуть. Он был так поражён, что совсем не заметил Накахару. Мафиози, без своего пиджака и с закатанными рукавами рубашки, приблизился к сидящему на полу мужчине и протянул тому бумажный стаканчик. Дазай весь тут же оживился и с улыбкой принял напиток.       — Домой не собираешься?       — Хочу удостовериться, что ты сегодня поспишь, — Чуя заглянул в экран ноутбука, — Как продвигается?       — Я проверил всё, что мы сегодня накопали, — Дазай, жмурясь, отхлебнул из стаканчика, — двое в списке явно лишние, троих надо перепроверить. Плюс, с учётом новой информации от Мори, у нас ещё двадцать шесть предположительных членов Либерты.       — Сколько тебе нужно времени, чтобы всех проверить?       — Ещё где-то два часа, — бинтованный со вздохом отставил стаканчик в сторону, — Точно не хочешь пойти домой? Уже поздно.       — Себе об этом скажи, ночное ты животное, — усмехнулся Накахара, — я подожду.       Дазай, кажется, хочет возразить, но не делает этого, возвращаясь к работе и снова превращаясь в жуткую статую.       Куникида думает о всех тех стопках с анкетами, которые каждое утро появляются в офисе. В анкетах было всё, что нужно: личная информация, гипотетическое место в организации, описание способности и предположения о причастности к уже совершённым терактам. Куникида думал, это заслуга информаторов Мафии, и даже представить не мог, что один единственный человек может найти и проанализировать такое количество информации. На такое был способен разве что Рампо, но Великий Детектив сейчас бросил все силы на вычисление готовящихся терактов.       И, как теперь выяснилось, на это был способен Дазай. Дьявольский Вундеркинд Дазай.       Доппо чувствует короткий прилив раздражения — неужели так необходимо выставлять всех вокруг идиотами, почему нельзя работать днём, как все нормальные люди? «А ты бы смог спокойно работать рядом с ним? Рядом с таким Дазаем?» — звучит внутренний голос, и Куникида осекается. Нет, понимает он. Не смог бы.       Он переводит взгляд на Накахару, который расслаблено опускается на одно из кресел. В нём нет ни следа того напряжения, что ощущает сейчас Куникида. Глаза рыжего мафиози неотрывно наблюдают за напарником, и в них светится какое-то совершенно невозможное трепетное чувство.       И Чуя улыбается.       Куникида думает, что с него хватит, и уходит, так и не забрав позабытую папку с документами.       Утро начинается не с кофе, а с безрадостных новостей о запланированной серии взрывов, а также захвате заложников в центре города.       Когда Куникида прибывает на место, тандем Дазая и Накахары уже вовсю громит врагов. И чувство опасности снова свербит под кожей у идеалиста. Только теперь уже не из-за Дазая.       Чуя Накахара — страшный противник. Исполнитель Портовой Мафии и лучший её боец. Повелитель гравитации — неопровержимого закона мира, от которого никак не спрятаться и не убежать.       Куникида слышал, что этот мафиози отличается милосердием и бережностью к жизни своих подчинённых. Ну, может, подчинённых он и правда бережёт, но вот к врагам совершенно безжалостен.       Накахара свободно передвигается по любой поверхности — не важно, пол, стены или потолок. Рушит каменные плиты и вышибает бронированные двери. Голыми руками останавливает пули, а то и чего потяжелее. Швыряется предметами во много раз больше и тяжелее себя и способен превратить в оружие даже простой карандаш. Ломает кости, будто зубочистки, и буквально лопает чужие головы, сдавив череп в невыносимых тисках.       — Поразительно, да?       Чёрт, Дазай, кто научил тебя так подкрадываться?       Куникида снова смотрит на Накахару и сглатывает. Да уж, это действительно… поражает. Но у них с Дазаем, похоже, совсем разные представления о поразительном.       Бинтованный глядит на развернувшуюся битву с искренним восторгом. Во взгляде, направленном на Чую, нет ни тени страха, только обожание, почти благоговение. Такое же, какое видел Куникида вчера в полутёмном офисе.       Эти двое просто сумасшедшие.       «5. Они восхищаются друг другом»

***

      — Таков план Дазая.       Куникида растерянно моргнул.       Ему давно казалось, что Накахара его недолюбливает. Куникида, конечно, и сам не питал к мафиози тёплых чувств, но они никогда напрямую не конфликтовали. А Чуя зачастую выражал плохо скрытую неприязнь. Когда бросался в сторону Доппо язвительными фразами, усмехался ядовито и кидал недружелюбные взгляды в спину.       Или, как сейчас, смотрел пронзительно из-под полей чёрной шляпы и говорил такое.       — Что, прости?       — Говорю, таков план Дазая, — повторил Накахара, — нам нужно…       — Постой, постой, — замахал руками Куникида, — план Дазая? Я думал, мы на задании по окончательной ликвидации врага! Фукудзава-доно дал мне инструкции.       — Так и есть, — Чуя закатил глаза, будто вообще не понимал, почему обязан что-то объяснять, — мы ликвидируем Либерту. Твой директор дал тебе инструкции, вот и выполняй их. В то время как я выполняю инструкции, данные мне Дазаем. И таким образом мы реализуем его план, на котором изначально и строится вся эта операция.       — Но… — Куникида растерянно обвёл взглядом коридор, надеясь найти хоть какое-то подобие смысла, — я думал, мы действуем по плану Фукудзавы-доно.       — Я уважаю вашего директора, — сказал Накахара, и Доппо не уловил ни капли лжи в его словах, — но в этом городе величайших стратегов двое, и он в их число не входит.       Идеалист решил простить ему пока эти слова. Сейчас его интересовало другое.       — И в чём же состоит план Дазая?       — Как-то ты поздно спохватился.       Чуя разворачивается и идёт дальше, показывая полную незаинтересованность в дальнейшем разговоре. Но Куникида хочет получить ответы — это уже не просто личное, это касается работы и очень серьёзной ситуации — и он их получит.       — Я не знал, что это план Дазая. Если бы я знал, я бы, конечно, спросил и всё проверил…       — Да ну? — Чуя бросает на него полный насмешки взгляд, — Обычно ты действуешь без вопросов.       — Но это же Дазай! — кажется, будто они говорят на совершенно разных языках, — И вообще, откуда ты знаешь его план?       — Он мне сказал.       Куникида почувствовал, как закипела в нём обида. Они с Дазаем уже столько лет работали вместе, неужели Куникида не заслужил того, чтобы напарник посвящал его в свои планы?       — Ну, конечно, — бросил он зло, — зачем посвящать коллег, если можно рассказать о плане своему парню.       Доппо был профи ближнего боя и никогда не жаловался на реакцию, но он как-то упустил тот момент, когда злой и чертовски сильный мафиози умудрился схватить его за горло и вжать в стену коридора.       — Что. С тобой. Не так. А? — то ли прохрипел, то ли прорычал Накахара.       Идеалист потянулся к блокноту, но его руку без труда перехватили.       — Как же ты меня достал, — процедил Чуя, выделяя каждое слово, — ты, высокомерный и эгоистичный лицемер. Я ни капли не удивлён, что Дазай ничего тебе не сказал — с таким-то отношением. А знаешь, почему он сказал мне? Не потому, что мы встречаемся, вовсе нет. Он сказал мне потому, что я знаю, на что он способен. Я знаю, что то, что он делает, он умеет и делает на высоте. Я знаю, что он учёл каждую деталь, знаю, что ни одна из тех потерь, которые мы можем понести, не является бессмысленной.       Он ослабил руку на чужом горле, но Куникида не посмел двинуться с места.       — А ещё я знаю, что это взаимно. Что Дазаю известно о моих способностях и моих границах. Что он расскажет мне обо всём, что мне следует знать, и никогда не заставит делать то, на что я не способен.       Накахара выдохнул, его лицо расслабилось, и он отступил.       — Я делаю свою работу. Он делает свою, — заключил он, — каждый занимается тем, что умеет. И ты займись.       Мафиози развернулся, хлестнув детектива чёрным плащом, и ушёл. Спустя минуту Куникида отлепился от стены.       Да. Чуя Накахара совершенно точно его недолюбливал.       А ещё, как бы Куникиде не хотелось это признавать, Чуя был прав. Между этой парочкой есть кое-что, чего порою так не хватало Куникиде в его отношениях с напарником.       «6. Они уважают друг друга»

***

      Наверное, именно так выглядит Ад.       Каменные стены, что сминаются будто бумага, летящие осколки — то, что совсем недавно было тайным штабом Либерты, теперь превратилось в руины. Взрывы, пожары там и тут, алое марево и пышущий в лицо жар. Грохот и крики.       А в эпицентре Ада — живой хаос. Монстр. Демон.       Кто-то, кого Куникида лишь пару минут назад назвал бы Накахарой Чуей. До того, как возникший будто из ниоткуда мафиози с ворчанием всучил Акутагаве плащ со шляпой, а затем, отойдя подальше, стащил с рук перчатки и что-то прошептал.       — Что это? — шепчет Куникида, глядя как чёрная дыра поглощает очередного несчастного.       — Порча, — отвечает Акутагава.       Сам юноша кажется совершенно невозмутимым, только Расёмон беспокойно колышется за спиной, готовый в любую секунду защитить хозяина.       — Порча? — переспросил Доппо.       — Да. Истинная форма способности Накахары-сана.       — И он… не использует её? — Акутагава посылает ему странный взгляд, и Куникида поясняет, — Я имею в виду — с такой силой Мафия давно бы уже могла править городом.       — Накахара-сан не может контролировать Порчу. Он почти как Тигр в полной форме, — лицо Рюноске, когда он говорит об Ацуши, заметно оживляется, — только если Тигр в первую очередь сосредоточен на защите, то Накахара-сан в таком состоянии не думает ни о чём, кроме бесконечного разрушения. К тому же его тело долго не выдержит. Если Дазай-сан не остановит его вовремя, ему конец.       Всё это юноша выкладывает спокойно. Будто далеко не в первый раз видит такое.       Видит, как Чуя ходит по краю, полностью отдавая свою жизнь в руки того, кто в любой момент готов был с собственной жизнью расстаться.       — И часто такое случается?       — В последний раз во время инцидента с Шибусавой. Когда Накахара-сан прикончил того дракона.       Куникида вспоминает исполинскую красную фигуру, нависшую над городом, оглушительный рёв и ударную волну, снёсшую целый район. Ему становится дурно.       Чуя уже расправился с врагами, но жуткие сгустки чёрной энергии всё ещё слетают с его ладоней. Мужчина запрокидывает голову, и сквозь грохот и шум огня слышится сумасшедший дикий хохот. Куникида начинает всерьёз задумываться над шансами на незаметный побег, когда на поле битвы появляется новый участник.       Перемахнув через обломки, Дазай бежит к Накахаре и хватает его за руку. Голубое свечение «Исповеди» разливается в воздухе, и всё заканчивается.       Доппо молча смотрит, как Чуя, покачнувшись, оседает на землю, заходясь в кашле, а Дазай не отпускает его руку.       В отношениях этих двоих по-прежнему так много вещей, которых Куникида не может понять.       — Что случится, если он однажды не успеет?       — О чём вы? — недоумевает Акутагава, — Дазай-сан всегда успевает.       Откуда?       Откуда эта непоколебимая вера?       Операция по ликвидации Либерты проходит успешно. Потерь среди детективов нет, союзники-мафиози тоже все живы, а имеющиеся раны тут же исчезают без следа стараниями Ёсано.       В итоге на больничной койке оказывается только Дазай. И то — лишь каким-то чудом, ведь несмотря на то, что он словил две пули, пытаясь добраться до Чуи, бинтованный ни за что не хотел принимать помощь Акико. Это происходило далеко не в первый раз — Дазай всегда сбегал, не обращая внимания на раны и не позволяя кому-либо из Агентства оказать себе первую помощь.       Однако Накахара неумолимо притащил его в лазарет ВДА, а затем вытолкал всех остальных (в том числе и пугающе покорную Ёсано) и запер дверь. Показался снова он только через час, утирая пот со лба и кровь с рук. Игнорируя испытывающие взгляды, он только спросил у Ёсано, где бинты, и получив ответ, тут же снова исчез за дверью.       Куникида только качает головой. Конечно, Накахара мафиози, он умеет извлекать пули и зашивать раны, но не лучше ли было доверить это профессионалу?       — Бинты, — говорит Ацуши, и тут же тушуется, когда все взгляды обращаются к нему, — никто из нас ведь никогда не видел, что там. Под бинтами Дазай-сана.       Вот оно что.       Никто не видел Дазая без бинтов. Дазай не позволял кому-либо увидеть себя без бинтов. Куникида вдруг понимает, что происходящее за дверью лазарета есть нечто невероятное и совершенно интимное.       — Как вы думаете, если мы спросим Накахару-сана, он расскажет, что там? — задумывается Ацуши.       — Нет.       Что именно «нет» — «нет, не расскажет» или «нет, мы не будем об этом спрашивать» — Куникида не знает. Он просто бросает это резкое слово, а потом гонит всех работать — отчёты по операции сами себя не напишут.       Только лишь к вечеру, когда уже все расходятся по домам, Куникида берёт запасной ключ и, тихо постучав, заходит в лазарет.       Накахара дремлет на стуле, вплотную придвинутом к больничной койке. Дазай лежит головой на его коленях, уткнувшись лицом в чужой живот. Из одежды на нём только брюки и свежий слой бинтов — теперь Доппо может видеть, что белые ленты покрывают не только руки и шею, но и большую часть груди и спины.       Куникида молча уходит и закрывает за собой дверь.       «7. Они доверяют друг другу»

***

      Всё медленно, но верно возвращалось на круги своя.       На то, чтобы найти и привлечь к ответственности всех причастных к преступлениям Либерты, потребовалось ещё некоторое время, но вот отгремело последнее судебное заседание, и шумиха вокруг этого дела постепенно начала затихать. Пострадавшие выписывались из больниц, разрушенные здания строились заново, и Куникида наконец с облегчением отложил в сторону последний отчёт.       А Накахара и Акутагава вернулись в штаб Мафии. Ацуши перестал дёргаться от теней по углам, Кенджи ещё немного грустил без своего кумира, а за столом Дазая снова стояло только одно кресло. И в этом кресле всё равно никто не сидел — бинтованный опять большую часть дня валялся на диване. Куникида привычно ворчал, но ударить или скинуть напарника пока не пытался. По крайней мере, до тех пор, пока круги под чужими глазами не станут чуть менее заметны.       Конечно, это не значило, что идеалист собирался делать напарнику поблажки. Он всё ещё не не был намерен терпеть опоздания, а тем более — откровенные прогулы. Дазай, что удивительно, редко пропускал работу, и никогда в те дни, когда он действительно нужен.       Однако всё бывает в первый раз.       Дазай даже не звонит, отписывается SMS-кой, что не придёт. Рампо, заглянув через плечо возмущающемуся Куникиде, странно хмурится, после чего плюхается в своё кресло, и тоже кому-то что-то строчит. Доппо не заостряет на этом внимание, больше сосредоточившись на том, чтобы разобрать все пришедшие на почту письма.       В этот день дела сыпятся на Агентство как из рога изобилия. Рампо, Ёсано, Ацуши и Кенджи уже на выезде, Кёка и оба Танизаки работают с информацией из офиса, а бедная Харуно бегает туда-сюда, отвечая на телефонные звонки. В конце концов Фукудзава вызывает Куникиду к себе, даёт два неразобранных дела и просит вызвонить Дазая, раз уж такая ситуация. Идеалист терпеливо звонит шестнадцать раз и строчит десяток гневных SMS, прежде чем окончательно взбеситься и поспешить в общежитие.       Взбегая по лестнице, он уже лелеет мысли о скорой расправе, после которой Доппо выволочет Дазая на работу и заставит бегать и трудиться наравне со всеми в этом жутком аврале. Эти мысли согревают его, когда он заносит кулак, чтобы постучать — звонок в комнате исправно не работает (или же кто-то его исправно ломает). Тут только Куникида замечает, что дверь приоткрыта, и закатив глаза, быстро заходит, начиная громко и со всем недовольством говорить уже в коридоре:       — Дазай, ты знаешь, сколько раз я тебе звонил? Когда ты уже научишься…       Зайдя в комнату, он давится последней фразой, хрипя и открывая-закрывая рот, будто выброшенная на берег рыба, под шокированным взглядом двух пар глаз. Первая принадлежит Дазаю, прижатому к постели грудью, а другая — Накахаре, навалившемуся на него.       Они раздеты не полностью, поэтому Куникида (Слава Богу!) не видит подробностей, но по откровенной позе и сбитому дыханию очевидно, что он застал их в самом разгаре событий.       Доппо очень хочется сказать нечто нецензурное, и ему, наверное, даже почти не было бы стыдно, но всё, что он может — это закончить:       — Закрывать дверь.       Дазай заливается краской, и это последнее, что видит Куникида, прежде чем в него летит подушка, утяжелённая гравитацией, заставляя сбросить с себя оцепенение и спасаться бегством.       — Подожди полчаса, чтоб тебя! — доносится вслед голос Накахары.       Куникида выбегает из комнаты и чуть ли не кубарем скатывается вниз по лестнице, прежде чем остановиться и отдышаться, пока мысли роятся у него в голове.       «Хочу забыть это»       «Он поэтому остался дома?»       «Я его убью. Потом»       «Может, ну его, сам справлюсь?»       «Полчаса?!»       «Ну почему именно я?»       В общем потоке мелькает идея взыскать с Накахары денег на психолога, но даже после увиденного Куникида всё ещё хочет жить.       Накахара появляется на лестнице в полном облачении и с сигаретой в зубах и, бросив из-под шляпы угрожающий взгляд, удаляется. Показавшийся следом Дазай выглядит растрёпано и немного растерянно, но при виде Куникиды тут же расплывается в широкой улыбке.       — В следующий раз стучи громче, Куникида-кун. Итак, что у нас за дело?       Неловкость преследует их ещё некоторое время. Доппо силится не таращиться на напарника за его спиной и старательно выдавливает из своей головы увиденную картину. Дазай на удивление не проблемный и тихий и говорит только по делу, пусть и продолжает старательно улыбаться.       Благо, дела оказываются хороши — достаточно хороши, чтобы целиком и полностью увлечь их обоих вплоть до позднего вечера. Сосредоточившись на расследовании, напарники быстро вспоминают, как работать вместе, не пряча глаза. Но потом дела завершаются, безумный рабочий день подходит к концу, а Дазай и Куникида сидят в одном такси в неловкой тишине, пока первый интенсивно барабанит пальцами, а второй листает блокнот, не видя перед собой букв.       Заканчивается всё тем, что Дазай внезапно останавливает таксиста на полдороги и, не слушая возражений, затаскивает Куникиду в бар. Тот поначалу отнекивается — но, чёрт возьми, после сегодняшнего ему действительно требуется выпить.       Бар, в который приводит его Дазай, — маленькое скромное, но на удивление уютное местечко. Мягкий приглушённый свет и ненавязчивый джаз делают своё дело, и Доппо расслабленно устраивается на высоком стуле. Дазай кивает бармену, и тот без лишних вопросов приносит два стакана виски. Мужчины молча выпивают, и только после этого идеалист наконец чувствует в себе силы начать разговор.       — Извини, мне не следовало вот так врываться.       — Извини, мне следовало закрыть дверь, — одновременно с ним говорит Дазай, а затем с лукавой улыбкой добавляет, — Я не должен был позволить милому наивному Куникиде увидеть что-то подобное.       Куникида прочищает горло и делает ещё глоток виски, пребывая в полном смятении. Извинение от Дазая, пусть и приправленное небрежностью и полушутливой манерой — это определённо что-то новенькое.       — Ты поэтому отпросился с работы? — спрашивает он на втором бокале.       Поначалу он злился, но это чувство быстро сошло на нет. В конце концов, Дазай взял отгул, чтобы отдохнуть, а как он будет отдыхать, это уже его личное дело.       — Не совсем, — бинтованный жестом просит бармена ещё повторить, — мне просто было нехорошо, а Чуя… Ему написал Рампо.       Нехорошо? По мнению Куникиды, Дазай выглядит совершенно здоровым. Ну и ладно. Ловить напарника на лжи сейчас совершенно не хочется.       — М, понятно, — выдаёт он в итоге, — надеюсь, Чуя как следует помог тебе.       Всю двусмысленность своих слов он осознаёт уже после того, как Дазай давится виски и краснеет ушами. Но то ли алкоголь играет свою роль, то ли желание отыграться на непривычно смущённом напарнике — не со зла, а просто для восстановления справедливости — Куникида всё же собирает всю свою невозмутимость и добавляет:       — Но, если честно, не думал, что ты снизу.       Будь он чуть более трезвым, давно бы провалился сквозь землю. Но это определённо того стоит — потому что Дазай поворачивает к нему пылающее лицо с совершенно круглыми глазами и целую минуту просто молчит.       А потом запрокидывает голову и смеётся — долго, звонко и совершенно искренне. И Куникида вдруг думает, что Дазай совсем не страшный. По крайней мере, Куникиде можно его не бояться.       — Куникида, ты думал об этом?       Разве что следует бояться того, как легко его собственные слова могут обернуть против него же.       — Вовсе нет! Просто я видел вас во время медленного танца на банкете, и… Накахара выглядел так, как будто это он соблазнял тебя.       — Так ты ещё и подглядывал! Куникида, да ты извращенец!       — Заткнись! Я уже жалею, что заговорил об этом!       — Ну почему же? Думаю, это хорошая возможность объяснить тебе некоторые вещи, Куникида-кун, — Дазай снова просит повторить.       Бармен, совершенно равнодушный к разговору за стойкой, разливает виски по стаканам. Янтарная жидкость бросает вокруг себя тёплые блики.       — Что ты имеешь в виду? — хмурится Куникида.       — Мы двое мужчин в отношениях, — поясняет собеседник, — Мужчин. Нет такого, чтобы, кто-то исполнял «мужскую» или «женскую» роль. Нет кого-то, кто должен всегда быть «сверху» или «снизу». Когда люди думают подобным образом, они будто пытаются подстроить чужие отношения под привычную им картинку. Хотя, я должен тебе сказать, женщина тоже не обязательно является принимающей стороной.       Поразительно то, насколько серьёзно, без шуток и пошлых формулировок, Дазай всё это говорит. Даже если Куникиде всё равно требуется некоторое время, чтобы осознать то, что до него в действительности пытались донести.       — То есть вы… ну… меняетесь?       — Ага, — напарник пододвигает к нему его стакан, и Куникида послушно его берёт, — некоторые люди называют это «универсальность».       Идеалист думает, что пожалеет о своём следующем вопросе, но всё же…       — А… эм… насчёт твоих слов о женщинах…       За следующие полчаса Куникида, кажется, узнаёт о сексе больше, чем за всю свою взрослую жизнь. Дазай, воодушевлённый алкоголем, очень разговорчив. Более того, Куникида как-то позволяет втянуть себя в эту беседу.       Сидеть с Дазаем в баре и говорить о сексе — это, пожалуй, самая странная ситуация, которую он только мог представить. Но Куникиду всё устраивает — мягкий свет, джаз, вкусный алкоголь и неформальная беседа без малейшей тени той напряжённости и того чувства угрозы, которые преследовали его ещё совсем недавно.       Утром он просыпается в своей квартире, но почти не помнит, как туда попал — остаток вечера словно бы в тумане. Куникида лежит на одеяле и во вчерашней одежде, подложив родной блокнот под щёку. Пролистав оный, идеалист обнаруживает новую запись, сделанную пусть безобразно кривым и дрожащим, но явно принадлежащим ему почерком:       «8. У них насыщенная сексуальная жизнь»       Куникида краснеет, припоминая события и разговоры вчерашнего дня, но запись решает оставить — всё-таки, насколько мог судить идеалист, это полная правда.       Беспокоиться нужно о другом. На телефоне Куникиды три новых сообщения. Первое от директора Фукудзавы — с благодарностью за работу и искренним пожеланием отдохнуть хотя бы несколько дней. Второе от Дазая: там где-то с десяток фотографий, на которых Доппо пускает слюни на барную стойку, а также совместное селфи напарников.       Третье сообщение приходит вместе с уведомлением о переводе круглой суммы на счёт Куникиды. В нём всего одно предложение: «Твоя компенсация, очкарик».

***

      Вскоре после этого случая Дазай переехал к Накахаре.       Произошло это как-то совершенно тихо и незаметно — коллеги, как правило, не навещали бинтованного в его жилище, а потому о переезде узнали только тогда, когда Фукудзава предложил Кёке переселиться в освободившуюся комнату. Все тут же завалили Дазая вопросами, но тот только улыбался и пожимал плечами.       Куникида не мог понять, почему он чувствует странную печаль. И, как выясняется, не он один.       Ацуши подсел к нему во время обеденного перерыва. Довольно дерзко для прежнего Ацуши, но борьба со Смертью Небожителей закалила характер мальчишки.       — Что вы думаете по поводу переезда Дазай-сана? — вот так сразу, без лишних предисловий.       — Почему ты спрашиваешь меня об этом, шкет?       — Он не сказал никому. Не похвастался. Мне кажется, если бы мы его не спросили, Дазай-сан так бы и не рассказал об этом. Я не говорю, что он обязан отчитываться перед нами, но, — Ацуши застенчиво взъерошил волосы на затылке, — я имею в виду, он очевидно рад, но ни с кем не поделился этим.       Куникида задумчиво кивнул.       — И ещё, — парень опустил глаза, — Дазай-сан не перевозил вещи. Вся эта суета с переездом — этого не было. Он просто ушёл, будто в любой момент был готов сняться с места, будто и вещей у него своих не было. Будто… у него и не было дома.       Куникида крепче стиснул чашку с чаем и молчит.       — В Дазай-сане много таких мелочей, которые… беспокоят. Вы ведь тоже их замечаете? И другие в агентстве тоже. Мы же всё-таки не слепые, и мы детективы, — Ацуши вздохнул, — но никто не говорит об этом. Не спрашивает и старается не думать.       — Не думаю, что это наше дело.       «Правда? Ты действительно так думаешь?»       — Но почему? Почему не наше? Почему мы вечно оглядываемся по сторонам, и ждём, что кто-то поможет вместо нас?       Похоже, у Ацуши накипело.       — А ты думаешь, Дазаю нужна помощь?       Парень долго молчал, разглядывая свой отядзуке, к которому так и не притронулся.       — Помните тот случай пару недель назад? — такое забудешь, пожалуй, — Я спросил у Рампо-сана, почему он написал Накахаре-сану.       Это и самому Куникиде было интересно. Если бы не SMS детектива, можно было бы избежать всей той неловкости, что Доппо испытал в тот день. И потом тоже. Кстати, он перепробовал множество разных способов вернуть деньги, даже обратился к Катаю, но всё тщетно — неприлично большая сумма всё ещё лежала у него на счету. В ответ на прямую просьбу Накахара умело притворился, что не знает, о чём речь.       — Он сказал, что Дазай не написал бы сам, пусть даже ему и было плохо.       — Что значит это «плохо»? Он выглядел вполне здоровым в тот день.       — Не думаю, что он имел в виду здоровье. Не физическое так точно.       Куникида открыл рот, а потом застыл, осенённый болезненной догадкой.       — Это давно с ним. Очень давно. Но он никогда даже не пробовал позвонить хоть кому-то из нас. Будто мы отмахнёмся от него. Но… мы бы не стали. Мы же не стали бы, Куникида-сан? — старый Ацуши давно бы уже расплакался, да и этот уже на грани, — Дазай он ведь наш… наш…       Парень не договорил, сделав странный жест в воздухе. Куникида не мог его за это осуждать. Он и сам не знал, как назвать эту тонкую тёплую связь между Дазаем и ВДА, которую тот так лелеял незаметно для самого себя.       — У него есть Накахара, — попытался Доппо успокоить не столько собеседника, сколько себя.       — Да, Накахара-сан, — улыбнулся Ацуши, — теперь, когда он рядом, Дазай-сан не хочет умирать. Больше нет. Но… одно дело перестать себя калечить, совсем другое — избавиться от мыслей об этом. От мыслей, заставляющих делать такое, — парень поёжился, — такие вещи не делаются за один день. Накахара-сан делает Дазай-сана счастливым, и я подумал… Почему он должен делать это в одиночку? Вот, что я хотел сказать.       Закончив, Ацуши нервно разломал палочки и наконец принялся за отядзуке, пока Куникида молчал, обдумывая его слова.       Борьба со Смертью Небожителей изменила их всех. Доппо перевёл взгляд на свои руки, вспоминая ослепительный свет и боль, которая, казалось, выжгла и опустошила его до дна. Но он всегда боролся за свои идеалы. И, приходя в Агентство по утрам, видя лица коллег, слыша приветствия и браня кого-то за ошибки, он чувствовал, что это всё не зря.       Куникида думает о Дазае, который раз за разом рушил его планы, пока нападки на идеалы не стали повседневным вызовом, пока мелочное отчаяние не исчезло без следа из сердца идеалиста, оставив лишь непоколебимую решимость. Думает о человеке, который привёл Ацуши в Агентство и дал Кёке надежду. Думает о том, как много на самом деле каждый из них получил в ВДА.       О том, что, возможно, Дазай тоже здесь что-то искал.       Спустя пару дней после этого разговора Дазай в кой-то веки оказывается в реке не по своей вине.       Всё происходит очень быстро. Вот они гонятся за грабителем, тот берёт в заложники случайного школьника, проходившего по мосту, и приставляет пушку его голове. Вот Дазай с ленивой небрежностью замечает, что успел вытащить все пули ещё до этого, и преступник пару раз впустую щёлкает пистолетом с выражением ужаса и ярости на лице. А в следующую секунду мальчишка уже летит в воду, а преступник бросается прочь.       Обычно спасением людей занимается Куникида, но в этот раз Дазай, оказавшийся гораздо ближе, решительно перепрыгивает через перила прежде, чем напарник успевает что-либо сообразить. Доппо на чистых инстинктах догоняет преступника, вырубает его и приковывает к забору наручниками, а вернувшись, обнаруживает насквозь мокрого напарника, утешающего такого же мокрого школьника. Того трясёт от шока, но вкрадчивый ласковый голос Дазая успокаивает его, и, когда прибывает полиция, у них уже есть обезвреженный преступник и вполне адекватный свидетель.       Всё хорошо, что хорошо кончается, но кончается всё тем, что поздним вечером Дазай сидит в офисе, мокрый и показательно несчастный, пока Куникида ругается по телефону с человеком из полицейского управления. Мерзавец-грабитель оказывается наглым молодым человеком, отец которого занимает не последнее место в полиции.       — Да какие ошибки молодости?! — орёт Куникида в трубку, — Этот парень совершил ограбление, нанёс серьёзный вред имуществу, у него нелицензированное оружие, он, в конце концов, захватил заложника!       — Весело тут у вас.       Накахара проходит в офис, как ни в чём не бывало.       — Чуя! — Дазай радостно сверкает глазами, — Ты чего здесь?       — Это ты мне скажи, — мафиози издаёт полный раздражения вздох, — почему о том, что мой парень свалился в реку, я узнаю не от своего парня, а от Акутагавы? Откуда он-то об этом узнал?       — Подозреваю, что от Ацуши, — бинтованный виновато улыбается, — И, Чуя, ты же сам просил не отвлекать тебя от работы.       — Я просил не писать мне пошлые SMS, пока я ломаю кости всяким ублюдкам. Здесь другое дело.       — Да ладно тебе, Чуя. Всё же хорошо.       — Очень. Так хорошо, что с тебя даже капает.       — У нас есть все доказательства, — рычит Куникида, — записи с камер, показания свидетелей… Да мы сами свидетели!       — Чего это он? — спросил Накахара, косясь на идеалиста.       — Да у нашего горе-грабителя оказались неплохие связи.       — М, вот как.       Тем временем Куникида уже был близок к срыву.       — Слушайте вы, — обычно он старается до последнего сохранять лицо, но это уже просто невыносимо, — мне плевать, чей он сын, он должен понести наказание за то, что сделал… Никому я не угрожаю!       Подошедший Накахара забирает у него телефон быстрее, чем он успевает что-либо сообразить.       — Алло. О, Мичидзаки-сан? Как делишки? Отлично, — Чуя расслаблено опирается бедром о край стола, — Слышал, у вас там пацан какой-то буянит, чей там он сын, вы говорите? А, Ямады-сана! Бойкий парнишка растёт, ничего не скажешь. Из-за него моему парню даже пришлось поплавать в реке, представляете? — на губах мафиози играет хищная улыбка, — Передавайте от меня привет Ямаде-сану, надеюсь, он всё так же добросовестно исполняет свои обязанности. Да, да, такой чудесный полицейский, все так его уважают, ведь он не из тех разжиревших ублюдков, у которых по три любовницы и взяток полные карманы. Скажите, я с величайшим любопытством буду наблюдать за дальнейшими успехами его сына… Ага… Да… О, не стоит… До свидания.       Он нажимает на кнопку отбоя и небрежно кидает телефон обратно Куникиде.       — Что ты… — пытается возмутиться тот, но его не особо слушают.       — Порядок, — мурлыкает мужчина и возвращается к Дазаю, — в следующий раз, если случится что-то подобное, звони сразу.       — Неужели малыш Чуя беспокоится обо мне?       — Да, придурок. Я беспокоюсь о тебе, — Накахара швыряет собеседнику какой-то пакет, — Давай, переодевайся, и пошли домой.       — Даже так? — бросает Дазай небрежную пустую фразу, но даже так в голос просачивается тепло, — Это похищение, Чуя.       — Даже не живи мы в одном доме и не будь ты моим парнем, — с каждой фразой Чуя делает по одному шагу, неумолимо приближаясь к Дазаю, замершему в своём кресле, — я всё ещё мафиози, Дазай. Если мне что-то нравится, — подойдя вплотную, он наклоняется к чужому лицу, нависая над бинтованным, — я просто прихожу и беру это.       Дазай сглатывает.       — Но ты же не заставишь меня взять ещё один грех на душу? — Чуя вдруг подаётся вперёд и, зарывшись рукой в перчатке в тёмные волосы, прижимается лбом ко лбу сидящего, — Зачем, если ты можешь прямо сейчас наконец переодеться и поехать со мной в нашу квартиру? М, Осаму?       Куникида спешит отгородиться от происходящего папкой с документами, потому что даже до него, явно лишнего здесь, доходит оглушительное тепло произнесённых слов.       — Я… — из Дазая, кажется, и вовсе выбило весь воздух, — дай мне пять минут.       И, прихватив пакет с вещами, он поспешно скрывается за дверью.       Чуя издаёт непонятный развеселённый звук, затем находит в карманах плаща сигареты и зажигалку и закуривает.       — Мы в Агентстве не пользуемся преступными методами, — ворчит Куникида.       — Без этих преступных методов вы бы ещё сто лет возились, — спокойно отзывается Накахара, — порою эффективность важнее законности, — увидев, что собеседник готов возразить, он резко вскидывает руку в перчатке, — я не хочу сейчас об этом спорить. Просто дай мне уже забрать Дазая и уехать.       — Не каждый день такое увидишь, — качает головой идеалист.       — Что именно?       — Как кто-то носится с Дазаем, будто он какое-то сокровище, — Доппо пытается перевести всё в шутку.       — Будто?       Идеалист подавляет в себе желание съёжиться под пронзительным взглядом голубых глаз.       Дверь скрипит, и в офис возвращается переодетый Дазай. В джинсах и светлой уютной толстовке, с волосами, вьющимися от влаги, он кажется совсем молодым. И ведь так и есть, вдруг понимает Доппо с внезапной болью. Дазаю — им всем — всего лишь двадцать три года.       Порою Куникиде кажется, что за упорной работой и бесконечной погоней за идеалами он что-то упускает. Когда это он успел стать романтиком?       — Пока, Куникида-кун! Не скучай!       Идеалист бурчит что-то в ответ, но парочка уже скрывается за дверью.       Кажется, в офисе становится чуточку светлее.       Доппо вздыхает и наконец кладёт дело об ограблении в стопку раскрытых. Затем извлекает «Идеал» и открывает уже немного потрёпанную страницу. Первоначальная цель списка постепенно начинает ускользать от него. И сколько там должно быть пунктов, чтобы причин было достаточно?       Тем не менее, почему-то пока не хочется ставить точку.       «9. Чуя искренне заботится о Дазае»       Куникида тоже постарается.       Ну, он пытается.       Он берётся за то, что действительно долгое время не даёт ему покоя — режим дня Дазая Осаму. Потому что невозможно представить себе что-то более неидеальное, бестолковое и разрушительное.       Куникиде требуется не так уж и много, чтобы собрать все данные: среднее время всех дел, в которых они участвуют, работа, которую Дазай выполняет тайком от чужих глаз, и, что наиболее важно, график Накахары (тоже совершенно сумасшедший и ненормированный, но, наверное, вполне обыкновенный для мафиози). Результаты его маленького расследования неутешительные — идеалист в упор не понимает, где во всём этом клубке событий Дазай находит время поспать. Потому что если Дазай не на работе, то он обязательно с Накахарой, и Куникида, который отчаялся залечить рану, нанесённую его психике, думает, что они вряд ли в это время спят.       Единственное более или менее свободное время — это время, которое Дазай проводит, бездельничая в офисе ВДА. Чуя в это время обычно в Мафии, а Осаму всё равно игнорирует бумажную работу — и Куникида неожиданно злится, понимая, что то время, которое бинтованный придурок впустую тратит в офисе, раздражая коллег, он мог бы использовать для здорового сна.       Поэтому скрепя сердце Куникида решает пойти против рабочего графика во имя рациональности.       — Дазай, иди домой.       — М? — Дазай отвлекается от того, что пытается уговорить Ацуши на эксперимент с кошачьей мятой, — Прости, я не расслышал, Куникидушка.       Доппо закатывает глаза, но всё же старается сохранить спокойное выражение лица и ровный тон.       — Иди домой, говорю. На сегодня можешь быть свободен.       Дазай поворачивается к нему всем корпусом:       — Куникида, ты не заболел? Это же мои рабочие часы! А как же священное расписание? Как же ответственность? Ах, — он картинно прижимает ладонь ко рту в притворном ужасе, — Куникида, ты не можешь всерьёз предлагать мне подобное! Ты же своими руками рушишь законы мироздания!       Идеалист не может сдержать раздражённого цыканья.       — Ничего там не разрушится, — буркает он, — ты всё равно ничего не делаешь, так что лучше иди домой.       — Но… — Дазай удивлённо смотрит на него, — Ты серьёзно?       — Да, я серьёзно, — Доппо утыкается в компьютер, стараясь оставаться невозмутимым и не показывать смущения, — я хочу обсудить с директором твоё расписание. Думаю, он согласится со мной — какой от тебя прок, если ты не работаешь толком. Неплохо будет составить тебе отдельный график, чтобы ты наконец перестал всем мешать.       Ответом ему служит тишина.       — Дазай?       Куникида снова смотрит на напарника. Лицо у того совершенно рассеянное.       — То есть, я…       — Да иди ты уже, — вздыхает идеалист.       Дазай, помаявшись ещё немного, послушно выходит за дверь. Доппо провожает его удивлённым взглядом — вопреки всем ожиданиям бинтованный не выглядит радостным. Ко всему прочему — Ацуши как-то уж очень странно на него смотрит.       — Что ещё? — он резко поворачивается, заставляя Накаджиму вздрогнуть.       — А это не слишком? — парень толикой тревоги косится в сторону закрывшейся двери, — Я имею в виду, что Дазай-сан, конечно, бывает немного шумным, но я не думал, что вы настолько сильно не хотите его видеть.       Куникида открывает было рот, чтобы возразить, да так и застывает. Потом с грохотом, заставившим бедного Ацуши взвизгнуть, вскакивает из-за стола и, ничего не объясняя, быстрым шагом выходит за дверь.       Дазай, к счастью, решил воспользоваться лестницей и шёл медленно, будто нехотя. Ещё по опущенным плечам Куникида уже понимает, что, кажется, опять сглупил. Догоняет напарника он уже бегом и, схватив за плечо, разворачивает к себе.       — Если хочешь, — выпаливает идеалист, порядком запыхавшись.       — Чего? — Дазай выглядит ещё более растерянным.       — Я не так выразился, — выдыхает Куникида, отдышавшись, — я хотел сказать, ты можешь уйти, если хочешь. А можешь остаться. Как хочешь.       — Хэй, Куникида, ты чего такой взволнованный? — смеётся Дазай, — Всё в порядке. Всё так, как ты и сказал, если я не работаю, то какой смысл мне быть здесь?       — Смысл тут не при чём, — качает головой идеалист, — я… дело не в рациональности. Ты не инструмент какой, чтобы думать о тебе вот так. Я просто подумал, что у тебя не так уж и много свободного времени, а ты, вместо того, чтобы отдыхать, пинаешь балду в Агентстве. Ты… разве сам бы не хотел пойти домой и нормально поспать?       С каждым словом глаза бинтованного расширяются от изумления. Замолчав, Куникида настороженно следит за его реакцией. На этот раз он же всё правильно сказал?       — Ты и правда заботливая мамочка, да, Куникида?       Дразнится он привычно, но его улыбка при этом выглядит так, будто Дазай не может определиться — радоваться ему или плакать.       Потом, помолчав, он добавляет:       — Если честно, я не думаю, что смогу уснуть. Мне… не нравится находиться в квартире в одиночестве, — беспечный голос и взгляд, направленный в окно, — так что, если вы не против…       И Куникида чувствует себя таким идиотом, потому что всё это время у Дазая на самом деле был отдых. Отдых в офисе ВДА, в окружении людей, рядом с которыми Дазай меньше всего боялся быть уязвимым.       — Нет, — поспешно отзывается Куникида, — нет. Забудь всё, что я сказал до этого. Давай вернёмся в офис.       Они поднимаются обратно, и у самой двери идеалисту кажется, будто напарник одними губами шепчет «спасибо».       Тему эту они больше не поднимают, и директору Куникида ничего не говорит. Дазай продолжает часами дремать на диване, то и дело подкалывать Ацуши, как бы шутя давать наставления Кёке и действовать Куникиде на нервы. Неидеально, но… правильно.

***

      Кенджи прямо светился.       Куникиде оставалось только вздохнуть. При всех своих попытках хоть как-то регулировать поведение коллег, в случае с Кенджи он сдался довольно быстро. Простой деревенский мальчишка, искренний и беззаботный настолько, что это бывало опасно.       Только вступив в Агентство, Доппо задавался вопросом — каким образом Фукудзава вообще набирает себе работников? Ни у кого из них, кроме Куникиды, не было полного образования (какую истерику он закатил, когда выяснил, что у Йосано не было и нет диплома врача!), должного воспитания и справки о психологической профпригодности (Куникида уверен, что заполучить такую они могли бы только шантажом и пытками). Не то чтобы сам Куникида был завидным кадром для силовых структур, но всё же он считал себя лучшим вариантом.       Уже позже Доппо понял — идею Агентства наиболее чётко передавало название способности директора. «Все люди равны». Учитель математики с парой месяцев опыта работы? Ребёнок из деревни? Брат и сестра, вчерашние школьники, состоящие в отношениях пугающего уровня близости? Бывший мафиози? Не важно. Значение имел только вступительный экзамен. Только он показывал — подходит ли человек Агентству или нет.       Солнечный, беспечный Кенджи, которого, казалось невозможно было сломить никакими невзгодами, подходит прекрасно. И может быть, может быть, его наивность и невежественность в вопросах городской жизни иногда даже можно счесть очаровательными.       — Куникида-сан, возьмите, — на стол идеалиста легла розовая резинка с крупной бусиной в виде котика, — я уверен, вам она отлично подойдёт!       Куникида снова вздохнул.       Владелец магазина бижутерии, которому Кенджи сегодня помог, оказался настолько благодарен, что ни с того ни с сего всучил мальчику целую коробку дешёвых детских украшений. Миядзава даже не подумал отказаться, и теперь с увлечением перебирал содержимое коробки вместе с сияющей Кёкой. Всевозможные заколочки, резиночки, браслетики, бусы, колечки и значки усеяли стол сплошным ковром.       Куникида отодвинул от себя розовый презент и продолжил было печатать, но тут новый голос, прозвучавший в офисе, заставил его снова поднять голову.       — Я так погляжу, вы решили податься в новый бизнес, — Накахара с усмешкой смахнул несуществующую пылинку со своего плеча.       Чуя заглядывал в офис не так уж и часто, но всё же достаточно, чтобы «парень-мафиози твоего коллеги» перестал удивлять кого бы то ни было. Тем более если Дазай заранее извёл всех бесконечным трёпом о том, что сегодня его ждёт «умопомрачительное свидание с умопомрачительным коротышкой».       — Накахара-сан! — Кенджи, радостно сияя, оторвался от своего увлекательного занятия, — Здравствуйте! Чудесно выглядите!       Накахара и правда приоделся к свиданию — на нём были свободные брюки с высокой талией и поясом, бордовая водолазка и стильное двубортное пальто антрацитового цвета. Только перчатки и шляпа, как отметил Куникида, остались те же.       — Привет, пацан, — Чуя эффектным жестом приподнял шляпу, — Здравствуй, Кёка.       — Здравствуйте, — кивнула девочка и сообщила, — Дазай встречается со свидетелем, но скоро должен быть здесь.       Накахара посмотрел на наручные часы, цокнул языком, но промолчал.       — Не хотите пока с нами, Накахара-сан? — предложил Кенджи, — Тут ещё столько всего! Уверен, для вас тоже что-нибудь найдётся!       Если не считать Дазая, от которого можно было ждать чего угодно и когда угодно, этот мальчик был единственным, кто мог предложить Накахаре Чуе, грозному мафиози и члену Исполкома, скоротать время, копаясь в детских украшениях. И, что самое удивительное, Чуя, тоже немного шокированный таким предложением, всё же хмыкнул и, подойдя к детям, присел на свободный стул.       — И всё-таки, откуда у вас всё это?       Кенджи принялся увлечённо рассказывать о сегодняшнем деле, пока Накахара слушал его с расслабленной полуулыбкой, вертя в руках рассыпанные по столу безделушки.       Пожалуй, эти двое — Кенджи и Кёка — были первыми, с кем Чуя поладил в Агентстве. Кенджи искренне восхищался мафиози, а Кёку с ним объединяла общая наставница, и девочка ещё со времён пребывания в мафии питала к мужчине уважение и симпатию. И пусть Накахара и пытался держать лицо, мало кому было не ясно — ему было приятно такое отношение, и детей он обожал.       Вот тебе и один из самых опасных мафиози. Сидит в офисе Детективного Агентства и вместе с двумя подростками перебирает детскую бижутерию.       — Накахара-сан! — вдруг ахнул Кенджи, — Это точно вам подойдёт!       Куникида снова поднял голову, не в силах совладать с любопытством, и увидел, как мальчик протянул Чуе браслет из полупрозрачного синего пластика. Совсем простой, но даже Доппо, не слишком смыслящий в моде, мысленно согласился с Кенджи — такая вещица Накахаре бы подошла. Всяко лучше, чем розовые резинки с котиками.       А вот сам Чуя внезапно подарок не оценил. Улыбка сползла с лица, и он уставился на браслет. Выражение его лица было совершенно непонятным, но явно не радостным.       — Накахара-сан? — Кенджи, улыбаясь по-прежнему ярко, глядел на мафиози с ожиданием.       — Ох, — дёрнулся Чуя, будто бы приходя в себя, — да… Спасибо, Кенджи-кун.       Он взял браслет двумя пальцами. Кенджи с Кёкой увлечённо продолжили своё занятие, а Чуя, не то напряжённый, не то поникший — будто и не здесь вовсе — так и сидел, глядя на синий браслет. Потом поднялся, слабо отшутившись на вопросы Кенджи, и ушёл к окну, где и стоял, пока не пришёл Дазай.       Дазай тоже решил изменить привычному образу во имя свидания, отдав предпочтение обтягивающим джинсам, синей клетчатой рубашке и светло-коричневой куртке. Он вошёл в офис, что-то весело напевая себе под нос, и, увидев Чую, с сияющим лицом сделал пару шагов в направлении своего парня, но потом остановился. Оглядел Накахару уже более внимательно, почти сканируя опущенную голову, задумчивое лицо, обращённое к окну и, наконец, сжатый в напряжённых пальцах синий браслет. Глаза Дазая блеснули пониманием.       Он остановился, что-то обдумывая, а потом резко подошёл к столу, заваленному украшениями, и, бросив извиняющуюся улыбку ребятам, принялся что-то сосредоточенно искать. Затем решительно подошёл к Чуе и, бесцеремонно вырвав из чужих пальцев браслет, выбросил его в открытую форточку. А когда Накахара поднял на него удивлённый взгляд, с улыбкой всучил ему в руки что-то другое.       Куникида невольно вытянул шею и увидел, что это был брелок. Дешёвый детский брелок в виде маленькой собачки.       И Чуя вдруг будто бы ожил. Усмехнулся, поглаживая пластик, отвесил Дазаю подзатыльник и спросил:       — Какого чёрта так долго, глупая скумбрия?       — Ну-у-у, Чуя, не злись! Я здесь, и я в полном твоём распоряжении!       — Эй, ну-ка погоди, — вклинился Куникида, — я всё понимаю, но может ты сначала перескажешь показания свидетеля?       — Нет нужды, я всё записал, — Дазай, подскочив к столу напарника, положил перед ним салфетку из кафе.       Куникида уставился на салфетку, как на восьмое чудо света. Дазай сделал что?       — Всем пока, я убежал, — бинтованный ухватил за локоть подозрительно покорного Накахару и скрылся за дверью офиса.       — Дазай! — крикнул Доппо ему вслед, но было поздно.       На салфетке была одна единственная фраза «ищите мать». Очень информативно, Дазай, спасибо.       Куникида со вздохом откинулся в кресле, буравя взглядом закрывшуюся дверь офиса. Увиденная сцена не шла из головы. Доппо не знал, что произошло и причём здесь браслеты и собаки, но за всем этим явно стояла какая-то история. Интересно, как много у Дазая и Чуи таких вот историй — принадлежащих только им двоим?       — Куникида-сан, это тоже вам! — на стол посыпались разноцветные заколки, и идеалист покорно отодвинул их к остальным презентам.       Куникида честно не собирался беспокоить Дазая в тот день.       Их отношения, как напарников, стали гораздо лучше по сравнению с тем, что было год назад. Как ни крути, а с того момента, как стало известно об отношениях Дазая и Накахары, Куникида узнал о бинтованном больше, чем когда-либо.       Конечно, остались подколки и шутки. Конечно, остались вопли и нотации. Но всё стало как-то… мягче. Без острого равнодушия, без попыток швырнуть напарника куда подальше (бить человека, который встречается с исполкомом мафии, это в любом случае плохая идея), без непримиримого желания раз и навсегда исправить неидеального Дазая.       И, конечно, не было никакой проблемы в том, чтобы Дазай взял отгул. Куникида не собирался устраивать сцену и доставать коллегу звонками.       Только вот именно в этот день Дазай был очень нужен.       Проклиная весь свет, и в особенности растяпу Накаджиму, Куникида честно попытался дозвониться до напарника, но безуспешно. Пройдя через множество неудачных попыток послать за Дазаем кого-то ещё, а параллельно и через все стадии горя заодно, идеалист всё-таки смирился. Вызнал у Фукудзавы новый адрес напарника и отправился туда.       Растрёпанный и сонный, в пижамных штанах и с голым торсом, Накахара, открывший ему дверь, имел, во-первых, потрясающую физическую форму, а во-вторых, очень выразительное лицо, которое так и говорило «Ты серьёзно?».       — Извини за беспокойство, — начал Куникида, — я знаю, что Дазай взял отгул, но…       — Но у тебя, похоже, очередное дело, с которым ты не можешь справиться без скумбрии, — устало закончил Чуя, — прости, но Дазая нет дома. Ничем не могу помочь.       — В смысле? — не понял Куникида, — Вы что, поссорились?       — Ага, — кивнул Чуя, — Дазай отказался отдавать мне последний кусок пиццы, поэтому я убил его и закатал в ковёр. Если побежишь сейчас, возможно, догонишь мусоровоз.       Повисла пауза.       — Это шутка.       — Я понял, — на самом деле Куникида засомневался, — Так… ?       — Я просто отсыпаюсь, пока Дазай проводит время в другом месте, — Чуя подавил зевок, — и ему не нужна компания. Компания живого человека так точно.       — Но Ч… Накахара, он и правда очень нужен в Агентстве.       — Что у вас такое стряслось? — Чуя умело сделал вид, что не заметил чужой оговорки.       — Ацуши всё время хочет есть.       — Чт… — мужчина даже растерял свою сонливость, — Разве это не обычное его состояние?       — Нет. То есть да, но… Дело в способности. Мы сегодня столкнулись с одарённым и Ацуши попал под удар. Теперь он ест буквально всё, и никак не останавливается, — Куникида потёр переносицу, — сначала мы ничего не заподозрили, Ацуши был таким же прожорливым, как обычно, но потом он сжевал пачку бумаги, стаканчик вместе со всеми карандашами и ручками и чуть было не проглотил ножницы, а потом и вовсе начал грызть мебель. Мы связали его, но чем дальше, тем хуже — способность выходит из-под контроля, его швыряет из агрессии в слёзы и он постоянно просит есть.       Чуя длинно и с чувством выругался.       — С этого надо было начинать.       Через пару минут он уже был полностью одет и причёсан, а спустя ещё несколько минут Куникида оказался на заднем сидении роскошного красного спорткара.       — Пристегнись, — коротко кинул Чуя.       В отличие от Дазая, которого за руль нельзя было сажать никогда и не при каких обстоятельствах, Накахара вёл машину уверенностью профи и, одновременно, с игривой вольностью истинного любителя, лишь по доброте душевной считающегося с остальными участниками дорожного движения.       Они были на месте буквально через четверть часа, и этим местом было… кладбище?       Куникида с опаской покосился на мафиози, прикидывая, не собирается ли тот прикопать его по тихому, но Чуя только молча вышел из машины и, не оборачиваясь, взбежал по каменным ступеням. Идеалисту ничего не оставалось, как поспешить за ним.       Дазая он заметил далеко не сразу. Тот сидел на небольшом холме под тенью раскидистого дерева, привалившись спиной к могильному камню. Чуя замедлил шаг и остановился в паре метров от мужчины, будто бы не решаясь подойти ближе. Куникида остановился ещё дальше — он чувствовал, будто вторгается во что-то личное, в историю, которая ему не принадлежит и в которой ему нет места. Не потому, что он, Куникида, плохой. Просто люди никогда не делятся собой полностью.       Куникида не слышал их разговора — он был коротким и тихим. Затем Дазай открыл глаза и поднялся с земли. Его рука легла на могильный камень, сжимая его, будто чьё-то плечо, и даже когда Дазай, казалось, начал отходить, он всё ещё тянулся назад, касаясь кончиками пальцев. А потом Чуя потянулся к нему, и Осаму без раздумий шагнул в чужие объятия.       Было тихо. Мягкий солнечный свет заливал кладбище, свежий ветер тихо шелестел в траве на позабытых могилах.       Дазай поднял голову, с улыбкой махая Куникиде рукой, и лёгкой походкой пошёл к нему.       — Малыш Ацуши попал в неприятности, да? — спросил он, глядя в глаза.       Куникида не сразу ответил. Он смотрел в глаза Дазая Осаму посреди городского кладбища. В этих глазах не было никакой тьмы, тяжести или холода. Только покой. И нечто светлое и очень-очень тихое, разлитое между Дазаем и неизвестной могилой.       — Да, — наконец опомнился идеалист, — нужна твоя помощь.       — Всегда рад помочь нуждающимся! — засмеялся Дазай с какой-то необъяснимой искренностью и, не дожидаясь никого, вприпрыжку поспешил к машине под глухое ворчание Накахары.       Стараниями Чуи, до Агентства они доехали быстро. Ацуши всё ещё был связан, ничего не разнёс и не съел, но уже успел довести Кёку до слёз, и Куникида не знал, что из этого хуже. Появление Дазая было подобно пришествию мессии.       Этим же вечером сбежавшего одарённого отловили, и все детективы, а также присоединившийся Чуя, сполна предъявили ему за Ацуши и за свои подпорченные нервы, после чего сладкая парочка с чистой (насколько возможно) совестью укатила в закат на красном спорткаре, а Куникида остался писать отчёт.       Он думал о могиле. О человеке, который в ней лежал. О ком-то, за кого Дазай так держался. Кто это был? Может, Куникида и не узнает никогда.       И ладно. В конце концов, никто не может знать о человеке всего.       Но…       «10. Дазай и Чуя знают друг друга лучше, чем кто-либо»

***

      Куникида пил нечасто, но и ему порою хотелось пропустить стаканчик, другой. И для этого гораздо лучше подходили не большие известные бары, где гремит безвкусная музыка и хохочет пьяная молодёжь, а маленькие тихие уголки. Бар, который показал Куникиде Дазай, был, по его стандартам, идеальным местом.       После того неловкого дня Куникида иногда заглядывал туда. Хороший, но не слишком дорогой алкоголь, спокойный джаз на заднем фоне и почти полное отсутствие посетителей — всё это отлично помогало расслабиться после тяжёлого рабочего дня.       Как оказалось, сегодня не только он хотел расслабиться.       Накахара сидел, устало опираясь на стойку, плащ и шляпа лежали на соседнем стуле — все в пыли и, насколько можно было различить на чёрной ткани, в пятнах запёкшейся крови.       Куникида уже было подумал уйти, но было поздно — мафиози его заметил. Вскинул изящную рыжую бровь, а потом движением головы предложил присесть рядом.       — По работе? — спросил Чуя, стоило идеалисту устроиться на барном стуле.       — Нет, зашёл выпить. А ты?       — Расслабляюсь после работы, — рыжеволосый задумчиво покачал жидкость в стакане.       Разговор поначалу не клеился совершенно, но вот Куникида опустошил первый стакан, а Чуя прикончил свой, и от делового «Как жизнь?» и «Как дела на работе?» они перешли к непринуждённой беседе.       — И всё-таки чудак ты, очкарик, — покачал головой Накахара, — слышал, у тебя даже есть список требований к будущей девушке.       — Это критерии, которые помогут мне найти идеальную жену, — Куникида гордо поправил очки.       Мафиози присвистнул.       — Ах, жену… а тебя послушать, так ты в поисках племенной кобылы.       — Всё не так! — взвился Куникида, — Там нет ничего такого! Это просто список идеалов, который нужен для того, чтобы мой будущий брак был счастливым!       — Будущий брак… — протянул Чуя, — говоришь так, будто это дело решённое.       Он подал бармену знак повторить. Куникида сделал то же самое, не в силах придумать достойный ответ.       — Удивляюсь я тебе, — продолжал мафиози, — ты так стараешься, из шкуры вон лезешь, чтобы всё было идеально. А как дело до девушки дошло, так тебе всё готовенькое подавай. И вообще…       Он сделал несколько крупных глотков и со стуком поставил стакан на стойку.       — А ты не думал… вот даже если вдруг случится чудо, и ты встретишь эту идеальную девушку, а ты ей нафиг не нужен?       Куникида молчал. Внутри что-то неприятно сжалось, и он поспешил тоже выпить.       — Или даже не так… — Чуя положил голову на сцепленные ладони, пристально глядя на блики на деревянной стойке, — вдруг ты её встретишь… а она не нужна тебе?       — Глупости, — фыркнул Куникида, стараясь подавить непонятную скребущую тревогу в груди, — как мне может быть не нужна идеальная девушка?       — Ммм, — рыжеволосый снова приложился к стакану, — просто не полюбишь ты её, и всё тут… Ты же математик, вроде, должен понимать. Вероятность события и всё такое. Где-то она меньше, где-то больше, потому что есть ряд факторов, которые влияют на шанс взнк… тьфу… возникновения события, вот. И вот есть у тебя есть эти твои пятьдесят семь пунктов…       — Пятьдесят восемь.       — Посрать. Пятьдесят восемь факторов, все в пользу женщины… а ты берёшь, — он тыкнул Куникиду пальцем в грудь, — и не влюбляешься. Может же такое быть?       Куникида снова молчал.       — А, может быть, и наоборот, — вдруг совсем тихо сказал Чуя, укладывая подбородок на сложенные на стойке руки, — всё, абсолютно всё против него, против вас… но какое это имеет значение, если никто другой тебе не нужен?       «Нехило же его развезло», — подумал Куникида.       — Как это было? — спросил он прежде, чем успел подумать, — У вас с Дазаем?       Чуя помолчал немного. Потом зарылся лицом в сложенные руки и выдал череду слов, единственным нематерным из которых было слово «сложно».       — Мы же подростками познакомились, — сказал Накахара, — кажется, уже тогда что-то такое было между нами, но… Я не понимал его. Не понимал себя. Не понимал, почему всё просто не может быть хорошо. Меня к тому времени и так уже судьба потрепала, и во мне не осталось терпения. Я был готов загрызть любого, кто усложнял мне жизнь, не разбираясь ни в чужих причинах, ни в истинных намерениях. А Дазай… ох уж этот Дазай. Суицидник. Псих, каких поискать. Полный придурок. Мразь последняя. В чувствах полный лох. Как языком по пустякам молоть, так пожалуйста, а о том, что на душе — ни слова.       Он махом допил из стакана.       — Даже не возьмусь сказать, сколько крови мы друг другу попортили. Сколько боли причинили.       Чуя вздохнул и снова махнул рукой бармену.       — Нам понадобилось четыре года провести порознь, чтобы мы оба наконец-то повзрослели.       — А это не слишком? — спросил, не выдержав, Куникида, — Все эти страдания…       — В жизни ничего не бывает просто, — усмехнулся Накахара, принимаясь за новый стакан, — сложно было и будет.       — Я не согласен с этим, — покачал головой идеалист, — вот поэтому у меня есть все эти критерии для идеальной девушки. Я сразу обозначил то, чего жду. Может, найти это будет непросто, но зато, когда найду, у меня будет прекрасная жена и идеальная семейная жизнь. Разве так не лучше?       — Тебе, может быть, и лучше, — пожал плечами мафиози, — но знаешь… Спустя все эти годы танцев на граблях, то, что у меня с Дазаем есть сейчас… Это, блин, лучшее, что есть в моей жизни.       Ещё один стакан подошёл к концу.       Когда Дазай приехал забрать своего порядком надравшегося парня, Чуя уже пускал слюни на стойку. Но когда бинтованный, посмеиваясь, принялся стаскивать его со стула, тут же сердито забормотал, заплетаясь:       — Рки прчь! У меня парнь есть!       Дазай откровенно заржал.       — Я смотрю, ты хорошо провёл время.       Чуя разлепил глаза и сфокусировал их на Дазае.       — Осаму! — он вдруг улыбнулся и повис на бинтованном всей своей пьяной тушкой, — А мы тут это… о любви гврррли, вот… у оччкарика столько пунктов… шкарзная она, его идеальная деввшшшка…       — Решил присоединиться к культу? — спросил Дазай, забрасывая его руку себе на плечо, — Бросишь меня и будешь искать свою идеальную?       — Нннет, — замотал головой Чуя, — зчем мне идеальная девшшка? У меня уже есть идьаальный прнь…       — Ну ты и пьянь, — счастливо улыбнулся бинтованный, — Куникида, я вызвал такси, поедешь с нами?       — Нет, нет, — поспешил отказаться идеалист, — я ещё посижу.       Он проводил взглядом их сладкую парочку и попросил у бармена ещё виски — после такого разговора пить хотелось ещё больше.       В голове никак не укладывается. Чтобы два человека с таким прошлым, с кучей проблем, что в жизни, что в голове, с характерами сложнее, чем высшая математика… Чтобы эти двое были так счастливы вместе… Как?       Он не может найти нужную формулировку, слова ускользают сквозь пальцы, и дело, наверное, не в алкоголе. Просто пишет, как понял, в надежде не забыть, какую невероятную силу обозначил этой фразой:       «11. Они принимают друг друга такими, какие они есть»

***

      Когда Куникида в следующий раз приходит в этот бар, Дазай и Чуя там вдвоём. Оба увлечены беседой и оба следят за тем, чтобы партнёр не переборщил с выпивкой (в глубине души, наверняка, считая, что этим занимается только один из них).       — Ой, да это же очкарик, — улыбается Чуя.       — Куникида-кууун, я знаю, как найти тебе идеальную девушку, — тянет Дазай, — пара стаканов, и она сама тебя найдёт.       — Ещё десять стаканов, и тогда можно спокойно жениться на блокноте, — хихикает мафиози.       «Вот засранцы», — думает Куникида, но к весёлой компании всё же присоединяется.       Это быстро становится традицией — раз в неделю встречаться вот так вот в баре. Иногда к ним присоединяется кто-то из Агентства, иногда из Мафии. Пьют они немного, больше говорят, иногда заказывают закуски. Куникида впервые за много лет принимает участие в таких посиделках, и поначалу чуть ли не на сделку с совестью идёт, выделяя на них время, которое мог бы использовать для работы. Но эти мысли как-то быстро уходят на второй план. С Дазаем и Чуей вообще многое уходит на второй план.       Истории из подросткового периода этих двоих действительно интересные. Как оказалось, там было место не только страданиям, но и совершенно нелепым историям, после которых Куникида удивлялся, как Дазая и Чую ещё земля носит. Чего стоила история о том, как Дазай заставил лифт в Мафии остановиться, попросил Чую вылезти из кабины и посмотреть, что да как, после чего снова запустил механизм, заставляя напарника убегать по шахте. Тот в ответ украл у напарника все консервы с крабом и скормил дворовым собакам, сняв всё на видео и отослав Дазаю. Дазай развесил в кабинете у рыжеволосого гирлянду из женского белья, после чего краснеющий Накахара долго объяснялся перед боссом и сестрицей Коё. Чуя залил ботинки Дазая клеем. А потом…       С них бы хронику писать.       А сейчас Дазай и Чуя, похоже, объединились и поставили своей целью довести до ручки всех остальных.       Их выходки разнятся от обычных шуток и розыгрышей над самыми разными людьми (список любимых жертв возглавляют Куникида, Ацуши и Акутагава) до того, что когда Двойной Чёрный, несмотря на все протесты, выдёргивают на задание во время летнего фестиваля, они подрывают врагов салютами и преспокойно объедаются такояки и яблоками в карамели, сидя на развалинах и любуясь зрелищем.       В тот день в блокноте у Куникиды появляется запись «12. Они два сапога пара», а на голове, кажется, несколько седых волос.       Проходят дни, месяцы, и вот им уже двадцать четыре. Куникида думает, думает много, иногда о хорошем, иногда о плохом. Ближе к зиме эти мысли загоняют его туда, куда не хочется, и он работает уже на автомате, пока на душе так гадко и грустно. Но Дазай каждый день приносит ему кофе — отвратительный кофе — в разрисованных его бинтованной рукою стаканчиках, на расследованиях по-прежнему тихо сливается, вынуждая идеалиста самого поломать голову, а после работы тащит напарника то в кафе, то в книжный, игнорируя чужое возмущение. На столе у Куникиды то и дело появляются конфеты (Рампо умело делает вид, что он здесь не при чём), в его волосах — детские резинки и заколки, которые он так и не решился выбросить, Ацуши, где-то прознавший, что Доппо любит рыбалку, просит как-нибудь научить и его, а Чуя, отказываясь именовать его иначе, чем «очкарик», великодушно позволяет звать себя по имени.       Новый Год они встречают все вместе: Агентство и Мафия. И Куникиде кажется, что за этот год прожил целую маленькую жизнь.       А потом…

***

      А потом, уже весной, Дазай стучит в дверь его комнаты в общежитии.       — Куникида? — зовёт он без тени своей обычной издёвки, — Ты здесь?       — Дазай? — идеалист выходит ему навстречу с мокрыми после душа волосами, — Что-то случилось?       — Вроде того, — бинтованный трёт затылок, — я бы на работе поговорил, но завтра выходной, а затягивать не хочется, вот и…       Он разводит руками. Куникида запоздало вспоминает, что следует предложить гостю хотя бы чай. Хотя Дазай мог бы и обойтись… а, ладно.       — Проходи, садись.       Дазай молчит, пока Куникида заваривает чай и ищет вторую кружку. Только после того, как чай — чёрный, без сахара, как ему нравится — оказывается в его кружке, и Дазай, довольно щурясь, пробует напиток, он наконец начинает говорить.       — Чуя сделал мне предложение.       Куникида мысленно радуется, что в этот момент как раз поставил кружку на стол, иначе он бы обязательно её уронил.       — Чуя — дурак. Я надеялся сам сделать ему предложение, но этот глупый коротышка меня опередил, — вздыхает он и с какой-то беззащитной мягкостью и почти недоверчивостью добавляет, — пришлось согласиться, конечно.       «Ну, в этом я как раз-таки не сомневался», — рассеяно думает идеалист, всё ещё не отойдя от первой фразы.       — Подожди, — вспоминает он, — но разве в Японии разрешены однополые браки?       — Мы собираемся дёрнуть за пару ниточек, чтобы нас внесли в один семейный реестр, — объясняет Дазай, — это не будет браком в традиционном смысле этого слова, но это тоже будет… «в болезни и в здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас», и всё такое. Чтобы уж действительно большая любовь на всю жизнь.       Он внимательно смотрит на Куникиду.       У Куникиды сердце щемит, когда его собственные неосторожные слова догоняют его. Но он уже не тот Куникида Доппо, что был полтора года назад. Поэтому всё, что он говорит, это:       — Я рад за вас.       Дазай улыбается.       — Мы, конечно, не собираемся устраивать дурацкое торжество с кучей людей и бесполезных украшений, — продолжает он уже увереннее, — да и в традициях этих чёрт ногу сломит. Но всё-таки небольшой праздник устроить хотелось бы.       Он что-то шутит про букеты, конкурсы и свадебные драки, и Куникида спокойно пьёт чай, полагая, что больше ничто не способно его сегодня удивить.       — Собственно, к чему я веду, — спохватился Дазай, — Куникида, ты не мог бы… быть моим шафером?       Доппо давится так, что чай течёт и изо рта, и из носа, и очень долго не может перестать кашлять. Дазай, услужливо лупящий его по спине, не очень-то помогает.       — Что ж, даже я не мог предвидеть, что ты так бурно отреагируешь, — смеётся он.       — Дазай… кха, чёрт… что ты… — хрипит Куникида, — почему я?       — А кто ещё? — удивляется Дазай.       Идеалист смотрит на него во все глаза и не знает, что ответить.       — Ладно, — в конце концов говорит бинтованный, — это, в принципе, всё, что я хотел. Никто тебя заставлять не будет, конечно, просто подумай над этим, окей?       Он сам ставит свою чашку в раковину и идёт к выходу. Задерживается у самой двери, чтобы сказать:       — Я был бы рад, если бы это был ты.       И уходит.       Куникида остаётся сидеть. Допивает свой чай, потом доделывает взятые на дом отчёты, составляет расписание на завтрашний день и ложится спать. Только вот сон никак не идёт.       Дазай не перестаёт его поражать.       Ладно свадьба… но шафер? Он? Куникида? Он хороший организатор, да, и он рад, что Дазай это признаёт, но это же не главное. Разве в шаферы не зовут хороших друзей? А они с Дазаем…       Ох ты ж…       Куникида с размаху впечатал ладонь в свой лоб. Как оказалось, перестарался, потому что тут же с шипением сел на футоне, держась за пострадавшую голову. Повезло, что он в очках не спит.       Невероятно.       Это же просто… с ума сойти можно.       Он ложится обратно, вглядываясь в размытый потолок, будто бы пытаясь там найти ответы на все вопросы.       Это… хорошо. Это действительно здорово.       Куникида улыбается самыми уголками губ.       Ну разве он может отказать?       Торжество — если его вообще можно так назвать, ведь торжественности в нём нет ни капли — прошло весело.       Другом, а точнее, подругой со стороны второго жениха, оказалась никто иная, как Озаки Коё. Куникида считает это немного ироничным — он помнит реакцию женщины на выходку на банкете в честь перемирия, и знает, что поначалу её мнение об отношениях Дазая и Чуи тоже было не самое высокое. Но вот, они здесь, и у них общая цель — сделать свадьбу Двойного Чёрного идеальной. И стоит им преодолеть взаимную неловкость, как они срабатываются на «ура».       Праздновали в парке. Куникида поначалу порывался пригласить профессионала, но после пары разговоров с Дазаем и собственных размышлений пришёл к выводу, что это никому не нужно. Никаких организаторов со стороны: место расчищено ребятами из мафии, они же достали столы и стулья, украшения в виде фонариков, фигурок-оригами и сухих цветов обеспечили детективы, а праздничный стол оплатили обе стороны. Гостей немного — только друзья и близкие коллеги с обеих сторон.       Сделать эту свадьбу идеальной было задачей запредельного уровня сложности, особенно когда даже женихи умудрялись вставлять тебе палки в колёса. Дазай на полном серьёзе притащил своему без-пяти-минут-мужу белую шляпу с фатой, и только своевременное вмешательство Коё («Чуя, милый, я понимаю твои чувства, но эта шляпа действительно хороша и гораздо лучше подходит к этому костюму»), помогли не превратить свадьбу в похороны. Куникида тем временем скрутил уже троих мафиози — банкет в честь перемирия остался в далёком прошлом, а недовольные всё ещё находились. Они ещё не знали, как им повезло, что их поймал детектив-идеалист, а не сами женихи.       Когда Дазай и Чуя обменялись кольцами и поцеловались под всеобщее улюлюканье, Куникида уже было расслабился. А потом бинтованный придурок всё же уговорил своего теперь уже мужа бросить букет. Его ко всеобщему удивлению поймал Ацуши, которого тут же попытались проткнуть Расёмоном, после чего завязалась драка. Дазай, подбадривающий кохаев криками, положению не помогал.       Потом были танцы, какие-то конкурсы и много вкусной еды. Дурачества и смех гостей — в какой-то момент Куникида перестал делить их на детективов и мафиози. Кружащаяся в вальсе красивая пара, друзья со всех сторон и атмосфера неповторимого праздника.       Когда всё закончилось, Чуя с помощью способности собрал и перенёс в машину все свадебные подарки — специально для этих целей он изменил своему спорткару ради Тойоты с объёмным багажником. Дазай тем временем как-то незаметно очутился за плечом Куникиды.       — Отличная получилась свадьба, — улыбается он, — спасибо шаферу. Если вдруг ты соберёшься жениться, то я в долгу не останусь — устрою всё в лучшем виде.       «Не дай боже».       — Не забудь и Коё-сан спасибо сказать, — отвечает Доппо, — и нет, она уже не думает отсечь тебе голову. По крайней мере, она сказала, что не вернётся к этой мысли, пока ты как следует заботишься о её воспитаннике.       — Материнские инстинкты сестрицы повергают меня в ужас, — бормочет себе под нос бинтованный, — в любом случае, я это совершенно искренне. Спасибо, Куникида.       — Да не за что. Мы же всё-таки, — Куникида на мгновение ощущает совершенно иррациональный страх — он правильно всё понял? — но всё же договаривает, — друзья.       Объятия Дазая резкие — он, кажется, сам себя испугался и застопорился где-то в процессе, но идеалист вовремя ловит чужое движение, обхватив руками спину и крепко прижав к себе. Бинтованный, судорожно выдохнув, цепляется в ответ осьминогом и замирает.       — Так, всё, всё. Ты исчерпал лимит обжиманий с моим мужем, очкарик.       — Ревнивый Чуя, — смеётся Дазай, подозрительно шмыгнув носом, — испортил такой трогательный момент.       Всё же он покорно отстраняется. Накахара тут же ловит его за талию, а потом вдруг и вовсе поднимает и взваливает удивлённо охнувшего Дазая на плечо, будто добычу.       — Мы едем домой, — безапелляционно заявляет рыжеволосый, — и поверь мне, милый, ты сполна расплатишься за эту фату.       — Она и правда тебе идёт, даже Коё признала это.       — Заткнись, пока я не нашёл твоему языку лучшее применение.       — Малыш Чуя не может дождаться брачной ночи? — ехидно тянет Дазай, покорно повисая на чужом плече, — Кто я такой, чтобы отказывать?       Вяло переругиваясь, они двигаются в направлении Тойоты. Куникида смотрит им вслед, и он снова ловит себя на том, что улыбается.       Он открывает список в блокноте и задумчиво перечитывает все двенадцать пунктов.       Он, пожалуй, сохранит этот список. Слишком уж много воспоминаний кроется за этими словами, слишком много моментов, весёлых и не очень, но одинаково ценных, ведь все эти моменты в конце концов привели Куникиду сюда.       Но если уж совсем честно, всё это чушь собачья.       В конце концов у Дазая и Чуя лишь одна причина быть вместе — что полтора года назад, что с сегодняшнего дня и на всю оставшуюся жизнь.       И этой причины более чем достаточно.