Воспоминания о днях сумасшествия

Я помню эту ночь во всех подробностях. Тьма улеглась. Черные завитки, кружащие вокруг Эммы, полностью влились в нее, жуткий ветер прекратился, и в центре небольшого круга перепуганных людей осталась только стоящая на коленях девушка с низко опущенной головой. Перепутанные длинные волосы скрывали лицо, и пока никто вокруг не шевелился — не шевелилась и она. Это было страшно, стоять так, глядя на человека, принесшего себя в жертву, и не понимать, чем эта жертва обернулась. Это было страшно, стоять, и не знать, что делать. Нужно ли чем-то помочь? Нужно ли просить прощения? Нужно ли уйти и не злить людей, стоящих рядом, что любят ее значительно больше, чем тебя, и никогда не поймут, зачем она это сделала? — Эмма! — спустя секунды бросился к ней Крюк. И это стало первым шагом к тому, что произошло. Темная вскинулась, нечеловечески взвизгнув, вырвалась из некрепкой, осторожной хватки капитана и одним движением, за которым никто не успел уследить, в кровь расцарапала ему лицо. Киллиан ахнул и сделал шаг назад. Он глядел в глаза Спасителя, и ничего в них не видел. Щека с четырьмя кровавыми полосами щипала и выглядела крайне неестественно на бравом капитанском лице. В расширенных зрачках горела агрессия и отсутствовало всякое понимание происходящего — так рассказывал он позднее. Я ему не особо верю. То, что Темная не осознает ничего вокруг себя не стало понятно с первых секунд. Сначала до нее все хором стали пытаться достучаться, разумеется, тщетно. И я, спасенная от тьмы королева тоже шагнула к ней, и успела появиться перед ее лицом, прежде чем Робин схватил за локоть и попытался оттащить. Я сама-то вряд ли полностью была в своем уме в эти минуты. Генри тоже шагнул к матери. Прекрасные предпочли сделать шаг назад. Я никогда не была уверена в том, что видела на лице Эммы тогда. Мне показалось, что обиду. На что? Сложный вопрос. Слишком рано было давать на него вразумительный ответ. Тем более, быть может, мне вовсе показалось. В шоковом состоянии, в котором я находилась, я бы, наверное, дала бы Темной себя растерзать, если бы та захотела. Но та предпочла ударить стоящего за спиной благородного вора. Сильно. Неизвестно, каким образом вору до сих пор удавалось сохранить нос не сломанным, но в тот день это было исправлено. Сила Эммы, не обремененной рассудком, поражала и пугала. Как, вероятно, сила каждого сумасшедшего. Эмма развернулась, нос к носу столкнувшись с растерянным сыном. Долю секунды, в которую все забыли, как дышать, тринадцатилетний мальчик стоял перед сумасшедшей с огромной физической силой, и они просто смотрели друг на друга с одинаково расширенными глазами. А после Темная просто обогнула его с бросилась на родителей. Ее не смог удержать даже силач Дэвид, которому она ударила по колену. Матери же она врезала кулаком в живот и побежала. Я, прижимающая к себе шокированного Генри, рассеянно смотрела за ней какое-то время, силясь собраться мыслями и духом. И первом снова среагировал Киллиан, подхватив с земли кинжал, и прокричав: — Темная, стой! Вернись! И ничего не произошло. Позже-то стало понятно, каким образом она выполнит приказ, если не понимает, что от нее требуют? Но тогда ее неподчинение единственной силе, стоявшей над Темными, был принят как доказательство ее силы, силы, которой еще не видел ни один из миров. И ни один не заметил, что Эмма в драке использовала лишь кулаки да ногти, пройдет еще несколько часов, прежде чем она найдет в себе магию. Так и началась эта история. — Генри, отведи Мэри Маргарет домой. А мы попробуем ее найти, надо… — Надо что? Мам, она же не тронула ни тебя, ни меня. Может, она просто боится? — Сомневаюсь, что Снежка выглядит такой уж страшной, — сухо ответил Дэвид. — Так, спокойно! — гаркнул Киллиан. — Надо найти ее и поговорить! Меня уже тогда что-то смутило в этом «поговорить», но я не обратила внимания. Поговорить с Эммой, что странного? Только вот Темная не говорила, но и этого тоже никто еще не понял. Генри послушно повел бабушку домой. Все остальные послушно пошли прочесывать отведенные им кварталы города в поисках Эммы. Разумеется, это послушание длилось от силы пару минут. Ход Темной был примерно восстановлен через пару дней. Мы надеялись найти в ее действиях хоть какую-нибудь зацепку на то, что следует делать дальше, но увы. Темная бежала не разбирая дороги. По пути ей встретился подвыпивший мужичок, по его собственному признанию, ляпнувшему ей некую скабрезность, но вряд ли имело смысл, что именно он сказал, раз уж Темная вообще не понимала слов. Его она избила. Не просто расцарапала или сломала нос, пострадавшего нашли в тяжелом состоянии. Что послужило причиной, сказать трудно до сих пор. То ли пьяница не договаривает, и действовал он не только словами, но и руками, то ли он просто ей не понравился, то ли первых людей, что Темная увидела, она еще как-то принимала за своих, а случайного прохожего не сочла нужным себе… Никто не знает и знать не особо хочет. После Эмма завернула в парк, где сшибла статуэтку, вероятно, принятую ей за человека. А на выходе из парка ее, по дурацкому, а может и счастливому стечению обстоятельств, увидел Генри. Опять же, сложно сказать, что ей руководило. Вряд ли кто-то в здравом уме может воссоздать чувства человека, потерявшего рассудок. А Эмма в ту ночь была именно что простой сумасшедшей. Голд объяснял все это позже, но для понимания ситуации, привожу его рассуждения сейчас. Он говорил, что в его случае, тьма сливалась с сознанием, и это было процессом быстрым. В случае Эммы, вобравшей Тьму насильно, это был процесс более сложный, и Тьма должна была полностью заменить собой рассудок. Но это не могло произойти сразу, а Генри сначала затормозил процесс, а потом вовсе остановил его. Материнский инстинкт не подчинялся рассудку, утонувшему в чужеродной Тьме, поэтому оставался. И даже в лишенном смысла и понимания мире сумасшедшей Эммы сын оставался важным человеком, при виде которого Тьма пассовала и вытеснялась. А вслед уходила и агрессия, на которой действовала Эмма. Увидев сына и потеряв злость, она просто остановилась и стояла, ни на что не реагируя, пока он пытался с ней поговорить и вызванивал меня. Я телепортировалась тут же. Первой мыслью, конечно, было защитить сына. Но Эмма не обратила внимания и на мое появление, хотя заметила меня, но я словно не представляла для нее интереса тогда. Защищать кого-либо от человека, просто стоявшего и, видимо, готового простоять так еще вечность, было бы странно. Говорить с ней — бесполезно. И тогда я совершила ошибку — попыталась дотронуться до нее, чтобы перенестись с ней. Эммы взвизгнула и попятилась, в глаза вернулась злоба, но она не пыталась ударить. Впрочем, наверняка попыталась бы сбежать, если бы Генри тут же не обратил ее внимание на себя. — Нужно закрыть ее. Прости Генри, но ты же видел, она опасна. — В сумасшедшем доме? Нет! Мам, ты же видишь, она просто стоит. — До этого она не стояла. И мы не знаем, когда она будет тихой, а когда — агрессивной. Генри, пойми… — Мы знаем! — упрямо стоял на своем мальчик. — Когда я рядом — она тихая. Я вот только что ее успокоил! Просто когда она только появилась, до нее сразу дотронулся Киллиан, и она испугалась. Если ее не трогать, и я буду рядом, она ничего не сделает! Мы можем… Закрыть ее в нашем доме. Наложить чары, чтобы она не сбежала. Я буду рядом, она ничего не сделает и бояться тоже не будет! В его словах был смысл. Умный мальчик, он понял все гораздо быстрее чем мы. Даже, вероятно, не понял, а прочувствовал. Ее страх прикосновений и полную аморфность рядом с сыном, все то, на осознание чего у остальных потребовались бы дни и недели. Но я все еще боялась. — Я не могу рисковать тобой! — Мы можем хотя бы попробовать оставить ее у нас. Ты сама увидишь. Если ты боишься, то тоже будешь рядом, у тебя же магия! — У нее то… — но она не пользовалась магией, — тоже должна быть. Я сдалась. Время шло к двум часам ночи, когда я смогла осторожно подойти к ней ближе, чтобы перенести обеих в особняк. Я обзвонила остальных соискателей, едва не забыв Робина. Смешно. Просто он не имел прямого отношения к Эмме, а все, что не касалось ее, на тот момент потеряло для меня всякое значение. Эмма без интереса огляделась в месте, где оказалась, и равнодушно села на пятки на пол у стены, сильно сгорбившись. Теперь смотреть на нее было не страшно. Было больно. За свою жизнь я прожила много ужасных ночей. Но та определенно вошла в этот список одной из первых. Едва в комнату зашел Киллиан, она по-собачьи заскулила и бросилась прямо на него. Тот решил, что это проявление радости, как неловко оправдывался он потом, и попытался обнять, что взбесило Тьму внутри нее еще сильнее. Тогда-то она и использовала магию в первый раз, еще неосознанно, хотя и нелепо употреблять это слово в отношении нее. Крюка отшвырнуло, в него полетели какие-то вещи, находящиеся в комнате, Генри отчаянно махал руками, силясь перенести внимание Эммы на себя, я спешно пыталась перебить чужую магию своей, в это же время некстати пришел Дэвид и получил тумбочкой в грудь. Этот кавардак был бы смешон, снимай мы комедию. Но мы не снимали ничего. Это была жизнь, в которой мы теряли любимую нами женщину. Я, наконец, поняла, как действовать. Темной магией Темную не пересилить, просто поразительно, как до меня долго все доходило в эту ночь. Зато Светлой — возможно. И это сработало, предметы прекратили носиться по комнате, как в дряном ужастике, Киллиан оказался в очередной раз выкинут за пределы дома, и пока он в нем не находился, Темную он не интересовал. Дэвид не шевелился, тяжело дыша из-за мешающих сломанных ребер, так что Тьму тоже перестал напрягать. Эмма снова увидела сына и успокоилась, На меня она все еще не реагировала, и это было даже в каком-то смысле обидно. Неужели я никто для Эммы? Неужели я никто для Тьмы? И то, и то было задевающим, но думать было некогда. Нужно было срастить переломанные ребра Дэвида и поглядеть, что там с Крюком, больше не заходящим в дом. Дэвид выглядел напуганным. И сильно сбитым с толку. — Да почему… — Потому что она, по всей видимости, ничего не осознает. — Даже отца не узнает? — Никого не узнает. Дэвид, она даже не говорит. И не понимает, что говорим мы, как мне кажется. У нее полностью затемнен рассудок. Она только сына воспринимает, как своего, потому что это — инстинкт. — А на родителей такого инстинкта нет? — он усмехнулся. — Наверное, нет. — И что делать? — Я не знаю. Похоже, я оставлю ее у себя. На меня она никак не реагирует, Генри ее успокаивает. Они одновременно повернули голову к сидящей Эмме. Она, почувствовав взгляд, повернула на них голову, но в затуманенных глазах ничего не шевельнулось. Дэвид ушел, пообещав заглянуть завтра. Крюк все еще стоял у стены дома. — Ты ранен? — Я нормально, — фыркнул он, и сплюнул кровь прямо на дорожку, — только любимая, похоже, совсем не хочет меня видеть. — Она… — Не повторяйся, я слышал, что ты говорила Дэвиду. Тьма отключила ее голову, я понял. Не понял я другое. Почему это она на тебя, причину своего положения, не рычит? Почему, черт побери, я, что пытался ее остановить, оказываюсь избит и вышвырнут ею, а ты… — Я не она и не могу знать. Он снова плюнул и пошел. Темная так и сидела, не двигаясь. Ее очень хотелось приласкать тогда, но помня, как шарахнулась она от моего прикосновения, я сдержалась. Прилегла на диван, следя за ней, и, к своему стыду, уснула. Проснувшись, я увидела, что Генри, так и не отошедший от матери, привалился к ее плечу и уснул, а сама Эмма в упор смотрит на меня. Я вздрогнула. — Что ты так смотришь? — спросила я ее, будто думала, что она ответит. А после подошла и села с ней рядом. И вдруг поняла, на что подписалась. Это же младенец, боже мой. Большой и агрессивный младенец. Мне придется ее кормить. Мыть. Учиться пользоваться туалетом? И еще при этом не бесить и следить, чтобы она никого не убила. Я усмехнулась себе в колени. В этот момент она сама схватила меня за руку. Вероятно, на нее подействовал опять же Генри, уснувший на ее плече, тесно прижавшись боком, от которого, несмотря на прикосновение, не шло никакой угрозы. Эмма впитала эту информацию и пошла на эксперимент. К моему счастью, ибо как вести себя с человеком, который как ребенок, да еще и не касаясь? Спасибо еще магии, мне не пришлось ее мыть вручную или, простите, подтирать. Потому что поначалу, Эмма не понимала вообще ничего. Следующие пару недель слились в один день — веселый до чертиков, прямо как тогда, когда я взяла Генри. Поначалу я делала ей сэндвичи, но не могла же я вечно кормить ее бутербродами. Мне пришлось банально учить ее пользоваться ложкой. Благо рефлексы у Темной остались на бессознательном уровне. Она быстро училась, и уже за две недели из зверька стала походить на человека. По крайней мере, сидела она уже на диване, а не на полу, скорчившись. Но к навещавшим ее относилась практически так же бестолково-агрессивно, как и ранее. Мэри Маргарет пришла на следующий день, и встретив явную агрессию (интересно, что к ней она магию не применила, а пыталась ударить руками), расплакалась, убежала, и не появлялась недели полторы. После снова появилась — ситуация не изменилась, но она хотя бы не унеслась в слезах, а приняла как есть. Я думала, она начнет ходить каждый день, но она снова пропала. Выспрашивать что-то о ней не было ни сил, ни желания. Дэвид упорно ходил каждое утро перед работой, и вот к нему она, кажется, начала немного привыкать. По крайней мере, так казалось самому упертому папаше. Он заявил, что Эмма швыряется в него чем попало (как сгустками собственной магии, так и предметами вокруг) уже больше для проформы, ибо она уже даже не попадает (ну, сегодня вот только тарелкой в лоб, но это не считается). При этом он так сиял, что я не стала его разубеждать. Тем более, как потом оказалась, к нему она действительно привыкла. У нее на каждого была своя тактика «боя». Крюка вот она в первую очередь стремилась выпереть за дверь. Он притаскивался когда хотел, в любое время дня и ночи, будто думал, что его кто-то ждет. И уже я с Эммой была полностью солидарна в ее желании выпнуть его вон. Тут уже никак нельзя было сказать, что она делает это просто так, в этом был определенный смысл. И я так ему и сказала: — Может, она просто не хочет, чтобы ты видел ее такой. — Не хочет? Теперь уже ты говоришь «не хочет»? Две недели назад ты говорила, что она вообще не имеет никакого сознания и, соответственно, не может хотеть или не хотеть! — Она же человек! И она как младенец быстро впитывает информацию. Да, она может чего-то хотеть или не хотеть. Что-то уже осознанно, когда хочет сок, а не чай. Что-то на уровне рефлексов, вбитых до потери рассудка. Она может просто не хотеть, чтобы человек, с которым она встречается, видел ее, когда она понимает, что что-то случилось. На бессознательном уровне. — Как ты, однако, хорошо в ней разобралась. Вероятно он хотел, чтобы это звучало ядовито, но вышло грустно. Но даже на Крюка она не злилась так, как на Робина. Она каким-то шестым чувством начинала ощущать его приближение еще до того, как он заходил на территорию дома. Он заходил лишь пару раз за эти две недели, и каждый был катастрофой. Это была чистая ярость, чистая Тьма, она калечила и калечилась сама в эти минуты, и злобное шипение сменялось тихим поскуливанием, стоило ему уйти. — Ты что, влюблена в него, я не понимаю? — спрашивала я ее, приводя дом, себя и ее в порядок после погрома. — Или ты меня ревнуешь? Последняя фраза должна была быть саркастичной, а вышла грустной, прямо как у Киллиана тогда. Когда пытаешься пошутить, а выходит правда. — Не ревнуй, я же всегда выберу тебя. Да, я знала как это звучит. И что я говорю вполне осознавала. Но никто же не слышал. Кроме Эммы, а она не понимала слов. Во второй раз я попросила Робина больше не приходить. Ну, возможно не попросила. Приказала. В довольно агрессивной форме. И потом несколько дней не звонила, пока он не позвонил сам. Мне было совершенно не до этого. Да, наверное, тогда мы и расстались. Ах да, через две недели. Через две недели умница Белль вывела Румпельштильцхена из комы. Как уж ей это удалось — тема для отдельного жизнеописания. Пока у меня была своя проблема, у Красавицы была своя, и она честно с ней справилась. А уже потом пришла и предложила помощь, тем более что бывший Темный теперь в сознании, и даже разговорчив, хотя и обессилен. Правильная тактика жизни. Я даже зауважала девчонку… В перерывах между ухаживанием за своим новым великовозрастным дитем, я перерыла в памяти и книгах все, что нашлось о Темных. Временное сумасшествие у некоторых случалось, но две недели — огромный срок для этого. А еще не было ни одного известного случая, чтобы человек взял Тьму на себя взамен другого, потому с Эммой, как ни крути, приходилось разбираться методом проб и ошибок. Но знания были необходимы. Поэтому как только пришла Белль, я заторопилась к несчастному Голду. Но тут удивила Эмма. Она вылетела с агрессией в коридор только раздался звонок в дверь. Но Белль не переступила порога, а за этой негласной границей ее раздражал только Робин, остальных она могла терпеть, хотя и явно злилась. Но стоило мне кивнуть и потянуться к сапогам, как она налетела. Но не на Красавицу — на меня. Она схватила меня за руку и потащила в глубь дома, а так как физически она все еще превосходила меня в пару раз, то вырываться даже смысла не было. Белль переступила порог, но и это не отвлекло Темную. Она притащила меня за руку в гостиную, усадила на диван, и села рядом, так и не отпустив. Отодрать ее ладонь от меня смог только Генри, и то далеко не сразу. Она не пыталась навредить, просто держала и сидела, глядя в стену. И это было чем-то совершенно новым. Не рефлексом. Сознательным желанием. Генри увел ее наверх. Я вернулась к напуганной Белль и мы торопливо ушли. — Она все время тебя никуда не пускает? — неловко улыбнулась Белль. — Первый раз такое. Не знаю, что и случилось. — Ну, выглядело как «кто-то пришел и она уходит, не пущу». — И это странно. Она на меня вообще не особо реагировала раньше. Генри ее успокаивает, а я просто не вызываю агрессии. — Тяжело… с ней? — Как с ребенком. Только который не кричит и плачет, а злится и пытается ударить всех, кто приходит. Но она явно не осознает ничего. Слов не понимает. Сама не говорит, соответственно. Никак практически себя не проявляет. Просто… агрессивная сумасшедшая. С магией. Да уж. Голд объяснил, как я уже говорила, объяснил, почему Эмма застряла на своей сумасшедшей стадии. Почему он успокаивает ее. И сказал еще: — Она знает, что приняла тьму ради тебя. Поверь, знает. — Она не ради… — Нет, ради тебя. Что Голд не объяснил, так это то, что теперь делать. Сказал, что над этим надо еще подумать и картинно закрыл глаза, откинувшись на спинку дивана. Я фыркнула и заторопилась домой. Эмма же волнуется… Старый черт пришел через два дня, вызвав у Эммы еще одну прелюбопытнейшую реакцию — панику. Она цеплялась мне в плечи, словно стараясь спрятаться и постоянно мотала головой, будто надеясь вытряхнуть что-то из мыслей. — Она думает, что я ее галлюцинация, — сказал Голд и никак это не пояснил. Зато выдал хоть какой-то план действий: -Чтобы вернуть сознание Эммы хотя бы как Темной, нужно как минимум вернуть ей память, которая у нее явно отсутствует. Но просто дать ей зелье памяти сейчас не поможет. Она даже не идентифицирует себя как человека. Оно просто не сработает. На сумасшедших, к сожалению, вообще мало что работает. — Какой-то кошмар. И что делать? — То же, что ты и делала. Учить банальным вещам, следить за реакциями, возвращать эмоции. Судя по тому, как она отреагировала на то, что ты уходишь из дому, этот процесс уже начался. У нее есть привязанность к тебе. И это уже много. Неплохо было бы еще ее хоть немного социализировать. Не выводить на улицу, конечно, но познакомь ее с другими людьми. Может она к кому-то не будет столь агрессивна. — Итак, мы через неизвестно сколько более-менее вернем Эмме понятие того, что она человек. Вернем память. Это будет та же Эмма? — Это будет Темная. Чтобы вернуть Эмму Свон придется пройти огонь, воду и медные трубы еще раз. И что именно делать я пока не знаю. Я даже говорить ничего не стала. Что тут скажешь? Но насчет найти еще людей, к которым она не будет агрессивно относиться, это была хорошая идея. За ничтожные две недели мы с Генри оказались вымотаны, не столько физически, сколько эмоционально. Парень учился дома. Какая там школа, когда в любой момент времени может потребоваться бежать успокаивать сумасшедшую мать? Я пыталась поддержать его, как могла, полностью перекидывая заботу об Эмме на себя, но у нашего сына в тринадцать был взгляд человека под тридцать, который уже успел понять, какая жизнь безумная штука. Когда я сказала Дэвиду, что мне нужно познакомить Эмму с другими людьми (к кому мне было еще обратиться тогда?), он на следующий день неожиданно привел Руби. И первый же выстрел попал в цель — на Руби Эмма не кидалась. Она смотрела на нее с некоторым удивлением: — Смотри, смотри, — хихикнула Шапка, — у нее ноздри двигаются. Она чувствует, что я не совсем человек. Так и знала, что ей будет это интересно! Немногим позже это стало настоящим спасением для нас с Генри. Руби приходила чаще всего по выходным, и мы вдвоем могли кои-веки выбраться из дома. Сходить в кино. Погулять в парке. Тогда же я ему впервые сказала, что люблю Эмму. Его реакция… Была сложной. Он, очевидно, был шокирован. Не причисляя себя к гомофобам, он как-то совершенно не ожидал, что чувства к человеку своего пола может испытывать кто-то из близких ему людей. Парень, выраставший на сказках и резко выросший при их воплощении в жизнь. Он махал руками и выспрашивал: «Как? Ты уверена? И как давно ты поняла? И что, вы потом будете жить вместе и все такое? В смысле, даже спать в одной кровати? И вы как, поженитесь?» Забавно, что у него совершенно вылетели из головы Робин и Крюк. Они вышли за скобки уравнения, как только началась вся эта история с Тьмой. Даже Киллиан, что хоть уже реже, но систематически появлялся, встречая неизменную реакцию. Что говорить о Робине, про которого почти сразу забыли? — Генри, ты торопишься, — пыталась объяснить я ему, — Даже когда у нас получится помочь Эмме, не факт, что на нее подействует зелье. Если подействует, она все еще будет Темной. Когда у нас получится спасти ее от этого — далеко не факт, что она испытывает ко мне такие же чувства. — Она же Тьму ради тебя приняла, — как-то кисло пробормотал Генри. — Она не ради… — Нет, ради тебя! — Даже если так, это еще ничего не значит. Слишком много «если» и «но». И нет, я не выйду за нее, даже если будет возможность. Мне одного брака хватило на всю жизнь. И… Я предпочла бы уехать и никому в этом городе ничего не говорить. Но опять же, это так далеко, чтобы загадывать. Но ты просил себе не врать. Поэтому я сказала. Чтобы это не вылезло в какой-то еще более неудобный момент. Домой мы тогда возвращались молча и какое-то время он сторонился меня. Но невозможно быть друг к другу далекими, живя в запертом пространстве втроем с Эммой. Все быстро вернулось на круги своя. Генри еще периодически убегал на пару часов с друзьями. Я же торчала в этой круговерти днями и неделями, сливающимися в одно целое. Эмма в самом деле привыкла к Дэвиду. Нет, она так и сторонилась его, но не проявляла агрессии на его нахождение в доме. А он стал заходить вместо утра по вечерам, и подолгу выспрашивал, как она и чему научилась. Ни дать ни взять новоиспеченный отец, вечно работающий, но все еще желающий знать все о своей дочурке. А меня это расслабляло слегка. Кому мне было еще говорить о том, как это тяжело, но, быть может, стоит того, если Эмма уже похожа на пятилетнего ребенка в своем развитии и научилась заново улыбаться? Мэри Маргарет иногда появлялась в довесок к Дэвиду. Приходить она стала только тогда, когда дочь перестала кидаться в него вещами. И при этом пыталась давать советы… Робин больше не появлялся и слава богу. Но однажды как снег на голову упала Зелена. Пришла с каким-то мрачно-растерянным лицом и сходу предложила сделку. Она была прервана выбежавшей Эммой, которая остановилась буквально в шаге от гостью и удивленно воззрилась на ее не особо и заметный живот. — Ага, — вздохнула я, осторожно отводя Эмму, — у нее будет ребенок, не злись на нее. Это была чертовски глупая фраза. Я будто себе ее говорила. Но сработало, Эмма, хотя ей явно чем-то не нравилась Зелина, просто стояла и переводила взгляд с лица гостьи на ее живот, а потом ушла, по-видимому, к Генри. — Так что ты хочешь мне предложить? — Я могу вернуть тебе Эмму. По крайней мере, могу попробовать. Не сейчас, — осеклась она, увидев мой пораженный взгляд, — я имею в виду, когда ты вернешь ей сознание. И могу постараться вытащить из нее Тьму. Голд хочет ее себе обратно. У тебя это провернуть не удастся, ты банально слабее. Я могу. Так что если не сработают поцелуйчики, сработаю я. А они не сработают. Не та сказка. А вот счастливый конец вам все еще можно обеспечить. Что ты хочешь от меня за это? — Поговори с Робином! Он хочет забрать моего ребенка! Совсем забрать, с концами. Я не отдам ему свою дочь! Но он ведь отберет. Он ведь благородный вор, а я коварная ведьма. А в Сторибруке без тебя правит Белоснежка. — Да? — рассеянно переспросила я. — Ты совсем здесь от мира отошла? — устало фыркнула сестра. — Да. Ну помоги мне. И все останутся счастливы. Голд со своей Тьмой и без желания проучить меня за игры с его кинжалом. Я с дочерью и без меча, висящего на конском волосе, над головой. Ты со своей Эммой будешь спокойно бесить Белоснежку или уедете в закат, что вы там решите. — А Робин? — Да я же не собираюсь совсем прятать от него дочь! — рявкнула Зелена. — Тише. — Он сам вообще во все это влип! Но я не собираюсь, в отличие от него, загораживать ребенка от второго родителя. На что ему, черт побери, новорожденная девочка? — Ты уже знаешь, что девочка? — Знаю. — Ладно. Я тебя услышала. Я поговорю. Я и поговорила. С раздраженным Робином, которому от нас обеих уже ничего не надо. Честно рассказала про сделку. Про Эмму. Да уже сил не было врать. Он согласился. План стал дальше на один пункт. Эмма так и не говорила, но как будто начала все понимать. Я боялась дать ей зелье раньше времени, боялась все испортить, когда была так близка. Консультировалась с Голдом и Зеленой как с лечащими врачами. А еще наступал еще один страх — Эмма все еще любит Киллиана и вскоре я останусь одна. Но в конце концов это должно было произойти. Я протянула ей бутылек. Она выпила. Столько нервов за одну минуту. Столько разнообразных бешеных чувств, перебивающих друг друга. — Реджина… — я задохнулась и чуть не упала на пол, подкосились ноги. Эмма удержала. — Боже мой, Реджина… Тут даже сказать нечего. Слезы, странные признания, Генри, чуть не сшибший с ног нас обеих. Бесконечно долгая и ужасно короткая ночь разговоров, возле вырубившегося прямо на диване сына. — Сколько же ты всего сделала… Я же все помню. Ты учила меня пользоваться душем, какой кошмар. И ложкой с вилкой тоже. Я же теперь тебе до гроба должна буду. — Ты взяла на себя Тьму ради меня, — сказала я и осеклась. Мне слишком часто повторяли, ради тебя, ради тебя… Но Эмма-то этого не говорила. — Я не могла иначе. Мы помолчали. Я никому еще не сказала, что Эмма вернула свое сознание. С Эммой снова можно говорить. Она снова будет рваться всех спасать и меня в том числе. Эмма снова тот человек, которого я люблю. — Я все еще Темная, — неожиданно сказала Эмма, когда я уже готова была расплакаться от осознания, — Как Голд и говорил, он мне мерещится. Не Голд вернее, Румпельштильцхен. Стоит по углам и указывает на всех подряд — бей! Сделай больно! И сейчас тоже. Просто в здравом рассудке этому проще сопротивляться. — Это не навечно, — я все же заплакала. — Голд собирается вернуть свою Тьму себе назад. И Зелена знает, как это сделать. И все пройдет. Все пройдет… — Ты все время была со мной, а я вдобавок кидалась на Робина, — пробормотала Эмма, уткнувшись носом в мое плечо. — Ерунда это все, с Робином. Полная ерунда. Она не стала расспрашивать. Наутро раздался звонок в дверь. Эмма привычно нахохлилась и вцепилась в мою руку, но тут же округлила глаза: — Прости, кажется, это вошло в привычку. — Не страшно. У меня тоже. Пришел Дэвид. Эмма повисла у него на шее, изрядно напугав. Потому что я, конечно же, его не предупредила, что дочь вернулась в рассудок. — Ох, пап, прости что я в тебя швырялась! Я не специально… Ну и по новой, слезы, признания. Генри даже не проснулся. Бедный, совсем умотали мы его… В начале истории был очень страшная ночь. В конце — очень яркий день. Тьму внаглую пересаживали в светлое время суток, не в этот же день, конечно, но вскоре. Счастливые воссоединения Эммы со всеми. Она даже Зелену обняла. Ладно Голда не стала. А еще она осталась жить у меня, и никто ничего не спросил. Кроме нее, конечно, «Ты не против?» Я всегда за то, чтобы быть рядом с тобой и Генри. Всегда за. Я ведь люблю тебя. Давай уедем отсюда, чтобы больше нас не касалась никакая магия? Ты правда согласна?