Fade into you

Спать с Миро было пиздец как приятно. Мы засыпали голые. Он ложился на мою вытянутую руку, прижимаясь к груди. Я гладил его жадное до ласк, отзывчивое тело, целовал мягкие губы, накручивал на пальцы шелковые кольца волос. Мне нравилось трогать его упругие ягодицы и нежнейший хуй, а на сладкое — беззастенчиво совать пальцы в тугую дырку. Я никогда не спрашивал разрешения, иногда намеренно делал ему больно. Он всё терпел, оставаясь безотказным юношей, и искренне радовался, видя, как мне хорошо. Порой я чувствовал себя сволочью, но всё равно не отказывался от удовольствия. После жёсткой ебли на полу Миро с минуту пристально смотрел на меня потемневшими серыми глазищами. Я думал, обматерит, но он лишь усмехнулся, поднялся и пошёл в ванную. Я пренебрег правилами безопасности, трахнул его без гондона, ещё и кончил внутрь, но пацан не сказал мне ни слова. Он долго плескался, я успел заскучать, открыть бутылку и выпить водки. Потом Мирон вернулся по-прежнему, блять, обнаженный, склонился над рюкзаком, дразня меня округлой избитой задницей, и простоял в такой искушающей позе минуты три. Я громко сглотнул и вспотел, не в силах отвести глаз от розовеющей дырки, в которую обильно спустил меньше получаса назад. Наконец, он нашел чистые трусы, свободные бежевые штаны и синюю футболку. Медленно разогнулся, обернувшись ко мне, нарочно, сука, облизал край рта и только после оделся. Пацан явно давал мне шанс подумать, подойти и выебать его ещё раз. Но я оказался не готов, слишком много секса свалилось на меня за последний день. Когда он сел рядом и вцепился зубами в остывшую курицу-гриль, я не удержался. — Неужели ты ещё не наебался? — съязвил я, показывая, что заметил его маленькую провокацию. Мне казалось, после часа с лишним жёсткого анального траха он должен был отходить целый день, но Мирон определенно хотел ещё. — Я люблю секс, — он легко откликнулся и озорно мне подмигнул. — Я заметил, но тебе же было больно, — нахмурился я. — Издержки профессии. Самцам нравится ебаться грубо и делать больно. Исключений я пока не встречал, — мельком взглянув, пояснил Мирон. — А тебе как? — уточнил я. Пренебрежительное «самец» кольнуло. Неужели он и меня так видит? Да, Мирон, даром, что блядь, оказался тем ещё снобом. Мол, что с вас, тупых животных, взять, самцы вы, а я терплю. — Смотря что. Выносимая боль тесно связана с наслаждением и будоражит кровь. А невыносимую я ненавижу, — поделился Мирон. — А какая боль в сексе для тебя невыносимая? — спросил я. — Я терпеть не могу, когда резко ебут здоровенными дилдо, которые, блять, шириной с руку. Это для меня невыносимо. Можно порвать сфинктер. Ну, и я впадаю в истерику от любого фистинга. Для фистинга я слишком узкий. — Кстати, да, ты реально как целка все время, почему? — поинтересовался я. — Ну а шлюхе иначе денег не заработать. Все любят целок, раздолбанную дыру никто не хочет. Я тренирую интимные мышцы, — пояснил Мирон. — Ещё я не люблю висеть вниз головой и групповой секс, когда мужики одновременно ебут с двух концов или пытаются сунуть мне два члена в дырку, — подумав, добавил он. — И что, это всё реально делали с тобой, блять, фистинг и два члена? — охуел я. — А как бы я узнал, что мне это не нравится? Ебучий фистинг мне в ночных кошмарах снится, и угадай, что каждый раз делает со мной толстосум? — горько усмехнулся Мирон. — Пиздец, а ты не можешь отказаться? — спросил я. — Теоретически могу, но мне платят огромные деньги за страдания, и я пока не отказываюсь. Что поделать, если этого урода заводят мои настоящие истерики, — пожал плечами Мирон. — Блять, я не понимаю такой жизни, сорри. А что тебе нравится? — я перевел беседу в русло поприятнее. — Я люблю нежный и медленный секс, но в моей жизни он случается редко и не с клиентами. Вообще мне нравится многое. Я бы не смог столько работать и соглашаться на экстремальную еблю, если бы секс не был важнейшей частью моей жизни. — Прям важнейшей? — удивился я. — Да, мне кажется, на свете есть два главных вида человеческой деятельности: творчество и секс. Остальное — второстепенно, — кивнул Мирон. — Трудно поспорить, — улыбнулся я. — А я обычно не ебусь так много, поэтому сегодня ты меня одолел. Но, кстати, если ты готов, я захватил вибратор. Не переживай, он стандартный по размеру, двадцать в длину. — Если ты хочешь, можно и с вибратором. Я… — начал Мирон, но не договорил — что-то дважды громко бухнуло в дверь. Он быстро встал, подошёл и, посмотрев в глазок, открыл замок. Я поспешил за ним, но на площадке никого не было. Мирон наклонился, что-то поднял с коврика и закрыл дверь. В руках у него был небольшой конверт из плотной коричневой бумаги. Я приблизился и увидел красную надпись REGIERUNGE HURE. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ШЛЮХА. — Что за блядские игры? — нахмурился я. — Пока не знаю, но сейчас выясним, — ответил Мирон и начал вскрывать конверт. — Постой, а вдруг там яд или взрывчатка? — вспомнил я, как бывает в фильмах. — Судя по силуэту, внутри лежит нечто круглое и плоское. Вряд ли это взрывчатка, — возразил Мирон и вынул из конверта диск в прозрачной упаковке. — Интересно, что такого важного на нём? — я посмотрел на Мирона. Он стоял, недоуменно подняв левую бровь и разглядывая диск. — У меня есть ноут с дисководом, пойдем посмотрим, — он почти бегом вернулся в комнату, присел перед рюкзаком и выудил небольшой ноутбук. Когда он загрузился, Мирон вставил диск, мы сели на диван и стали ждать. В памяти нашлось всего одно видео длиной 55 минут 47 секунд. Пацан кликнул и замер, видимо, узнавая время и место. Мы увидели Мирона, но его сложно было узнать. Сначала я принял его за девушку-металлистку или гота. Он вошёл в просторную, неестественно светлую комнату в чёрной мини-тунике и в колготках в крупную сетку, сквозь которую виднелись стройные ноги и острые коленки. Лицо юноша загримировал чем-то светлым, отчего черты стали тоньше и женственнее. Его ресницы были ярко накрашены тушью, а веки — темно-серебряными тенями, сексуально выделявшими его серые глаза. Рот Мирон накрасил черной глянцевой помадой, а его бледную шею обхватил брутальный ошейник с шипами наружу. — Ты понимаешь, что вся встреча будет записана на видео и показана господину? — вместо приветствия спросил по-немецки низкий голос за кадром. — Да, — сухо ответил Мирон. — Хорошо, садись на стул и отвечай на вопросы, — велел невидимый мужчина.– Как тебя зовут, и сколько тебе полных лет? — у меня аж мурашки пошли от его металлического тона. — Мирон Фёдоров, мне восемнадцать лет, — спокойно сказал Мирон, выразительно глядя в камеру. Его женственный наряд, почти театральный мейк и темные кудри заставляли задуматься, какого он пола. — Ты учишься или работаешь? — Официально нигде не работаю и не учусь. Год проучился в Оксфорде и недавно ушел. — Кто ты по национальности? — Русский еврей, я несколько лет прожил в Германии и в Англии. — На скольких языках ты говоришь? — На трёх. Русский — мой родной, свободно говорю на немецком и английском, — Мирон отвечал на вопросы по-немецки. Казалось, это — простое собеседование, но я видел, как сжались челюсти Мирона, пока он наблюдал за прошлым собой, сидевшим на стуле. — Рост и вес? — Сто семьдесят восемь и шестьдесят пять. — Почему пришел сюда? — Хочу заработать деньги. — Сколько у тебя было половых партнёров, с которыми ты занимался сексом в пассивной форме? — Трое. — У тебя высокий болевой порог? — Да. — Ты отметил в анкете недопустимые действия — зоофилию, копрофилию, переломы и вывихи, а также пытки огнем и раскалёнными предметами, они остаются? — Да. — У тебя есть фобии? — Небольшая клаустрофобия, и я не люблю змей. — Подойди ко мне. Мирон подчинился. Рука за кадром жёстко взяла пацана за подбородок и задрала его лицо к свету. Камера дала крупный план. Мирон был невыразимо красивым и хрупким. — Ты неверно истолковал наше намерение найти женственного парня. Нам понравились твои естественные фото, — сказал чёртов злыдень. — Я могу смыть, — предложил Мирон. — Да, смой всю косметику и тщательно подготовь задний проход. Мирон вышел, а уже в следующем кадре он вернулся умытый и посвежевший. В комнате теперь стояли трое крепких мужиков в кожаных масках и штанах. — Подойди ближе, — властная рука опять задрала голову Мирона к свету. –Да, так намного лучше. Раздевайся. Мирон выполнил приказ и остался в одном шипастом ошейнике. Он был весь гладкий и молочно-белый в искусственном свете. Его голый пах выглядел беззащитным после депиляции. Строгий мужчина ощупал его лицо, велев открыть рот, затем пару минут трогал шею и грудь, грубо выкручивая соски, и массирующими движениями погладил плоский живот. — Сделай так, чтобы член поднялся. Мирон стал надрачивать хуй под пристальными взглядами громил в масках. Когда у него встал, человек за кадром так же бесстрастно ощупал его ствол, залупил головку и уделил повышенное внимание яйцам, несколько раз сжав их так сильно, что на лице Мирона промелькнула тень боли. — Повернись задом. Рука побывала на выпиравших позвонках и лопатках Мирона, спустилась и коротко смяла ягодицы. — Ложись грудью на тумбу, прогнись и покажи анальное отверстие. Я подумал, Мирон сейчас очнётся и возмутится, но он снова подчинился, встав раком перед камерой и раздвинув ягодицы длинными, ухоженными пальцами. Я впервые осознал, какие изящные руки были у Мирона, с холеной кожей и музыкальными пальчиками — на обоих безымянных сияло по кольцу с прозрачными камешками. Благодаря аккуратному маникюру с чёрным лаком его ногти особенно бросались на белой коже. И эти превосходные руки не играли симфонию Баха и даже не перебирали гитарные струны, а раскрывали на видео бледные ягодицы под пристальными взглядами четырех мужиков. Я был одновременно возбуждён и зол на весь мир, в котором страшное случается даже с такими охуенными людьми. Просто пиздец! Его нежно-розовое отверстие вызывало у меня стойкие ассоциации с бутоном цветка. При взгляде на него меня прошибало током даже через экран. — Когда у тебя был последний пассивный контакт? — спросил тот же невидимый голос. Чужие пальцы медленно обвели колечко сфинктера и проникли внутрь, резко оттягивая левый край дырки, чтобы её было лучше видно похотливому зрителю. Это отвратительно-возбуждающее действо камера снимала крупным планом, будто хотела вторгнуться в тело Мирона. Красивого пацана продавали ебучему извращенцу, вот что там, блять, происходило. Я сжал кулаки от бессильной злобы. — Три недели назад, — хрипло откликнулся Мирон. Я бы и врагу не пожелал отвечать на интимные вопросы, стоя в такой постыдной позе перед камерой и с деловыми пальцами в самом уязвимом месте. Эти нелюди относились к прекрасному молодому человеку с равнодушным садизмом, как к свежему мясу. — Олаф, Вернер, Отто, подойдите и оцените в анкете качество его зада по шкале от одного до десяти, — велел урод без лица. Мужики в масках встали рядом с Мироном. Один тут же сунул ему в дырку толстый палец прямо в черной кожаной перчатке и начал вращать им по кругу. С другой стороны отверстие по-прежнему оттягивал белый палец главаря. Мирон вздрогнул и зашипел. — Больно? — сухо спросил голос. — Немного, — сдавленно ответил Мирон. — Терпи, нам нужен парень с высоким болевым порогом. На этих словах к двум мучителям присоединился ещё один и сунул пацану в зад третий уродский палец, похожий на кривую сардельку. Мирон вскрикнул. — Ещё один звук и уйдешь. Плакать разрешается, но тихо, — отчеканил бесчувственный интервьюер. Следующие пять минут, казалось, длились бесконечно. Три пальца крутились внутри, ощупывали и безжалостно растягивали дырку. Мирон молча терпел издевательства, но начал переминаться с ноги на ногу, за что получил тяжёлый шлепок по заднице и холодный приказ стоять смирно. Потом на смену им пришел четвертый мужчина в маске. Он сунул в пацана один за другим четыре толстенных пальца и вращал ими в покрасневшей дырке ещё пару минут. — Помассируй простату посильнее, у него должен встать, — сказал главный садист. Его рука потянулась и принялась теребить висящий член Мирона. — Ты чувствуешь возбуждение? — Мне больно, — проговорил Мирон севшим голосом. — Тебе должно быть больно, и член должен встать, — мужчине было абсолютно наплевать на страдания Мирона. Следующие несколько минут четвертый мужик методично трахал дырку Мирона здоровенными пальцами, погружая их до основания, а главарь ритмично дрочил хуй пацана. Когда член всё-таки слабо привстал, экзекуция закончилась. Я выдохнул, перед глазами у меня плясали черные пятна ярости, но дальше было намного хуже. — Поднимайся, — велел голос, едва мужик в маске отошёл. Камера переключилась на лицо Мирона, красное, со слезами на щеках и потерянным взглядом. — Ты готов перейти к сексу? — Да, — дрогнувшим голосом ответил Мирон. — Тебе свяжут руки, наденут кожаные кандалы на щиколотки и соединят их с ошейником. Можешь не сдерживаться, но до конца сессии тебя не отпустят. — Хорошо, — кивнул Мирон. В следующем кадре Мирон лежал на спине, растрёпанный, с широко разведенными ногами. Его холеные запястья, туго перевязанные кожаным ремешком в несколько раз, торчали пониже бедер, а покрасневшая дырка притягивала взгляд. Член пацана стоял, налитый кровью. Он резко выделялся на бледном животе. Даже видимый шов на розоватых, гладких яйцах смотрелся сексуально. Тонкая цепь соединяла ножные браслеты на щиколотках с агрессивным ошейником на шее. Мирон был убийственно соблазнительным, я бы точно не удержался. По обеим сторонам у головы Мирона стояли громилы в масках, как стражники рядом с пленником. Третий мужик встал между его раскрытых ног и несколько раз ударил пацана стеком по мгновенно поджавшимся яйцам. Мирон дернулся и громко застонал. Впрочем, нестрашно, скорее, нарочито и вызывающе. Резкий вскрик вырвался, когда садист ударил его прямо по дырке. Несколько минут мучитель коротко, но жестко охаживал Мирона по дырке, яйцам и ягодицам. Пацан мучительно стонал и пытался свести ноги, но стражи силой раздвинули их обратно. Отбросив стек, мужик в маске взял тюбик лубриканта и обмазанными пальцами полез в кроваво заалевшую после порки дырку. Мирон закричал. Спустя пару минут растяжки мужик взял резиновый хуй и приставил его ко входу. Он медленно, но безжалостно ввёл дилдо до конца. Мирон метался, звенел цепью, зажмурившись от боли, стонал и кусал губы. Когда мучитель начал резко трахать, Мирон попытался схватить его за руку пальцами, но тот был сильнее и просто игнорировал попытки пацана сбавить темп ебли. Мирон напоминал попавшего в ловушку зверя, мечущегося в поисках спасения. Минут через десять садист взял дилдо в два раза больше и попытался пропихнуть его в разъебанную дырку. Мирон выгнулся в спине и начал по-немецки умолять мужика прекратить. Он отчаянно рыдал. — Хватить, стоп, красный! ААА! — истерил Мирон. От пронзительного крика он сорвал голос и захрипел. — Это не БДСМ, здесь не работают сигналы. Мы не зря спрашивали про болевой порог до начала. — Он слишком узкий, если ебать этим размером, мы его порвём, — предупредил мучитель. — Значит, порвём. Суньте ему член в глотку, а то оглохнем, –безжалостно бросил главарь. — Что? НЕТ! ПРОШУ, УМОЛЯЮ, НЕ НАДО! — Мирон орал сорванным голосом, и это было жутко. Он некрасиво ревел и весь покраснел. Один из стражников, раздвинув колени, навис над его шеей и резко схватил пацана за кудри. — Если не откроешь рот, сука, я выбью тебе все зубы и вставлю сам, — заорал громила и дал пацану пощечину. Мирон в ужасе послушно открыл рот, принимая немаленький хер в глотку. Слёзы безостановочно катились по его лицу. Пацан дрожал и мычал, пока стражник размашисто ебал его в рот, а садист быстро трахал гигантским дилдо уже порванную дырку. Спустя минут двадцать звериной жестокости, когда Мирон уже не мог кричать и плакать, а просто трясся в конвульсиях, оба мучителя разом прекратили издевательства. С полузадушенного Мирона сняли ошейник и кандалы, ему развязали руки. Он не шевелился, казалось, потерял сознание, но оказалось, что приходил в себя. — На, вытрись. Можешь одеваться и идти. Господин рассмотрит анкеты, и мы дадим обратную связь, — сухо сказал все тот же ненавистный голос. Камера крупно показала разорванный сфинктер пацана, весь перепачканный в крови. Мирон всё ещё лежал с раскрытыми ногами, и лишь после слов главаря с трудом поднялся, вытер кровь, не глядя, сгрёб свою одежду и, пошатываясь, двинулся к выходу. На этом кошмарное видео завершилось, экран потемнел. — Жесть, — выдохнул я и осторожно взглянул на Мирона. Тот сидел, не шелохнувшись, и был мертвенно бледным, будто его вот-вот вывернет, или он бухнется в обморок. — Дыши, Миро — тихо сказал я, привлек его к себе и бережно обнял. Мое сердце разрывалось от боли, ненависти и сострадания. — Разве может быть душа у такого, как я? — потрясённо прошептал он, отстраняясь. — Глупости, Мирон, конечно, она у тебя есть. Я не верю в бога, но верю в твою душу. Тебе больно, значит, она жива, — твердо сказал я. — Я живу в аду, — откликнулся он безжизненным тоном. — Здесь ты прав, но я вытащу тебя, — пообещал я.