Красавец для чудовища

Небо заволакивали тёмные, тяжёлые тучи. Приближался снегопад, и все люди старались поскорее оказаться в тёплом помещении. Не пряталась под крышу только светловолосая женщина, быстро шедшая куда-то через дворы. Было удивительно, как она не путалась в лабиринте многоэтажек, как не обращала внимание на холод и первые крупные снежинки, которые ветер бросал ей в лицо. Медицинская маска и накинутый капюшон пальто делали её непримечательной. Так выглядела бы обычная, среднестатистическая россиянка, возвращавшаяся с работы домой. Отличало стройную женщину без шапки от остальных только затравленное, уставшее выражение глаз и кипа бумаг в толстой кожаной папке. Она смело огибала сугробы, как корабль, лавирующий в океане бурь. Юлия Навальная, смелая и бесконечно несчастная женщина. Сейчас, выходя к перекрёстку, где её ждало такси, она прокручивала в голове разговор с сотрудниками ФБК. О расформировании, задержаниях и наспех сфабрикованных делах - против них и других оппозиционеров - по всей стране. Первый митинг ни к чему не привёл, лишь разозлив ОМОН и Росгвардию. Радовало другое - отклик у народа они получили. На второй явно было выходить куда опаснее, ибо власти уже готовились к толпам на улицах и людям, которые озверели от боли и безысходности и не боялись драться с солдатами. Неизвестность выматывала. Проводив до первого светофора жёлтое такси, следом тронулась чёрная, довольно потрёпанная "Волга" - старая, неприметная машина. Она скользнула за канареечной "Киа" во дворы, потом пропустила её на перекрёстке двух улиц и снова скрылась между домами. Блондинка с подозрением оглядывала пространство в заднее стекло, заляпанное грязным снегом. Сомнения перестали терзать её только когда машина явно отстала и перестала то и дело мелькать в поле зрения. Мимо пронеслись огни вечерней столицы. Часто работали стеклоочистители, сбрасывая с лобовухи снежные хлопья. Мимо машины пролетела "скорая", и звук сирены отдался какой-то болезненной грустью в душе женщины. Её захлестнули воспоминания. Отравление, искажённое лицо мужа, его попытки встать на ноги и нечёткие слова любви, когда он не мог выговорить даже собственное имя. Смех и видеозаписи, дети и мультики, совместный отдых и чуточку печальные глаза тогда, в самолёте. Тогда они виделись в последний раз. И, может быть, им не было суждено увидеться больше никогда. Скрипнув колёсами по мокрому асфальту, машина остановилась у подъезда. Женщина подхватила сумку, папку с документами и поспешно вышла. Такси сверкнуло огнями, разворачиваясь, но Навальная уже не смотрела на него. У женщины зазвонил телефон. Она чуть не выронила от неожиданности папку, задумавшись, и достала мобильный из кармана. На запотевшем экране отображался незнакомый номер. На пальцы в перчатках сенсорный экран не реагировал, пришлось повозиться, прежде чем смахнуть вызов вправо. Блондинка стояла под козырьком подъезда, неловко склонившись и удерживая на весу кипу бумаг в толстой обложке. В трубке что-то потрескивало и шипело. - Я на связи!... - вдруг зазвучал на той стороне провода заглушённый шумом голос. Юля замерла, не в силах что-то сказать. Как будто ударом из лёгких выбили весь воздух. Голос... Такой родной и знакомый. Тот, который она бы узнала из тысячи, и за тысячу километров. - Л-лёш... - она выронила бумаги в снег и оперлась о каменную стену. Ноги не держали от сильного волнения, глаза застилали слёзы. - Да, - донеслось сквозь помехи, - я на связи... Не веша... Те... Трубку! - Лёша! - крикнула в телефон женщина, кусая губы, чтобы сдержать всхлипывания. - Где ты? Что с тобой? Ты можешь говорить? - Да... - прозвучало где-то далеко, - Я.. В Москве... - В Москве? Лёш, не молчи! - Навальная выхватила из папки какой-то лист и ручку, слушая тихие слова мужа, - Как ты? - Со мной всё в порядке, - Алексей явно хотел её успокоить и заверить, что всё хорошо, но она не верила. Глотала слёзы облечения и не могла заставить себя чётко выговорить хоть что-то. - Юля... - голос звучал всё дальше и дальше, как будто что-то мешало связи. - Я должен... С ей.. Поговорить... - Конечно, - справилась с собой Блондинка, записывая что-то на обратной стороне выбранного листа. - Ты сможешь? Сможешь встретиться послезавтра? Сможешь, Лёш? - Алло, - долетело с той стороны, - слыши...те.. Меня? - Конечно, - Навальная сверила что-то в своих записях и почти шёпотом, как будто это могло спасти от возможной прослушки, попросила: - Ты сможешь встретиться на Неглинной? Алёш, слышишь? Двадцать пятое здание. Там будет перекрыто метро и тебя точно никто не будет искать. Женщина смаргивала слёзы и шептала в безмолвную трубку: - Никто не будет искать нас под носом у ОМОНа, Лёш. Я люблю тебя. - она быстро нажала "завершение вызова" и отключила телефон. Сердце стучало так, как будто было готово выскочить из груди. Щёки покраснели от мороза, а несколько листов, выпавших из папки, были безнадёжно испорченны. Юля дрожала - то ли от холода, потому что капюшон свалился с головы, то ли от смеси ужаса и счастья. Она точно слышала его слова. Его манеру разговора. Её муж - такой близкий и такой далёкий. В ветренной, морозной Москве. ***** - Отлично, - Ходорковский развернулся на каблуках лакированных ботинок. Запись почти закончилась и бизнесмен поставил её на паузу, не желая слышать ещё раз эти сопли. Теперь им оставалось создать из отрывков фраз аудиосообщение и оставить на том же аппарате, где в прошлый раз Алексей слушал слова якобы сотрудника ФБК. Откуда же оппозиционеру было знать, что к тому моменту здание, в которое он звонил, уже не принадлежало организации? Михаил Борисович, прохаживаясь по кабинету, искренне гордился собой. Его план был безупречен. Впрочем, как и всегда. Сидевшие по краям широкого стола Собянин и Медведев со скучающим выражением лица наблюдали за перемещением мужчины. - Зачем вы нас позвали? - не выдержал, наконец, Сергей Семёнович, уставший от тревог последних дней. Мэра порядком задёргали - и сам господин президент, и помощники, и депутаты, и жители, которые шастали по митингам, не жалея ни себя, ни его нервы. То закрой улицы, то открой. То не трогай людей, то дай разрешение хватать. То ещё приближающееся тридцать первое. Сил его нет. Иногда хотелось, чтобы всё это закончилось. Пусть даже победой современных революционеров. А порой, по-честному, хотелось подойти к стеклянному ящику в Мавзолее и запеть "Солнышко моё, вставай". А теперь ещё и главному Серому Кардиналу государства от него что-то было нужно. Несправедливость какая. - Нужен доступ к вашим замечательным камерам, Собянин, - приторно-ласково улыбнулся Ходорковский, скрестив руки на груди, - Без возможности для других людей получить этот доступ в нужный мне отрезок времени. Мэр Москвы удивлённо хмыкнул, покачал головой и, наконец, спросил: - Зачем вам это, Михаил? - Строгая конфиденциальность, помните? - иронично улыбнулся бизнесмен, - Ну, так что? Тридцать первое число, камеры по Москве. Не так уж много. - Сложно объяснимо. - парировал Сергей, качнув головой, - Как вы вообще себе это представляете? Переадресация такого количества электронного ресурса не укроется ни от одной следящей системы. А вы даже мне не хотите говорить цель. - Не обязательно переадресовывать! - наигранно всплеснул руками Алхимик, - Можно просто пропустить нас, - он указал на нервно следящего за диалогом Дмитрия, - в помещение, где обрабатывается информация. Мы сами подключим нужные участки и посмотрим, что нам нужно. На лице мужчины отобразилось раздумье, на лбу пролегла глубокая морщина. Связь с Ходорковским ему была нужна для решения своих, не менее важных, чем приватность камер, дел. Приходилось идти на компромиссы. - Хорошо, - спустя несколько долгих минут махнул он рукой, - разумеется, вы не забудете, что в случае неприятностей прикрывать я вас не буду? - Коне-ечно, - лениво протянул Михаил Борисович, как будто это было чем-то невозможным или просто фантастическим. Когда за встревоженным, усталым мэром захлопнулась дверь, Алхимик устремил свой взгляд на притихшего в своём кресле Медведева. - Шалость удалась, - неожиданно расхохотался Ходорковский и даже одобрительно потрепал напарника по плечу: - Никуда ваш Навальный не денется. - Кхм, - смущённо отвёл глаза политик, - Как вы вообще узнали, когда стоит ей звонить? - Она была одна, - бизнесмен открыл окно, впуская в помещение шум машин внизу, на дороге, - не смогла бы спросить совета. Ею "обуяли чувства" - он показал пальцами кавычки и усмехнулся, - и она нам всё выложила. - Но это... - Дмитрий Анатольевич замолчал, зная, что подобные высказывания не понравятся собеседнику. - Оставлю вас с вашими раздумьями о морали наедине, - хмуро процедил Алхимик и вышел из помещения. Нужно было отвезти нужного человека - решено было ограничиться одним кандидатом - на место заранее и дать осмотреться. Увы, в оружии дальнего и ближнего боя Михаил не разбирался. Лучше было оставить это профессионалам. ***** Голубоглазый со вздохом провожал любимого в столицу, прислонившись к стене и наблюдая за Владимиром, который собирал нужные гаджеты и бумажные версии документов. - Ты чего? - Путин сложил в сумку оченой файл и обернулся к мужчине, замершему в углу, - Иди, прогуляйся по Дворцу. Вертолёт только через полчаса. - Прогоняешь? - хмыкнул Навальный, любуясь игрой света на лице и руках политика. - Ничуть, - президент замер, даже удивившись такому предположению, - просто не люблю я прощаться. Оппозиционер кивнул, и, улыбнувшись какой-то особенной, доброй и непостижимой улыбкой, покинул помещение. Владимир проводил его глазами. Всё же жаль, что он ушёл. Алексей был необыкновенно красив в рассветных лучах южного солнца. Хотелось запечатлеть этот момент в сердце навсегда, и помнить Навального таким - с глазами, полными спокойствия и любви. "Хватит" - прогнал эти мысли Путин, - "А то пойдёшь за ним, догонишь и точно сегодня никуда не улетишь." Алексей медленно шёл по Дворцу, снова уходя в тот коридор, который несколько дней назад принёс ему столько приключений. Что-то тянуло его в комнату с телефонным аппаратом, что-то необъяснимое и тревожное. Он должен был в чём-то убедиться. Гулкие шаги отдавались от стен коридора. Ковёр был куда-то убран, статуи в пустом пространстве вылелялись и казались неестественными и уродливыми. Они как никогда походили на реальных людей. Голубоглазый подошёл к одной. Необычной, но довольно приятной внешности мужчина напоминал ему кого-то. Кого-то знакомого, кого, возможно, он раньше знал лично. Алексей переступил с ноги на ногу, всматриваясь в лицо мужчины и прикоснулся к статуе. Материал под пальцами был шершавым, чуть пачкающим пальцы, как у любого обычного монумента. Навальный скользнул взглядом по всему глиняному телу статуи. Постарался обойти её сзади, но не смог - все фигуры были прислонены к стенам или к другим недвижимым поверхностям. Это было как минимум странным. Оппозиционер склонил голову набок, пытаясь понять, какое именно обстоятельство так смущало его, когда он смотрел на статую. Вдруг тишину разорвал телефонный звонок. Именно так - звонок из пустого, как и в тот раз, кабинета. Телефон звонил громко и отчаянно. Навальный отдёрнул руку от монумента и быстрым шагом пошёл к таинственной комнате. Он и не подозревал, что был как никогда близок к разгадке всего происходящего в этом замке. Переступив порог и поняв, что телефон всё же звонил, что это не глюк сознания или аппарата, мужчина поднял трубку. В трубке затрещало, а затем, когда Алексей активировал нажатием стоп-кнопки прослушивание голосового сообщения, зазвучали слова Юлии Навальной: -Лёш, я на связи. Можешь говорить? Я в Москве. Сможешь встретиться сегодня на Неглинной? - на слове "сегодня" голос прыгнул ввысь, как будто был произнесён не его женой вовсе, - Двадцать пятое здание. Никто не будет тебя искать там. Я люблю тебя, Лёш. Оппозиционер выронил трубку. Это было немыслимо - его сообщение дошло до адресата. Теперь ему было необходимо попасть в столицу. Любой ценой. Уже не с целью побега, а лишь с желанием объясниться с женщиной, которую он любил двадцать два года. Он нажал "повторить просмотр", но телефон только истерично запищал ему в ухо. Сообщение было удалено после прослушивания. Алексей грустно улыбнулся. Юля была как всегда предусмотрительна, даже в мелочах. Он выскочил из кабинета, даже не закрыв за собой дверь и прыжками понёсся по коридору. Так быстро, что одного из охранников, шедших в смотровую комнату, чуть не сдуло встречным ветром. Уже сидя в кабине, рядом с президентом и не слушая его ворчание, судорожно прокручивал у себя в голове адрес. "Неглинная, дом 25." Насколько реальность соответствовала его воспоминаниям, это был низкий дом красного кирпича, стоящий на перекрёстке и окружённый деревцами в больших гранитных вазах. Но это стоило уточнить. Замученный ожиданием и отсутствием свободы - даже золотая, клетка оставалась таковой - оппозиционер даже не обратил внимание на странное стечение обстоятельств. На то, в какой странной ситуации он смог отправить и получить послание. Уговорить любовника взять его с собой было непростым делом. Но, к счастью, сыграли роль из близкие взаимоотношения. Президент прекрасно понимал, что Алексей умирает от скуки в огромном помещении и хочет больше времени провести с ним. Сейчас Навальный дремал, положив голову на колени политика и слушая треск винта. Он до этого ни разу не летал на вертолёте - только когда его в полубессознательном состоянии доставили во Дворец в первый раз. Внизу мелькали поля, реки и заснеженные леса. Полёт обещал быть долгим: всё же вертолёт - не самая быстрая машина, хотя, без сомнения, удобная. Мысли голубоглазого стали путаться, в сознании проплывали счастливые воспоминания о жизни во Дворце - просыпаться в обнимку с любимым человеком, быть прижатым к стене в тёмном коридоре, когда никого нет, слова любви и объятия со спины. Веки оппозиционера закрылись, и он провалился в сон. Стрекочущая в небе машина уносила их в самый эпицентр революции. В Москву. ***** - Остаёшься здесь. - президент помахал ключом перед лицом мятежника, стараясь не обращать внимания на возмущённый взгляд последнего. Он не мог допустить, чтобы с оппозиционером что-то случилось. Позиция "твёрдой руки" государства требовала соблюдать хотя бы внешнюю неприязнь к самому Навальному и его сторонникам. А потому, по его собственному приказу, его любовника могли схватить или застрелить при попытке сопротивления ОМОНовцы или Росгвардия. - Запрёшь в квартире, пока сам ходишь непонятно где? - Алексей сдвинул брови и с обиженным выражением лица скрестил руки на груди. Президент развернулся, пряча ключ в карман и как можно мягче сообщил: - Скоро вернусь. Небезопасно тебе ходить по улицам. Даже со мной, Огонёк. Зная, как действует данное Навальному прозвище, политик посмотрел на него просящим взглядом. "Прости. Я правда, не со зла." Голубоглазый фыркнул, не поддаваясь на провокации, но затем всё же дёрнул Владимира за пальто, притянув к себе для поцелуя. - Не шляйся слишком долго. Проследив за рассерженным человеком, который быстро скрылся в комнате, Путин хмыкнул и вышел из квартиры. Щёлкнул ключ, поворачиваясь в замке, и на помещение опустилась тишина. Мужчина бродил по комнатам, отчаянно размышляя, как ему выбраться из злополучной квартиры. Он должен был закончить всё то, что сам же и начал. Объясниться с Юлей, попросить прощения у неё и детей. Оппозиционера мучила совесть за своё молчание. Он подошёл к окну. Сложно. Третий этаж. Прыгнуть было не слишком хорошим вариантом. Прыжок со второго этажа дался ему достаточно легко, но он прекрасно понимал, что это было чистой случайностью. Наконец, взгляд его упал на пожарную лестницу недалеко от одного из окон спальни. Голубоглазый успел обойти весь дом, не без удовольствия отмечая безупречный вкус хозяина. Сейчас, стоя у окна, он отчаянно соображал, в силах ли вообще проделать эту безумную авантюру. Было бы жутковато висеть над бездной высотой в пятнадцать метров. Здание было относительно старым, с высокими потолками в квартирах и не менее высоким фундаментом. Наконец, взглянув на часы, оппозиционер вздохнул и решился. Запасных ключей в квартире, разумеется, не было. Оставалось только так. Придумать объяснение этому поступку и оправдаться перед любовником можно было позже. Он ещё раз проверил одежду, карманы и паспорт, милостиво ему возвращённый на время пребывания в Москве. На всякий случай. "Спасибо, коть" - мелькнуло у него в голове - "Ты не представляешь, как помог мне. Жаль, мы по разные стороны этой войны. Прости... Прости." В открытое настежь окно ворвался ветер и растрепал тёмные волосы человека, замершего на подоконнике. Окна выходили во двор - спальный район в центре был вещью довольно редкой, но и в самой середине мегаполиса укрылся кусочек спокойствия. Всего-то ничего - не больше метра до пожарной лестницы. Изначально она не должна была вести на крышу, но выйти из квартиры не представлялось возможным. Значит, нужно было импровизировать. Навальному в принципе повезло, что этот путь к спасению оказался около окна именно этой квартиры. Воистину, его жизнью правили чудеса. Волна холодного воздуха толкнула оппозиционера в грудь, когда он приготовился к прыжку и заставила выругаться. Страшно было. Очень. Наконец, из окон соседнего дома можно было бы заметить, как от окна напротив оторвалась тёмная человеческая фигурка и рухнула вниз, зацепившись руками за холодные скобы, вмонтированные в здание. Пальцы резануло морозом и они мгновенно прилипли к обледенелым стальным прутьям. Ногами удалось зацепиться за ступеньку ниже и Алексей с трудом перевёл дыхание, прижимаясь всем телом к холодной лестнице. Сердце колотилось как бешеное, руки дрожали от напряжения. Голубоглазый не смог заставить себя посмотреть вниз. Он, пересилив себя, сделал шаг, спустившись на одну ступеньку. Для человека, не привыкшего к скалолазанью, это был подвиг. Абсолютно безрассудный, опасный, но подвиг. До земли оставалось несколько метров, когда выяснилось, что он кое-что забыл об устройстве пожарных лестниц. А именно - то, что даже в старых домах они не доставали до земли. Пришлось прыгать ещё раз - до земли. Мужчина спрыгнул не слишком удачно, повредив левую ногу. Не критично, просто ушиб, но было больно. Только оказавшись на твёрдой земле, Навальный смог вздохнуть спокойно. Он смерил глазами расстояние, которое пришлось преодолеть, и возмущённо поднял брови. Тяжела жизнь оппозиционера. Осмотревшись и покрепче замотавшись в шарф, он взглянул на номер дома, беря его за ориентир, и, выскользнув из дворов, зашагал к ближайшей станции метро. Нужно было узнать, куда он в принципе попал. Название улицы ему ни о чём не говорило. ***** Небо хмурилось, как будто сам Зевс оплакивал вышедших на митинг людей, многие из которых могли поплатиться за своё желание свободой и здоровьем. Было уже около трёх часов дня, когда из арки невысокого кирпичного дома вышел человек в знакомом уже нам чёрном пальто и таком же шарфе. Неизвестностый без труда влился в шумящую толпу, и, не слушая выкриков "Россия будет свободной", быстро пошёл по направлению к оговорённому месту. Он не знал точно ни времени, к которому должен был прийти, ни где именно ждала его Юля. Дорога без знания маршрута составила около трех часов и ноги ныли от непрерывной ходьбы. Пару раз приходилось прятаться от блюстителей закона, но его, к счастью, пока никто не узнал. По крайней мере, ему так казалось. Он не видел, как повернулась следом за ним автоматическая камера, передавая сигнал об идентификации личности. Знаменитая система Собянина. Не знал Алексей и о том, что, определив лицо под плотным шарфом и медицинской маской, видеосъёмка сбросила данные о его местоположении в офис, где сейчас сидели Ходорковский и Медведев, наблюдая за ситуацией на улицах. Рука бизнесмена поднялась одновременно с рукой Навального, поправлявшего шарф, и отправила одно короткое сообщение. Человек, волей сильных мира сего оказывшийся на крыше Федеральной налоговой службы РФ, проверил линзу в оккуляре и достал бинокль, высматривая объект в толпе. Двадцать третий дом по этой улице выделялся среди остальных. Серо-песчаная высотка современной отделки резко контрастировала с невысокими зданиями, разукрашенными лепниной на любой вкус. Живая цель чуть не попала под машину на перекрёстке, вызвав недовольное шипение у снайпера. Человек дела, он не хотел, чтобы его работу отобрал несчастный случай. Воинственно сдвинув брови, житель далёкой горной страны навёл прицел на жертву. Сердцебиение снайпера замедлилось, дыхание стало глубоким и тихим. Мужчина, залёгший на крыше, улыбнулся тонкими губами, гладя по голове своё эго. Он ни разу не промахивался в своей карьере, стреляя даже на расстояние полутора тысяч метров. Что уж тут какие-то девяносто, от одного здания до другого. К объекту подбежала другая фигура - по-видимому, женщина. Они отступили в сторону, мешая прицелу, и серб недовольно прикрыл рукой линзу винтовки - чтобы не блестела на скупом январском солнце. Навальный поймал прыгнувшую ему в объятия женщину. Юля на секунду заглянула в глаза, а затем обняла - крепко, как умела только она. Плакала, шепча слова нежности и любви. Оппозиционер обнимал жену, гладя по спине и пытаясь не умереть от стыда. "Простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я сейчас тебе скажу, Юля?" Пролетело несколько секунд, прежде чем блондинка разжала объятия и заговорила быстро, не давая мужу опомниться: - Нельзя тут оставаться. Тут проходит митинг, скоро сюда приедут силовики и кто нибудь узнает тебя. Потом расскажешь, что с тобой было, - палец на курке дрогнул, потому что женщина обхватила мужчину за шею, - ФБК расформировали, Лёш. Наш штаб теперь в другом месте. Едем туда, быстрее. - Стой, стой, Юль, - Мужчина удивлённо опустил глаза на неё - В каком смысле расформировали? И я хотел тебе сказать... Прицел сместился с головы на грудную клетку жертвы. Так стрелок не рисковал попасть в стоящего рядом с целью человека. Как гласил неписанный закон снайперов - проще потерять заказ, чем промахнуться, задев мирного. - Да? - Навальная положила ладонь на щёку мужа, поглаживая. Тот опустил глаза, выпутавшись из её объятий и отступил на шаг. Нужно было сказать. НУЖНО. Сейчас или никогда. Из-за поворота вылетела чёрная машина, взвизгнув тормозами. Не жалея сцепление, автомобиль пролетел почти по дуге, скользя в грязном снегу. Дверца распахнулась. - Алексей! - прогремел знакомый голос, заставив мятежника резко обернуться на зов. Палец снайпера нажал на курок. Грянул выстрел. Отклонившись от траектории полёта пули, человек невольно спас себе жизнь. И всё же десятизарядная СВД не подвела. Пуля задела рёбра, пройдя вскользь. Объект рухнул в снег, вызвав немую злость промазавшего снайпера, а его мир стремительно потерял очертания. В гаснущем сознании Навального отпечатались только шум машин и карие глаза человека, который в несколько прыжков пересёк проезжую часть и склонился над ним. Карие глаза. Холодные, как сам этот злополучный день.