Рождение

      Последние яркие всполохи огня все реже появлялись на потемневшем небе, и после окончательно уступили место прохладной июньской ночи. Резкие тени прохожих растворились в темно-лиловых улочках, и только под одиноким фонарем возникла невысокая фигура с идеальной осанкой. Она постояла немного и растворилась. Вокруг было тихо, словно все замерло в ожидании чего-то пока неизвестного.       Отраженная в мутном зеркале искра задержалась в мрачной комнате на чердаке. Сквозь раскрытую форточку лёгкий ветер доносил пряный запах, который бывает только после жаркого летнего дня.       В комнатушке уместились старенький инструмент и едва отметивший двадцатилетие музыкант. Лак на фортепиано давно потерял свой блеск и почти стёрся, открывая беззащитное дерево свету пыльной лампы. Человек смело опустился на скрипнувший стул и поставил руки в знакомую им позицию.       Бледные пальцы перебрали клавиши, и вся комната наполнилась яркими звуками. Аккорды быстро сменяли друг друга.       Человек за инструментом уверенно продолжал начатую мелодию, перетекающую из партии правой руки в партию левой и обратно. Поток нот упрямо превращался в шторм из шестнадцатых и восьмых, где пальцы музыканта, казалось, обречены на поражение. Но он упорно сражался с этой стихией. Инструмент стоял недвижимо, старательно не замечая поединка. Потертая поверхность не дрогнула.       Будто заклиная алебастровый океан, человек качался из стороны в сторону, ничуть не заботясь о том, что в упавшей на глаза черной пряди мелькнул серебристый волос. На мраморном лице проскользнула морщинка, и тут же исчезла. Матово-белую кожу постепенно покидала влага, и правильные черты лица обернулись резкими и нездоровыми.       Наконец, шторм смирился и позволил изящным рукам покорить себя. Уставшие пальцы нежно касались черных и белых клавиш, стремились превратиться с ними в одно целое, игнорируя все законы вселенной, будто эта музыка была для них целым миром.       Музыкант убаюкивал молочно-белую гладь. С каждым новым звуком некогда тщательно уложенные локоны становились все светлее, а на тонких руках появлялись голубые тени.       Музыка оборвалась, когда боль в его суставах стала нестерпимой. Он встал и медленно вывел морщинистой рукой в тетради последнюю ноту, сощурился, вглядываясь в потёртый лист. Сердце пропустило несколько глухих ударов, напряжённое дыхание заполнило все пространство, пахнущее влагой. Воздух был тяжёл и напоминал об изредка накрапывающем этой ночью дожде, а оттого и дышать становилось все сложнее. Ветхая тетрадь упала на пол и рассыпалась на пожелтевшие страницы.       Все улицы за окном лишились цвета, словно ночь спрятала все следы начинающегося дня. На посветлевших улицах было спокойно и сонно. В тусклом стекле отразился первый нежный огонек.       Под крышей послышался мелодичный перезвон проснувшихся птиц, а в небе засинел рассвет.       Непотушенная лампа освещала маленькую комнату, где только что родилась величайшая мелодия.